Читать книгу Встречки - Кира Фадеева - Страница 5

В первый день весны я поссорилась с несколькими людьми, умудрилась даже с теми, кого не знала лично, только онлайн.

Сначала это был популярный поэт Столетов. Он был известен не только в литературе, но и в науке, имел много почитателей и учеников в нескольких странах. Мне было лестно, когда он принял меня на Фейсбуке в друзья, и иногда у нас с ним даже случался диалог через комментарии к его постам. Я старалась: пыталась блеснуть знаниями, подбирала умные слова, следила за своей речью, чтобы не написать в порыве мысли чего лишнего – словом, как могла, соответствовала престижному общению. И вдруг – прицепился он к моей реплике на свой пост. Среди других многословных комментариев мое сообщение было безобидным и кратким, странно, что он его вообще заметил, но – перевернул смысл, выпятил напоказ ничего не значащие детали, и мне пришлось на его странице распинаться, пояснять, что имелось в виду. У меня было чувство, что я не удержала себя, просмотрела в чем-то. Перечитала – нет, всё именно так, как я понимаю, не отказалась бы ни от одного своего слова. Но на автопилоте стала выкручиваться и искать достойный уход с авансцены.

Было жаль времени и вынужденных оправданий. Но самое главное – ощущение недоумения и разочарования, мысленное вычеркивание уважаемого и почитаемого мэтра из онлайн-собеседников. И ведь именно этим утром я процитировала его на форуме и разместила его фотографию, как гарант благонадежности. Мелькнула мысль, что неслучайно я так и не подписалась на его журнал, хоть и прочитывала каждый выходящий номер – что-то меня от этого удерживало, и я сама неосознанно определила для себя именно такую дистанцию – читаю, но не привязана, ни на шаг ближе.

Час спустя позвонил коллега Стрелкин, с ним обычно велись разговоры на профессиональные темы. И ещё было между нами какое-то духовное… не родство, а приятельство: меня притягивало его благородное равнодушие ко всему материальному, глянцевому, модному, понимание чего-то, не определяемого и не уловимого другими. Выглядел он как бомж, поскольку носил всегда грязную обувь и одежду с мигрирующими рваными местами, и когда приходил ко мне на работу, я, встречая его на проходной, стеснялась охранника. А захаживать ко мне на работу на часок он любил, охотно угощался моими кофе или наливочкой, принося к ним печенье и фрукты. Разговоры при этом были одновременно и тёплые, доверительные, искренние, но и – какие-то размытые, пространные, безграничные, часто обрывающиеся на полуслове, когда договаривать и прояснять дальше уже не хотелось. Знаю, что у него на работе его многие не любили. Иногда закрадывалась мысль: раз мы с ним общаемся, а его не любят, может, и меня так же? Но моя опора на свое восприятие людей всегда побеждала, и мысль отметалась.

Я уже с месяц пыталась свести эти отношения на нет – случились несколько эпизодов, после которых у меня пропало к нему доверие. Предъявить было нечего, всё было недоказуемо, но то, что больше встреч не будет, я понимала, как веление, приказ самой себе. Ему же в этот день необходимо было что-то обсудить и поэтому встретиться. Ранее не получавший в этом отпора, удивился, разозлился, а потом, поняв, что встречи не будет не только сегодня, но и вообще, стал агрессивным, а в меня полетели колкости. Хотелось обойтись без уродливых сцен и оскорблений – я как чувствовала, что они будут, тем более, что слишком много было общих знакомых. И вот, мой план о плавном прекращении с ним всяческих отношений был разоблачен, по-тихому не получилось.

Третий звонок – от бывшей сотрудницы Ромашевской, успешной красавицы с перманентным неврозом. Говорили, что она любовница своего семидесятилетнего начальника, она сама же охотно и пересказывала все эти сплетни. Мне было всё равно, я эту тему не поддерживала, но она периодически добавляла новые приращения рассказов о ней, чтобы я не выпадала из темы, упорно держа меня в курсе. И вот без предварительного вступления она вторгающимся натиском распахнула передо мной свои карты и планы и тут же в ответ потребовала от меня раскрыть мои многолетние наработки. Диалог был в формате: либо всё, либо ничего. Я, не задумываясь, выбрала второе. О её денежном долге мне она не напомнила. Стало ясно, что этот наш с ней разговор был последним, и своих денег я не получу.

И уже ночью меня разбудил звук сообщения на телефоне от второго сегодняшнего собеседника, Стрелкина: «Знаешь, какая разница между нами: у меня высшая квалификация, а у тебя такая, каких много». Видать, до вечера мучился и нашел-таки, как меня обесценить, чем утешить своё оскорблённое самолюбие. Я ничего не ответила, пусть думает, что я добита, а он победил.

Это что – день для ссор, день разрывов, или это я – рассыпаюсь? Может, что-то в атмосфере сгустилось или наоборот рассеялось, и многое стало неважно, как при весеннем потеплении воздуха теряет свою актуальность теплая шапка? И скопившиеся эти в чем-то одинаковые для меня контакты сложились в одну большую набежавшую волну и пенным шелестом обидных слов схлынули навсегда?

Я понимала, что ни один из участников диалогов того дня не прилагал усилий к разрыву, ссоры словно уже вызрели и осыпались сухими семенами от легкого прикосновения. Как будто всё лишнее в этот день рассыпалось. И все отжившие, опустошенные контакты, которые попали на этот день, с которыми одинаковая дистанция удерживалась: не подписанием на журнал, отказом встретиться, нежеланием делиться своими ценностями – временем, опытом, мыслями, сложились у меня в один каскад и завершились. Прочла на днях: «Мы все друг другу попутчики, только с некоторыми нам по пути, а с другими – до поворота». В тот день этим поворотом стала весна.