Читать книгу Сирена - Кира Касс - Страница 5

После той ночи мы с Океан стали родственными душами. Я считала, что должна заменить Мэрилин и многих сирен до нее и стать Ей другом. Шло время, и я ощущала, как глубоко Она меня любит. Я стала особенной. Все мы были для Нее драгоценны, но я выделялась среди остальных, поскольку отчаянно жаждала Ее расположения. Мне следовало поговорить с Миакой и посоветовать ей быть добрее к Океан, но мне нравилось, что наши отношения с Ней были единственными в своем роде. По крайней мере, пока.

Я все ближе узнавала Океан, и Она дарила мне лучшее от себя. Меня окутывало то, чего не хватало мне уже много лет: материнская любовь. А присутствие Миаки баловало любовью сестринской.

Я никогда не заговаривала о том, как глубоко жаждала иной, опасной, немыслимой любви. Но пока придется довольствоваться тем, что есть. Томление не отпускало, но мне стало легче его контролировать.

Жила я одна. Но поскольку я часто разговаривала с Океан, одиночество меня не угнетало. Хотя я забыла бóльшую часть свой жизни до того, как стала сиреной, Она помнила все. Всех сирен по имени, срок их службы и мелкие подробности их жизни. Но Она тщательно выбирала, какими историями поделиться со мной. Как ни странно, все они казались похожими и в то же время совершенно разными.

Теперь я лучше понимала, как Океан выбирает сирен. Роль играло не одно какое-то качество. Похоже, Она знала, что выделяет нас среди других людей. Я всегда сочувственно относилась к окружающим, но не замечала за собой этой черты, пока Она не указала на нее. Это мой дар. Все мы могли щедро одарить сестер, и наши черты дополняли друг друга. И правда, я столько почерпнула из нашей крохотной общины. Мэрилин помогла мне обрести мудрость и терпение. Миака научила вдумчивости и творческому полету. Даже Ифама привнесла что-то новое, хотя наши судьбы соприкоснулись лишь на краткий миг. И все же меня крайне удивит тот день, когда я почувствую благодарность к Эйслинг.

У нас с Океан получился своеобразный медовый месяц. Полис-Айленд я оставила почти сразу после первого разговора и какое-то время порхала по Америке, прежде чем снова надолго покинуть эту страну. Я не знала, когда вернусь сюда и вернусь ли вообще. Океан показывала мне скрытые уголки, о которых никто не знал. Она подарила мне остров. Крохотный тропический атолл – такие я видела только на открытках. Островок полностью покорил меня. Когда платье рассы^́палось, я жила там голой. Я бы никогда не рискнула на подобную выходку, если бы не уверенность в полном уединении. Я нежилась в тени огромных пальм и пробовала растущие в роще плоды. Те, чей вкус мне не нравился, я считала ядовитыми.

Я исследовала лес, не боясь укусов насекомых и царапин. После двухдневной прогулки я нашла самую высокую точку на острове и вскарабкалась на вершину, чтобы оглядеться. Вокруг простирались безграничные воды. Никто не мог навредить мне здесь. Ни один из постоянно бороздящих море кораблей не появлялся на горизонте. Ничто не омрачало радости, поскольку ничто не напоминало о моих обязанностях.

Остров стал моим убежищем.

Но еще краше острова было окружавшее его море. Пляжи и морское дно устилал светлый мелкий, как пудра, песок. Порой я заходила в воду и наполовину закапывалась в него, а Океан помогала мне своим течением. Солнце сияло так ярко, что вода прогревалась, но песок оставался прохладным, и я наслаждалась контрастом. До того времени я считала, что повидала все мыслимые оттенки волн и Ей нечем меня удивить. Но здесь, в укромном уголке света, море переливалось невиданной ранее синевой. Прозрачный лед, небо, мед и дождь слились в безупречно гладкое зеркальное полотно с надломленным краем, где пенился и щекотал мои босые ноги прибой.

Вот что Она подарила мне. Место, где можно забыть, чтó мне приходится делать и какой грозной Она может стать. Здесь царили лишь Ее щедрость и красота. Я могла распевать во весь голос, и никто не страдал. Иногда я кричала, просто от радости. Хотя мой крик у людей вызывал ужас, каждый раз я сопровождала его смехом.

Когда я переставала нежиться в теплой воде, то позволяла себе расслабиться и помечтать. Мечты уносили меня в сотню разных вселенных. Я представляла, как вернусь сюда с любимым. Мы забудем о мире и потеряемся здесь вдвоем. Затем я воображала, как выйду замуж и приеду сюда отдохнуть с красивыми темноволосыми детьми. Разве может быть некрасивым ребенок, бегущий по нетронутому человеком побережью? Чудесное место, где мой ум наконец-то смог избавиться от всех тревог, вызванных тайным служением. К сожалению, я не могла остаться здесь навсегда.

Я провела год наедине с Океан. Убежище всегда будет открыто для меня, но нельзя забывать о своих обязанностях.

Летом 1956-го я вернулась к Миаке. Как оказалось, самостоятельная жизнь тоже пошла ей на пользу.

Я бы ни за что не нашла ее сама. Первой мыслью было вернуться в Италию, мы недолго жили там перед гибелью Ифамы. Но Океан подсказала, что Миака переезжает с места на место и дает Ей знать, где собирается остановиться.

В то время Миака жила в Индии. Она притворялась глухонемой и рисовала на улицах. В мое отсутствие девочка стала еще талантливее. Она рисовала под бомбейским солнцем и была счастлива. Люди останавливались посмотреть на художницу и иногда покупали ее работы. Мы не заводили счетов в банках, так что Миака прятала свои деньги в разных уголках мира – под камнями, на задних дворах незнакомцев. Сирены не нуждались в деньгах, я уже говорила. Океан щедро делилась с нами добычей. Но меня радовала возможность не обращаться к покровительнице с постоянными просьбами. Купить что-то ненужное, наиграться с обновкой и «забыть» ее на пороге дома достойных людей.

После Парижа мода стала одной из наших излюбленных слабостей. Если мы приезжали в место, где жители следили за последними новинками, естественно, мы следовали их примеру. Ведь нужно быть как все, правильно? Так что, когда у нас появлялись лишние деньги, мы шли за покупками. Выбор нарядов всегда доставлял удовольствие. В Индии мы носили длинные узорчатые сари – красивые, разноцветные и удобные. Намного удобнее, чем любимые в Штатах джинсы, особенно после полной наготы, которой я наслаждалась на острове. Жизнь в Индии послужила хорошим переходным периодом, хотя я по-прежнему питала слабость к красивым платьям.

Как раз перед тем, как Океан подарила мне остров, я жила в Виргинии. Океан давала мне деньги, даже когда я не просила о них. Не думаю, что Она часто так поступала. Ведь в конце концов даже Ее запасы могут иссякнуть. Но в то время Она хотела, чтобы я имела возможность выходить в люди и радоваться жизни. Первое, что я сделала, – вернула скучное, плохо сидящее платье, которое позаимствовала из корзины для стирки в пустом доме. Одеваться из чужого гардероба далеко не так весело, как пройтись по магазинам. От одежды исходил запах тела прежних хозяев, что всегда меня смущало. И еще раздражала необходимость следовать чужому стилю.

Так что я пошла и купила себе платье. Как же я его любила! Я сидела на скамейке в новом платье с узором из вишен и наслаждалась жизнью, как Она и хотела. Хранить мне его было негде, так что на остров я отправилась тоже в нем. Естественно, платье разлетелось на нитки. Мной двигала злость, но, раз я не могла оставить платье себе, пусть, по крайней мере, его лохмотья будут рядом. Я обожала то платье. Первая вещь за долгие годы, которая принадлежала лично мне. И мне пришлось с ним расстаться.

За десять лет молчаливых скитаний с нами не происходило ничего выдающегося, но все же этот период стал для меня особенным. Я меньше страдала. Даже если за весь день не случалось ничего, чтобы отвлечь меня от мыслей, я не металась ночью в тревоге. Если нам попадалось много счастливых пар, я пряталась в мечтах, но не ударялась в слезы. Миака весь день рисовала, а я восторгалась ее талантом. Ничем не примечательная жизнь, но хорошая.

Целое десятилетие мы с Миакой провели вместе, за исключением нескольких раз, когда я убегала, чтобы побыть с Океан. Я даже не искала на побережье пустые дома, чтобы навещать Ее, когда захочется. Я просто жила в Ней. Вода не вредила моей коже, как случалось с хрупкими людьми. Наоборот, мне казалось, что пребывание в Ней только красит меня. Я ложилась на воду и позволяла Ей нести меня в неведомые дали. Порой я оказывалась в арктическом море, среди плавающих льдин. Холодные синие волны поражали красотой и свежестью. Местами лед образовывал загадочную паутину. Какая жалость, что большинство людей никогда этого не увидят! Были другие берега, с поросшими густым мхом камнями, где обитали организмы, чья диета состояла из энергии Океан и солнечного света. Порой мне казалось, что я тоже так живу.

Я не могла прожить без Океан и пары месяцев. Первые тридцать лет службы я кипела от ярости при осознании, во что меня превратили. Теперь я познакомилась с Ней ближе, чем остальные сестры. Она сама признавалась, что я знаю Ее лучше, чем любая из предыдущих сирен. Я наконец-то примирилась с отведенной мне ролью, с временностью своего положения и поверила, что однажды меня ждет лучшая доля. Поэтому я позволила себе любить Ее. Все это помогло. Мне по-прежнему хотелось иной судьбы, но теперешняя жизнь уже больше не тяготила меня.

Наконец в 1966-м у нас появилась еще одна сестра. Элизабет разительно отличалась от всех нас. При первой встрече меня больше всего удивило, что девушка не плакала. Даже Ифама, изо всех сил сдерживая слезы, в итоге расплакалась. Элизабет выглядела ошеломленной, но выслушала наши объяснения с таким выражением, словно попала в сказку. Я видела, как мир постепенно меняется. Девушки становились другими – не все, но многие. Как Элизабет.

Ее красота отличалась непокорностью. Нежные локоны навевали ассоциацию с медом – не русые и не каштановые, – а загадочные глаза сияли синевой настолько глубокой, что казались почти фиолетовыми. Внешность Элизабет изобиловала такими «почти».

Она училась в колледже и на каникулах отправилась в круиз вокруг Крита. Корабль шел по Эгейскому морю – одному из самых непредсказуемых мест на просторах Океан, особенно зимой. Буря разразилась бы неизбежно, но мы подвели капитана слишком близко к ее центру. Корабль затонул ранним утром. Элизабет оказалась одной из немногих на верхней палубе и сумела выплыть. К счастью, большинство пассажиров спали в своих каютах, и мы их не увидели. Элизабет же выбралась на палубу в жуткую качку, чтобы выкурить сигарету. В два часа ночи. Этот поступок стал первым намеком на ее характер.

И мы не ошиблись. Океан откровенно наслаждалась ее чувством юмора. Элизабет просила сохранить ей жизнь, но первой ее мыслью, когда корабль пошел ко дну, было: «Черт! Как не вовремя!»

Для нас она стала желанной находкой, но я опасалась, что Элизабет будет тосковать по оставленной позади жизни. Как и все сирены, она потеряла родных – тут мы полностью разделяли ее горе. Но девушка училась в колледже и перед смертью состояла в серьезных отношениях. Каково же было мое удивление, когда Элизабет заявила, что ни за что не променяла бы полученное время и возможность посмотреть мир на мужчину. Я хотела ей понравиться, так что не стала спорить.

Она обладала абсолютной уверенностью в себе и беспечностью. От появления новой сестры Миака пришла в восторг. Мы так радовались, что даже пригласили Эйслинг пожить вместе. Та ответила, что скорее наестся песка, спросила Океан, можно ли уйти, и исчезла не прощаясь.

– Ей явно не хватает секса, – заявила Элизабет после ухода Эйслинг.

Мы с Миакой потрясенно переглянулись и залились краской. В наше время о подобных делах не говорили вслух. Но затем не выдержали и рассмеялись – так правдиво и так невозможно звучало ее заявление.

Элизабет стала знаком новой эпохи. В качестве наблюдательницы я замечала перемены, но новая сестра стала их живым примером. Я радовалась возможности взглянуть на мир ее глазами.

Мы с Миакой засы^́пали Элизабет вопросами. Она стала первой женщиной в своей семье, кто попал в колледж. Перед круизом она как раз выбирала специализацию из двадцати возможных. Элизабет выразила надежду, что за время службы определится, чем ей действительно нравится заниматься. Но, прежде чем задумываться о будущем, надо повеселиться на полную катушку. Я начала волноваться, что у нас возникнут проблемы с тишиной и уединением. С другой стороны, Элизабет родилась и выросла в Америке, как и я. Родной язык сделает намеки проще.

В колледже Элизабет баловалась травкой и сейчас сожалела об утрате, поскольку наркотики не оказывали на нас никакого воздействия. Да и пива ей тоже будет не хватать. Я слушала ее, открыв рот. В моей юности действовал сухой закон. Видеть, как кто-то наслаждается спиртным и не боится кары небесной, – к чему тогда в мое воспитание было вложено столько усилий?

Родители уделяли Элизабет мало внимания, их любимцами были три старших брата. Видимо, в нашей общине в последнее время приживались лишь единственные дочери, обожаемые либо заброшенные. Элизабет была нежданным ребенком, и родители выдохлись, пока она росла. Но недостаток внимания пошел ей на пользу. Она выросла с идеей добиться успеха и доказать, что ничем не хуже мальчишек, в частности своих братьев. Сейчас Элизабет расстраивалась, что родители не увидят ее триумфа, но не теряла уверенности, что со временем сумеет справиться с любой задачей, стоит лишь захотеть.

– В конце концов, – заявила она, – какая разница, будут у меня зрители или нет?

Я расспрашивала ее о подробностях, чтобы девушка как можно дольше не забывала о старой жизни и поделилась с нами невероятными в своей обыденности историями. Элизабет нравилось шокировать людей. В первый день она сумела застать нас с Миакой врасплох не менее десятка раз. Но и дома она составляла в скребл ругательства, когда играла с матерью и друзьями. Все, что вызывало у окружающих пораженные взгляды, ее забавляло.

– Я не знаю, что такое «скребл», – призналась Миака.

Меня привлекала открытая натура Элизабет. Она была грубоватой, смешной и сердечной. Я также завидовала ее легкости в обращении с мужчинами. Если говорить языком моего времени, Элизабет уже разделила ложе с возлюбленным. И не одним. А ведь мы почти ровесницы! Как же изменились нравы! Мне хотелось задать сотню вопросов, но полученное в детстве воспитание одержало верх. Возможно, когда мы сойдемся поближе, я наберусь хотя бы половины ее дерзости и спрошу. Времени у нас предостаточно.

Миака показала Элизабет все хитрости нашего существования, а я сидела и наблюдала за ними со стороны. Поскольку нас стало трое, я теперь могла отправляться на вылазки к Океан, и сестры не будут чувствовать себя брошенными. Наступала новая эра. Я сложила в уме все годы. Тридцать два из них я провела в горечи, сокрушаясь, что сделала неверный выбор. Потом почти год я прожила в одиночестве, купаясь в печали и злости на Океан и себя. Затем еще год, знакомясь с Океан. И последние одиннадцать лет прошли мирно, в общении с сестрами и нашей покровительницей. Всего сорок пять лет. Плюс девятнадцать прожитых ранее. За плечами долгая жизнь, но я, оказывается, не готова к новой эпохе.

Одной из наиболее разительных перемен стала реакция на условия нашей службы. Я не знала мнения Эйслинг, но, судя по ее холодности, решила, что ей все равно. Миака притерпелась с годами, но всегда боролась с унынием после нашей работы. А вот Элизабет оказалась крепким орешком. Ее не пугало, что мы забираем жизни. Она не считала себя жестокой, скорее, я бы назвала ее бесчувственной. Чужие смерти не смущали ее. Отношение Элизабет оказалось настолько заразным, что вскоре Миака последовала ее примеру и начала относиться к кормлению Океан с долей скептицизма. Только я по-прежнему страдала. Океан понимала мои чувства и всегда предупреждала заранее. После работы мне требовалось побыть одной, подальше от нечеловеческого спокойствия Элизабет и Миаки.

Я не осуждала сестер. Если они сумели примириться со своей службой, мне оставалось только радоваться. Но я не могла. Смерть причиняла мне боль, ранила все мое естество. Эйслинг укрывалась своим одиночеством, Мэрилин выпивала бокал вина. Миака раньше рисовала, а сейчас они с Элизабет смотрели кино или бездельничали. Но я воспринимала все иначе. Поэтому на несколько дней я терялась в мечтах и строила мир, где все обстояло по-другому. Я старалась скрывать свои мысли от Океан – мне не хотелось Ее обидеть. И, чтобы не выглядеть перед сестрами слабой, я ничего не рассказывала Миаке и Элизабет.

После одного из кормлений я отправилась на несколько дней на свой остров. Океан всегда великодушно относилась ко мне, несмотря на то, как тяжело мне давался разговор с Ней после службы. Через несколько лет после острова Она преподнесла мне еще один связанный с ним подарок. Кто-то потерял или выкинул гамак, и Она нашла его. Когда подарок вынесло на берег, я прыгала от счастья, как ребенок. На западном побережье острова стояла небольшая рощица, куда гамак прекрасно вписался. И когда я прибыла на остров в этот раз, то направилась прямиком туда.

День уже клонился к вечеру, я забралась в гамак в своем тяжелом платье и наблюдала за заходящим солнцем. Человек не в состоянии смотреть на солнце и не ослепнуть, но мои глаза прекрасно выдерживали яркий свет. Сияние успокаивало меня, завораживало. Когда солнце скрылось за широкой спиной Океан, я тут же заснула.

Не знаю, что послужило причиной, но мне приснился день, когда я стала сиреной. Многое забылось. Наша память похожа на неисправный фотоаппарат, никогда не известно, насколько четким получится воспоминание, которое мы пытаемся сохранить. Но во сне смутные образы последних минут моей человеческой жизни всплывали с поразительной ясностью.

Корабль резко сворачивает с залитых солнечным светом вод к маячащему на горизонте серому пятну. Я лежу на полу и борюсь с вызванной качкой тошнотой. Вот я на палубе, в спасательном жилете, зажимаю уши от криков. Взрослые мужчины прыгают за борт, навстречу смерти. Стена воды настолько высокая, что бежать бессмысленно, да и некуда.

Сделай глубокий вдох, Кэйлен. Держись крепче.

Под водой с меня сорвало жилет. По ногам ударило чье-то тело. Я умирала. Теряла свою семью. Теряла все, что у меня есть.

Я распахнула глаза навстречу царящей на острове темноте. Капал легкий дождь, и, хотя вода была теплой, я считала, что все еще тону. Изо рта вырвался крик.

От полосы прилива до меня донесся Ее голос, нежный и утешающий. Конечно, Она меня услышала, ведь шел дождь. Я рыдала так сильно, что сотрясалась с каждым вздохом. Я с трудом выбралась из гамака, доковыляла до берега и опустилась на песок на кромке прибоя.

Мне приснился кошмар. Уже все в порядке.

Если Она в тот момент присматривала за мной, то должна была видеть повод для слез. В любом случае Она промолчала и не стала вмешиваться. Воспоминание заново всколыхнуло все причины, почему я так долго злилась на Нее, но я не стала в них копаться. Все умирают. Каждая душа рано или поздно войдет в небесные врата. Я отмахнулась от грустных мыслей.

Через неделю я вернулась к сестрам.

Рядом с Элизабет грустить не приходилось. С самого начала она полностью открыла нам свое сердце. К тому же в ней пропадал великий комик. После первого же дня, проведенного вместе, мы решили поселиться где-нибудь подальше от людей. Элизабет то и дело отпускала шуточки, и мы с Миакой против воли разражались смехом. Удержать его было невозможно, так что единственным выходом оставалось держаться подальше от людей, чтобы не навредить им.

Элизабет постоянно валяла дурака. Когда мы ходили по магазинам, она нарочно подбирала самые невероятные наряды – дождевик с шортами, маленький лифчик и берет – и затем днями напролет ходила в них по дому. В просторных местах она устраивала грандиозные игры в прятки или салочки. Детское развлечение, но мы отдавались ему всей душой.

Я знала, что Океан специально выбрала мне в компаньонки Миаку, с ее смирением и способностью прощать. Порой я подозревала, что Элизабет тоже предназначалась мне. Возможно, Океан знала, что мне необходим постоянный комедиант. Когда меня посетила эта догадка, я позволила себе с радостью участвовать во всех ее затеях. К тому же Элизабет – моя сестра, она уникальна, и я любила ее.

В последующие двадцать четыре года мы пережили столько приключений, что хватило бы и на пятьдесят человек. Если не считать дни службы, мы стали самыми счастливыми кочевниками в мире.

Мы бегали с быками в Испании, и не один, а целых три раза. Довольно легко, учитывая наши таланты и невозможность переломать руки-ноги. После забега мужчины покупали нам выпивку и поднимали тосты за нашу смелость. Я старалась избегать знаков внимания, но Элизабет притягивала «опасных» мужчин, как магнит. На самом деле они не доставляли хлопот, при необходимости мы могли бы постоять за себя так, как им и не снилось. Поэтому после забегов, да еще и не раз, мы засиживались в барах. Мужчины пытались с нами заговорить, но мы лишь качали головами и делали вид, что не понимаем ни слова.

В последнее посещение один из парней пытался подсыпать нам наркотик. Конечно, никакого эффекта мы не ощутили, но Элизабет разозлилась, притворилась пьяной и врезалась на его машине в столб. Парень отправился в больницу с двумя сломанными ребрами, а Элизабет ушла с места происшествия без царапинки. Она проделала все настолько естественно, что никто ничего не заподозрил. Так что, когда Океан услышала о наших приключениях, Она не сердилась. Наоборот, Ее скорее развеселило услышанное. Она порадовалась, что мы умеем постоять за себя. Элизабет поступила умно. Я бы никогда сама не решилась на подобное.

После того случая меня в первый раз посетила мысль, что правила можно обойти.

Мы отправились в поездку на слонах по африканской саванне. Жара стояла невыносимая. К счастью, наша кожа с ней справлялась. Позже я даже благодарила Океан за новое тело, поскольку мне довелось повидать прекрасные рассветы. Если бы в свое время покровительница не выбрала меня, я бы лишилась чудесного зрелища. Океан польщенно приняла мою благодарность.

Саванна, голая и выжженная, все же поражала красотой. Меня удивляло, как мало влаги нужно этому месту, чтобы выжить. Ведь я себя чувствовала лучше всего там, где много воды. Но даже сюда доставали Ее блага. В один прекрасный день я поняла, что эти сухие земли зависят от Нее и наша верная служба поддерживает их существование. Обычно мир вокруг пестрел изобилием, но саванна радовала своим минимализмом. Пусть моя работа сурова, но меня будет утешать мысль, что это место существует благодаря Ей.

Мы прошли по Великой Китайской стене, которая манила нас своей древностью. Казалось, стене давно следовало рассыпаться, но строители постарались на совесть, да и сейчас ее хорошо содержали, так что стена жила и жила, совсем как мы. Мы восхищались ею. Стена следовала ландшафту и удивляла странной красотой, как вылепленные из камня стихи. Я думала о ресурсах и рабочих: сколько их потребовалось, чтобы создать подобное творение? Мы шли по стене медленно, смакуя затраченный на нее труд.

Мы посетили десятки свадеб. Когда мы замечали празднество, то прятались неподалеку и пересчитывали гостей. Если их число переваливало за полторы сотни, мы добывали наряды и присоединялись к торжеству. В такой толпе нетрудно затеряться, и если правильно выбрать время, то можно сесть вдали от большинства людей. Мы старались держаться обособленно и стоять позади. Но, даже не желая того, часто привлекали взгляд фотографа. С нами делались сотни фотографий. Потом мы часто смеялись, представляя, что подумают новобрачные, когда вернутся из медового месяца и заметят снимки незнакомых девушек, которые танцуют на их празднике, поднимают бокалы за их счастье и с аппетитом поедают их торт.

Я не знала, сработает ли прием, но старалась откладывать в памяти все, что мне нравилось на свадьбах: броское платье или торт. Не знаю, запомню ли я их до своего бракосочетания, но почему не попытаться?

Один раз мы угнали машину! Никогда я еще так не веселилась. Элизабет умела водить и научила нас с Миакой, так что мы все по очереди посидели за рулем. Правда, мы не пытались разгоняться, поскольку не хотели разбить автомобиль. А вот Элизабет не знала страха. Когда мы находили свободное шоссе, машина едва не отрывалась от асфальта. Мы так веселились, что не могли сдержать смех – слава богу, в закрытом салоне он никому не вредил. На следующий же день мы вернули машину на парковку, помытую и заправленную. Красивый автомобиль, и мы не оставили на нем ни царапинки. Мы так и не узнали, разыскивали ли нас за угон. Никто не умел исчезать так, как мы.

И все это были идеи Элизабет. Она была прирожденной проказницей и каждые пару дней переворачивала нашу жизнь с ног на голову. Ее любимым занятием – беганием по дому голышом – мы занимались довольно часто. Я так стеснялась своей наготы, что первые несколько раз только наблюдала. Пусть я ходила по острову голой, но там все было по-другому. Там я наслаждалась личной свободой, я же не эксгибиционист!

В конце концов, через несколько лет, Элизабет и Миака уговорили и меня. И все же я соглашалась раздеваться только ночью, когда вокруг никого не было. Лучше всего на пляже – там мне было не так страшно. Пляжи стали для меня родным домом. Но когда я попробовала, то обрадовалась, что согласилась. Сдерживать смешки давалось с трудом, но тем лучше. Каждый раз, когда кто-то из нас наступал в воду, Океан видела и смеялась от радости за нас.

То, что ускользало от меня десятилетиями, внезапно обрушилось в изобилии – радость. Подлинное счастье. Я больше не корила себя за трусость. И ни о чем не жалела. Пусть весь мир считал меня мертвой, но я жила. Вот и вся разница. Наша жизнь снова напоминала детство, с его поиском простых радостей.

На поверхность начали всплывать лучшие мои черты. Я больше не чувствовала себя пленницей. Да, когда приходилось петь, я грустила, но потом боль уходила, и через несколько дней я возвращалась к прежней жизни с моими сестрами. И не важно, каким бы безумным ни казалось очередное приключение, я принимала участие в каждом из них.

Однажды Элизабет затащила нас в особняк… когда владелец был дома. Не знаю, как она это сделала. Сидя в доме, где расхаживал законный хозяин, я чувствовала себя воровкой, что глупо, поскольку мы постоянно жили в чужих домах. Я старалась не поддаваться панике. Карманы у Элизабет лопались от конфет, хотя она не признавалась, где их взяла. Так что мы лежали на двуспальной кровати в огромном доме, ели шоколад и тихо разговаривали.

– Элизабет, ты счастлива? – шепотом спросила я.

Ее голова лежала на подушке рядом с моей, а Миака растянулась в изголовье. Мы вели себя как хозяева комнаты.

– Что за вопрос? Разве не видно?

– Я имею в виду, почему ты счастлива? Ты хотела что-то доказать своей семье, потеряла прошлую жизнь, и каждый год тебе приходится заманивать людей навстречу смерти. Но тебя это совсем не беспокоит.

– Конечно, мне это не нравится, – закатила глаза Элизабет. – Но я выросла в другое время, чем вы. Я много смотрела телевизор. Каждый день в мире происходит что-то плохое. И многие катастрофы намного хуже наших песен. Они, по крайней мере, имеют какую-то цель. А знаешь, как классно осознавать, что мы постоянно помогаем спасать мир? Я всегда хотела участвовать в общественном движении, и сейчас у меня почти получилось. – (Миака даже села, чтобы слушать внимательнее.) – Мне не нравится убивать людей, – продолжила Элизабет. – Но это Она их убивает, а не мы. И пусть это страшно, но я не позволю себе унывать. Я серьезно отношусь к людским страданиям, честно. Но если переживать о каждом несчастье, что случается в мире, то когда жить, Кэйлен? Поэтому я не трачу время на грусть. Наоборот, я стараюсь развеселить вас двоих, дурочки. Миака заставляет меня вдумываться и изучать всякую ерунду. А ты… С тобой я чувствую себя так, словно могу выкинуть любую глупость, и ты все равно будешь меня любить. Не стоит волноваться о том, чтó мы забираем, надо думать о том, чтó мы можем дать. Мы не в состоянии положить конец смертям. Но подарить мы можем многое. – Вот так – сбивчиво, но в то же время предельно ясно.

Элизабет была и простой и сложной одновременно. Ведь действительно, давать можно с наслаждением. Той ночью я лежала без сна и прислушивалась в ожидании, что прислуга или другие гости подойдут слишком близко к нашей комнате. Никто не появился, так что, пока Миака и Элизабет спали на мягкой постели, я строила планы. Что я могу дать?

Шел 1990 год. Наш разговор длился меньше пяти минут, но подарил мне небывалое вдохновение.

Я хотела работать с детьми.

Когда я рассказала Океан, идея Ей понравилась, хотя Она сочла ее рискованной. Тогда я добавила, что буду работать с глухими детьми. Ведь я могу находиться рядом с ними и не представлять угрозы. Конечно, окружающие могли меня услышать, но я привыкла хранить молчание. Все будет хорошо. Я научусь языку жестов и буду преподавать. Сделаю все, что потребуется. Много лет я хандрила, потом жила спокойно, а последние годы прошли в играх и веселье. Теперь я готова внести свой вклад. Мне все еще трудно было думать об утратах, которые понесло из-за меня человечество, но пришло время вернуть долг, прежде чем я забуду о нем. К тому же я жила, чтобы любить.

Океан не стала спорить. Она по-прежнему сомневалась, но, поскольку давно выделяла меня среди других сирен, согласилась. Покровительница порылась в своих закромах и нашла для меня подходящие документы. Моим новым именем станет Кэти Ландон. Я начала ходить в библиотеки и смотреть видеоуроки по языку глухонемых. Поскольку этот язык не имел звуков, я не могла просто впитать его, как случалось с остальными. Я тренировалась с Миакой и Элизабет – они тоже начали учиться. Общаться жестами оказалось намного проще, чем писать друг другу записки на людях. И почему мы раньше не додумались?

Когда я почувствовала себя готовой, я записалась в добровольные помощники в школу для глухих на юго-западе страны. Среди детей, полностью защищенных от самой опасной моей черты, я обрела покой. Тогда я считала, что уже никогда не смогу стать счастливее.