Читать книгу Академия Голодранцев. Тайна Шелкопряда - Кира Снежная - Страница 1

Аннет любила вечера, когда за окнами бушевала непогода. Деревья ломило тоскливо завывающим ветром, дождь сек мутные стекла, желтые и алые листья кленов сыпались на землю, а в полутемной кухоньке, освещенной лишь одной свечкой, тепло и уютно.

Прогоревшие поленья в печи потрескивали, подчеркивая умиротворённую тишину, угли рдели. Тепло плыло вверх, к потолку, и свежеиспеченным хлебом пахло на удивление вкусно.

Аннет всегда пекла себе крохотный колобок вместе с караваями к завтраку. Она любила оторвать от него хрустящую корочку и вдохнуть горячий запах, струящийся над белым горячим мякишем.

Девушка помешала в печи догорающие угольки и тяжело вздохнула.

Нет, в целом приют «Ночные сверчки» ей нравился. Не самое плохое место.

Тут вкусно кормили, простенько, но хорошо, добротно одевали. Синие шерстяные одинаковые платья, белые льняные фартуки, крепкие ботинки из кожи. В непогоду полагался плащ и шапка. Что еще послушной и кроткой барышне нужно?..

Девиц учили готовить, вышивать и колдовать над чаем с малиной, чтоб от него мгновенно проходила простуда. Старшая учительница, добродушная и мягкая Квочка, колдовала очень посредственно, но если чему— то учила, то навсегда, и очень качественно. А еще она была доброй и могла утешить в любой ситуации, разрешить любой спор и унять рассорившихся.

Вот только…

…Дверь на кухню приоткрылась со скрипом, чья— то вихрастая голова просунулась в образовавшуюся щель между косяком и дверями, и тайный доброжелатель заговорщическим страшным шепотом произнес:

– Аннет, прячься! Рыбоглаз явился и уже справлялся о тебе! Он зол, как каменный горшок, разве что не кусается, помчался сейчас в спальни. Наверняка тебя искать! С ним тощий священник; тоже злой, ну, тот, который любит угощать прихожан розгами. Оба рыщут, как голодные волки в подлеске!

– Священник?! Зачем бы это?! – воскликнула девушка, бросая кочергу и отирая руки фартуком.

– Да уж не затем, чтобы рассказать тебе святочную историю! – ядовито ответила лохматая голова доброжелателя.

Аннет испуганно подскочила, волосы золотыми неровными лучами рассыпались по ее плечам. Они были удивительно светлыми, блестящими, как волшебная золотая пряжа из сказки, и… обкромсанными грубо и некрасиво.

Только начали отрастать после того, как директор приюта – и он же злобный рыжий Рыбоглаз, – в очередной раз устроил девушке выволочку якобы за неряшливость и сам лично, безжалостно и грубо, отрезал ее волосы в три взмаха своими огромными блестящими ножницами.

Аннет проплакала потом целых четыре дня. В зеркало смотреться было просто больно. И пусть Квочка ласково убеждала ее, что она все равно осталась все такой же хорошенькой, на новую прическу без слез глядеть было невозможно.

Над ухом Рыбоглаз и вовсе выстриг плешь, и Аннет, давясь слезами, вынуждена была носить чепчик почти месяц, чтобы никто не дразнил ее вшивой и облезлой.

А Рыбоглаз радовался всякий раз, видя дело рук своих. Злорадствовал, раздуваясь от злости, что изуродовал девушку. Все— таки, мерзкий он человек!

Рыбоглаз – это было единственное, что сводило на нет все плюсы приюта, делая жизнь Аннет в нем невыносимой, тоскливой, полной тревог и страхов.

Больше всего на свете Аннет мечтала, чтоб нашлась семья, которая удочерила бы ее и забрала б отсюда. Но мечте этой не суждено было сбыться. Аннет была слишком взрослой для этого; а усыновители обычно хотели совсем крохотного ребенка, чтобы смотреть, как он растет, учится ходить, играет…

Однажды, правда, Квочка, пыхтя от радости, по секрету сказала, что ею, Аннет, заинтересовалась какая— то знатная и уважаемая семья.

– Даст магия, они увезут тебя отсюда! – раздуваясь от радости, ворковала Квочка, поглаживая Аннет по голове. – Ах, говорят, очень важное семейство! И богатое. Значит, не из— за денег тебя берут. А еще говорят, что они великие волшебники! Великие! В нескольких поколениях! Вот было б славно, если б они тебя взяли! Твой магический потенциал расцвел бы у них. Я знаю, ты сильная девочка. Если тебя учить, обязательно будет толк!

Но день шел за днем, а таинственный опекун так и не появлялся.

– О, чтобы получить разрешение, нужно много времени! – утешала Аннет Квочка, но Аннет с тоской думала, что, скорее всего, знатные опекуны передумали. Или забыли о ней. Кому захочется тратиться на сироту, учить ее, делать волшебницей? А семья с хорошим магическим даром вряд ли потерпела бы под своей крышей воспитанницу невежественную и неодаренную…

И никто не приехал за Аннет, к великой радости Рыбоглаза.

…И, главное, совершенно непонятно, за что Рыбоглаз на нее взъелся.

Вообще— то, говорят, он раньше таковым не был. Ни к кому не цеплялся, был равнодушен и тих.

И долина Сухой Лог, где располагался возглавляемый им приют, знала его как Джона Уолтерса, чародея средней руки, слишком неторопливого и ленивого, чтоб добиться каких— то высот.

Он был сравнительно молод – может, двадцати пяти лет, – богат – относительно. Носил добротный сюртук из тертого синего бархата, туфли с блестящими пряжками и отвратительно— рыжую, как чахлая осенняя трава, шевелюру.

На приют ему было плевать; это благое дело – заботиться о сиротках, – досталось ему в наследство от родителей. Всем в приюте заправляла Квочка, а сам Рыбоглаз лишь оплачивал счета, и те не из своего кармана. На содержание сирот шли общественные пожертвования, часть оплачивалась из королевской казны. А часть из наследства, что оставляли сиротам родители.

И вот не из— за наследства ли Аннет Рыбоглаз так злился?..

Злые языки поговаривали, что Рыбоглаз жаден до чужих денег. Что он завышает расходы в своих бухгалтерских книгах, и прикарманивает выпрошенные излишки.

А вот из наследства Аннет ему не досталось ни гроша. Ни медной крошки. Да еще и влетело от королевского казначея, который вдруг проверил счет и заметил завышение. Рыбоглаз еле выкрутился и уплыл поскорее, теряя чешую с ободранных суровым казначеем боков.

Наследство оказалось опечатано с условием, что его передадут Аннет в день ее совершеннолетия, или в случае если она выйдет замуж.

– В сундук! – все тем же страшным шепотом прошипела взлохмаченная голова доброжелателя, и исчезла. Дверь с легким стуком закрылась, а Аннет заметалась по кухне, лихорадочно соображая, куда же в самом деле ей деться.

Сундук, известное местечко для того, чтобы скрыться от Рыбоглаза.

Аннет умела так зачаровать его, что Рыбоглаз в упор не видел свою жертву, даже если сам, своими руками, отодвигал ее хрупкое тельце, чтоб добраться до самого дна и поискать там. Этому нехитрому трюку научила Аннет именно Квочка. Так, по ее мнению, супругам надлежало прятать деньги от воров. Положить на самое видное место и заколдовать. И ведь работало же!

Но Рыбоглаз нарочно наложил в этот сундук тканей до самого верха, и спрятаться там было решительно негде…

Пока Аннет обдумывала все это, дверь на кухню раскрылась, и ввалился сам Рыбоглаз, потный, распаленный, с красной рожей. В руке его покачивался, поскрипывая, фонарь. Из— за плеча выглядывала тощая желчная физиономия священника.

– Вот она! – завопил Рыбоглаз как ненормальный, увидев Аннет. – Иди сюда, мерзавка!

– Зачем? – дерзко выкрикнула девушка. Хотя поджилки ее тряслись. – Что я сделала?! За что вы собрались меня наказывать?!

– Сейчас узнаешь, тварь! – гнусно выругался Рыбоглаз.

– Жене полагается почитать и слушаться мужа своего, – не менее гнусно, похихикивая и потирая сухие тощие ладошечки, произнес священник.

– Жене?! – вскричала Аннет, чувствуя, как от страха холодок карабкается по ее спине, и плечи сводит от леденящего ужаса. – Но я ему не жена! И никогда ею не стану!

– Станешь, станешь! Сегодня ночью я приласкаю тебя как следует, тощая сучка! – с ненавистью прохрипел Рыбоглаз, протягивая к Аннет волосатую ручищу.

Ужас девушки был так велик, что она заверещала, как заяц, и каким— то непостижимым образом растолкала обоих мужчин, вырвавшись на свободу.

– Стой, пигалица! Не то я тебе ноги переломаю! – взвыло у нее за спиной. Кажется, удирая, она пресильно ударила Рыбоглаза в бархатный живот, и теперь он корчился от боли.

– Непокорным женам полагается особое наказание! – скрипел зловредный священник. – Я выставлю тебя в одной сорочке у дверей храма и не позволю одеться, пока ты не вымолишь у меня пощаду!

– Мерзкий извращенец! – яростно прокричала Аннет, вся дрожа от ужаса и от омерзения.

Священник славился своими изощренными способами наказывать.

Это всегда было больно, страшно и чудовищно унизительно. И казалось, что священник учит не смирению, а тешит свою больную фантазию, упиваясь беззащитностью своих жертв— мучеников.

– Держи эту дрянь! Не то ускользнет! Держи!

Худенькая, хрупкая Аннет была легка и вертка по сравнению с ее преследователями. Рыбоглаз, несмотря на молодость, был жирным, словно откормленный кабанчик в хлеву, а священник неповоротлив, как крестьянский тяжелый деревянный стол.

Она легко могла удрать от них, и ей было куда бежать – к Квочке. Та бы обязательно спрятала, укрыла, защитила. Но в этот вечер удача была не на стороне Аннет.

О том, что Рыбоглаз притащит с собой слуг, Аннет почему— то не подумала, главным образом потому, что обычно Рыбоглазу было лень за ней гоняться, и он утолял свою злость очень быстро, если успевал влепить Аннет подзатыльник.

Но сегодня был особый случай.

Аннет почти вырвалась на свободу, выскочила за двери приюта в чем есть, в платье и в фартучке, в тяжелых деревянных башмаках. Налегке она точно добежала бы до домика Квочки, что стоял совсем рядом со зданием приюта, даже под дождем добежала бы, даже рискуя простыть насмерть под порывами ледяного ветра.

Но на крыльце ее под руки подхватили двое, и, упирающуюся и вопящую, втащили обратно. Егко протащили по коридору. Еще быстрее, чем она миновала его, сбегая, и втащили в кухню, где Аннет еще минуту назад была счастлива и беззаботна…

– Я не хочу! – кричала Аннет в ужасе, извиваясь, отчаянно колотя ногами. – Не буду! Нет!

Священник в душной темноте кухни гадко хихикал, все так же отвратительно потирая руки. Сухая кожа на его ладонях шуршала, как змеиная чешуя.

– Хе— хе— хе, – произнес он зловеще, оглядывая раскрасневшуюся девушку. – А подайте— ка нам священный венок. Как без него заключать брак? Любая невеста мечтает надеть такой венок. Вот видишь, дорогая, как мы заботимся о тебе? Подумали даже о том, о чем ты позабыла!

– Я ничего не забывала! – кричала Аннет, сопротивляясь изо всех сил. – Я не собиралась замуж за этого!.. За этого тюфяка!..

– Не собиралась, так теперь собралась, – зловредно прокаркал священник, натягивая на голову сопротивляющейся и брыкающейся Аннет старый венок, весь серый от пыли, с куском белой ткани в виде фаты. – Ну, все готово. Колечки, колечки не забудьте, уважаемый мастер Джон! Чем вы подтвердите принародно, что она вам принадлежит? Только колечками! Итак, приступим!

– Отпустите меня, отпустите! – надрывалась Аннет, извиваясь в крепких руках удерживающих ее слуг. Рыбоглаз, сложив руки на потертом, полинявшем бархатном пузике, светясь от счастья, стоял рядом и смотрел на свою сопротивляющуюся «невесту» абсолютно людоедским взглядом.

– В этот прекрасный день, – торжественно начал священник, благостно взирая на жениха, – мы собрались здесь… Да заткните вы ей рот, что она орет, эта тощая сволочь!

– Замолчи, мерзавка, – подпел ему змеиным злобным голосом Рыбоглаз. – Не то завтра утром я тебя голую за косы оттащу к храму и вываляю там в луже!

– Что значит если? – возмутился священник, здорово рассчитывая на это жестокое развлечение.

– Святой отец, придержите ваших коней! Она мне еще нужна, чтоб наследство изъять! Так что некоторое время она должна быть живой и здоровой!

Аннет почувствовала, что от ужаса падает в обморок.

Что серенькая жизнь ее, заключённая в этом нехитром мирке, состоящим из кухонной утвари, из огня и дождя за стеклом, сейчас кончится навсегда, разлетится на куски. И она, беззащитная и слабая, будет отдана Рыбоглазу, и он будет делать с ней все, что вздумается, а скорее всего, отдаст на потеху священнику, чтоб тот замучил ее своим изуверскими наказаниями до смерти.

И все для того, чтобы забрать деньги…

– Помогите, – в последний раз выкрикнула она, оседая в удерживающих ее руках.

Ей казалось, что ее враги серыми угрожающими тенями нависли над ней, и топят, душат ее в темноте! И выхода нет…

…От звонкой оплеухи, казалось, взметнулся яркий огонь в печи, и священник, словно изломанная колючая щепка, заныл, корчась на полу.

Руки, удерживающие Аннет, разжались, отпустили, и она уселась на пол, изумленно раскрыв рот. Ненавистный венок съехал ей на нос, и она мало что видела. И кто устроил потасовку – не поняла.

А потасовка была не шуточная!

Священник уползал куда— то в сторону спасительной двери, безмолвные слуги отступили в угол, а Рыбоглаз ныл, скулил и нет— нет, да порывался орать.

И тогда неведомая сила била и трепала его сильнее. Казалось, кто— то ухватил его за горло, поднял в воздух, прижал к стене, и теперь отвешивает ему звонких оплеух.

Лихо сдвинув серый венок из бумажных старых цветков на ухо, Аннет с криком кинулась на уползающего священника, оседлала его костлявую спину, и, ухватив его за ногу, потянула ее назад, заставляя негибкое тело священника прогнуться.

– Ой, ой, ой! – завопил от этой нехитрой кары тот, кто с удовольствием раздавал и более жестокие пытки. Аннет, стиснув зубы, дернула его за ногу, как гребец за весло, в колене несчастного что— то звонко хрустнуло, и священник сомлел, как приговоренный к казни перед плахой.

А Аннет смогла, наконец, рассмотреть своего спасителя. И ей пришлось отпустить тощую ногу священника, чтоб протереть свои глаза, потому что в увиденное она поверила не сразу и с трудом.

Ее спаситель был молод и хорош собой.

Каштановые, чуть волнистые, волосы, темные внимательные глаза, светлое красивое лицо, уже достаточно мужественное, но еще не до конца избавившееся от юношеской свежей яркости – перед изумленной Аннетой был словно принц из сказки!

Принц, который прискакал сквозь ночь и непогоду на своем верном коне, и спас ее!

И здесь, в приюте, на этой кухне, среди нехитрой посуды, среди глиняных кружек и плошек он был такой чужеродный, ну как алмаз среди бобов.

Он был разодет в бархат, но не как Рыбоглаз, в выцветший и тертый, а в новешенький, шоколадный и светло— коричневый, кремовый. Его одежда походила на пестрые и прекрасные крылья ночного мотылька, а поблескивающие драгоценные камни украшали его словно капли росы.

На груди была приколота серебряная черненая брошь, красивый шелкопряд.

И на руках его были надеты дорогие и красивые перчатки, которые он даже снять не успел, прежде чем бить рожу этому мерзкому Рыбоглазу!

– Вы за это ответите, – ныл Рыбоглаз, заработавший себе на орехи.

«Принц», смахнув со лба выбившуюся из прически прядь волос, разжал руку, и Рыбоглаз тяжелым мешком шлепнулся к его ногам, едва не ткнувшись носом в его испачканные в осенней слякоти сапоги.

– Отвечу, конечно, если спросят, – произнес он, переводя дух. – Но и вы, мастер Уолтерс, тоже ответите за насилие, которое я тут наблюдал.

– Какое еще насилие, – хныкал Рыбоглаз, становясь на карачки. Сил подняться на ноги у него не было. – Я жениться собрался! Вы нарушили брачную церемонию! Избили священника! – его голос сорвался на поросячий визг, и теперь он еще больше походил на кабанчика, почуявшего нож. – Я жаловаться буду!

– А мне показалось, – спокойно заметил «принц», глянув на перепуганную Аннету в нелепом венке, – что невеста не очень хочет сочетаться с вами узами брака.

– Не хочу! – дерзко выкрикнула Аннет. – Совсем не хочу!

– Да кто ее спрашивает, замарашку, – продолжил визжать Рыбоглаз.

– Вообще— то, – неприязненно заметил «принц», неспешно вытаскивая из— за пазухи какой— то свиток, перевитый зеленой королевской лентой, – спрашивать полагается абсолютно всех. Даже замарашек. Но перед нами, – он встряхнул свитком, разворачивая его, – Аннета Елена София Алый Мак, не так ли? Слишком громкое имя для замарашки.

И он протянул грамоту мгновенно стихшему поросеночку.

Рыбоглаз, стоя на четвереньках, затаился.

– А— а— а… – протянул он. – С кем имею честь?

Приезжий глянул на него брезгливо, свысока, скосив темные красивые глаза.

– Сами не догадываетесь? – произнес он холодно, стаскивая перчатку с правой руки. – Вас должны были уведомить о моем визите. Да вас и уведомили, судя по вашим действиям и по скоропалительной женитьбе. Кит Ночной Шелкопряд к вашим услугам!

И он церемонно поклонился хрюкающему у его ног Рыбоглазу. А Анетте подал руку и помог ей подняться с распростёртого на полу священника.

– Удочеритель! – прохрипел Рыбоглаз, замерший, как паралитик.

– Удочеритель?! – изумленно воскликнула Анетт, во все глаза таращась на Шелкопряда. Ибо, хоть он и был богат и знатен, но возрастом не вышел, чтоб она, Аннет, считалась его дочерью. Возрастом важный и красивый Шелкопряд был даже младше, чем Рыбоглаз. Но за счет стати, за счет стройности, важности, силы и умения держаться он выглядел, конечно, старше.

– Опекун, – так же холодно поправил его Кит. – Глава семьи. Увы, никого старше не нашлось. Извините, мисс, – теперь он поклонился ей, – что задержался. Испросить разрешения…

–…дело долгое, – словно в полусне произнесла Аннет, повторяя слова Клуши.

Она смотрела во все глаза и не верила себе.

И знакомство с Шелкопрядом, который назвался ее опекуном, было еще волнительнее, чем нечаянная свадьба с Рыбоглазом. С ним, как раз, все было ясно. Он бы мучил ее и издевался. А Шелкопряд?.. Какое будущее ее ждет рядом с ним?

– Ну, я вижу, невеста против, свадьба не успела состояться, – окинув живым, быстрым взглядом возящиеся на полу тела священника и Рыбоглаза, произнес Шелкопряд. – Разрешение на опеку и изъятие воспитанницы из вашего приюта я вам вручил. Так что никаких препятствий к тому, чтобы увезти эту девушку отсюда, я не вижу.

– Безобразие! – желчно скрипел священник. – Я этого так не оставлю! Я официальное лицо!.. Меня пригласили заключить брак, и я совсем не заслужил того отношения, что вы ко мне проявили!

– Врет! – звонко выкрикнула Аннет, заводясь. – Наверняка сам напросился помочь этому негодяю, в обмен на наказание! Он собирался меня завтра на площади в грязи валять! При всех!

Шелкопряд перевел взгляд на охающего священника. Его темные глаза сделались грозными и недобрыми.

– А кому ж и наставить строптивую девицу на путь истинный, – ныл священник, – как не мне и не мужу?! Муж – это благо для нее, это!..

Договорить он не успел.

Шелкопряд небрежным жестом стащил с головы Аннет нелепый, рассыпающийся от старости и последних событий, венок, швырнул его в священника, украсив этим тощий оттопыренный зад, и впечатал в священническую жопу смачного пинка.

– Свадьбы не будет!