Читать книгу Политическая биография Марин Ле Пен. Возвращение Жанны д‘Арк - Кирилл Бенедиктов - Страница 5

Марин Анн Перрин Ле Пен, младшая дочь Жан-Мари Ле Пена и Пьеретт Лаланн, родилась в пригороде Парижа Нёйи-сюр-Сен[10] 5 августа 1968 г.

Фамилия «Ле Пен», как всегда утверждал ее отец, на местном бретонском диалекте (Жан-Мари родился в Бретани в окрестностях городка Трините-сюр-Мер) означала «главарь», «босс». Но есть и другая версия, согласно которой древние формы этой фамилии (Le Paen, Le Péen) употреблялись для обозначения «язычников» (по-французски «païen»)[11]. Впрочем, в семье Ле Пенов все были добрыми католиками, а традиции, переходящие из поколения в поколение, чтились и соблюдались здесь неукоснительно. Поэтому Жан-Мари, придававший большое значение обрядам, устроил торжественные крестины своей младшей дочери 25 апреля 1969 г. в церкви Св. Марии Магдалины в 8 округе Парижа.

Однако крестного отца для Марин он выбрал весьма своеобразного.

Анри Ботей, известный также под именами Месье Эрик и Император Пигаль, был личностью по-своему выдающейся. Начинал он как скромный ученик пекаря, но довольно быстро сделал карьеру управляющего ночными клубами, барами с сомнительной репутацией и дешевыми отелями для влюбленных. В середине 70-х он был осужден за сутенерство (которое, в отличие от проституции, во Франции запрещено), но каким-то образом ухитрялся вести дела и из-за решетки. Выйдя на свободу, Ботей принял участие в жестокой войне банд за контроль над районом Пигаль. В него несколько раз стреляли, его пытались взорвать – но он выходил из всех переделок живым и невредимым и в конце концов выиграл эту войну. При всем том Ботей вовсе не походил на классического гангстера: это был низенький (1,5 метра ростом, за что его называли за глаза «Rase-Mottes», что можно перевести и как «Недомерок»), очень обаятельный жизнелюб, носивший роскошное пальто из норки и передвигавшийся по городу на белом «Роллс-ройсе». Однако в 1968 г., когда он стал крестным отцом Марин Ле Пен, ни «Роллс-ройса», ни норкового пальто еще не было и в помине: Ботей был просто молодым и веселым парнем, занимавшимся, как все полагали, гостиничным бизнесом.

«Ботей все сделал превосходно, – вспоминала в 1988 г. мать Марин, Пьеретт Ле Пен (к тому моменту уже четыре года как разведенная с Жан-Мари). – Крещение было с большой помпой проведено в церкви Св. Марии-Магдалины. Для тех, кто не верит в „знаки“, приведу только один пример. Капеллан Попо, проводивший обряд, окропил водой лоб Марин и насыпал соль ей на язык…[12] Попо был знаменитостью. Известен он был всей „братве“ как капеллан тюрьмы Френе…»[13]

По словам Пьеретт, когда «Месье Эрика» арестовала полиция, ее муж объяснил ей причину весьма туманно: «Это было предопределено… Он зарабатывал слишком много денег, фискалы его выследили». Но спустя несколько дней Пьеретт прочла в газетах, за что именно был арестован Ботей, и «газеты выпали у нее из рук». Однако Жан-Мари решительно отказался говорить с ней на эту тему; единственное, что он сделал, это строго-настрого запретил маленькой Марин смотреть телевизор, пока не схлынет вся шумиха вокруг ареста «крупнейшего сутенера Парижа». Марин была очень привязана к «месье Эрику». «С ней он был сама любезность и доброжелательность: настоящий крестный…», – вспоминала Пьеретт.

Возникает, разумеется, вопрос, что связывало бывшего «зеленого берета» и ловкого сутенера из парижских предместий? Вопреки распространенному заблуждению Анри Ботей не был родственником Жан-Мари Ле Пена. Зато они оба участвовали в работе Комитета Тиксье-Виньянкура: Ле Пен был руководителем избирательного штаба, а Ботей финансировал избирательную кампанию Тиксье-Виньянкура. Была и еще одна ниточка, связывавшая Жан-Мари Ле Пена и Анри Ботея: Пьер Дюран, журналист, старый друг и компаньон Ле Пена, по свидетельству Пьеретт Ле Пен, был одним из самых доверенных помощников месье Эрика, через которого сутенер руководил своим бизнесом даже из тюрьмы. Но следует иметь в виду, что Пьеретт в своих воспоминаниях все же чересчур пристрастна: позже станет ясно, что у нее были на то причины.

Пьеретт Лалан и Жан-Мари Ле Пен познакомились в 1958 г. – когда ей было 23, а ему 30 – а поженились в 1960. Пьеретт – блондинка-фотомодель – родила мужу трех дочерей: Мари-Каролин, Янн и Марин. Со стороны казалось, что их брак идеален: Жан-Мари окружал жену заботой, и все, что он от нее требовал, – чтобы она всегда хорошо выглядела. В Трините-сюр-Мер, на родине Жана-Мари, она целыми днями загорала в саду, «одетая лишь в собственные волосы», как шутили в семье Ле Пена. «Я для него – как привал для воина», – говорила Пьеретт друзьям. Однако за этим благополучным фасадом бушевали нешуточные страсти, о которых она поведает миру уже после развода. Насколько ее откровения соответствовали действительности – судить трудно; но известно, что впервые о желании расстаться с мужем она заявила еще в 1972 г. – как раз когда Жан-Мари возглавил Национальный Фронт. Но в тот момент все как-то обошлось, и семья Ле Пен, крепкая, словно хорошо сработавшаяся боевая группа, прошла плечом к плечу бурные семидесятые годы. Все пятеро бросали вызов окружавшему их мирку – даже в поездках к морю на уик-энд опускали стекла в «Бьюике» и вовсю горланили песни, эпатируя спешащих на отдых буржуа. Песни были не простые, а военные, например, популярная в годы Первой мировой «La Madelon», а иногда и вовсе боевые марши Иностранного Легиона.

Летом 1972 г., когда Марин было четыре года, сестры Ле Пен проводили каникулы на побережье Средиземного моря в Палава-ле-Фло неподалеку от Монпелье. Однажды старшие сестры, заигравшись с детьми Алена Жаме, одного из друзей отца, принимавшего участие в создании Национального Фронта, попросту забыли Марин на пляже. Только вернувшись домой, они обнаружили, что младшей с ними нет. Были организованы поиски, и через некоторое время малышку нашли. Франс Жаме вспоминала впоследствии, что ее поразила совершенно недетская выдержка четырехлетней Марин: «Хотя она долго оставалась одна, но не впала в панику и не заплакала».

Она росла с сознанием того, что окружающий мир враждебен ей и ее семье.

В школе сестры Ле Пен подвергались постоянной травле. Одноклассники кричали им: «Ваш отец – фашист!», а учителя только отводили глаза. Имя Жан-Мари Ле Пена внушало добропорядочным обывателям страх, но страх испытывали и его дети.

Марин родилась в год, когда Пятую республику сотрясали студенческие волнения, позже названные Красным маем. «Новые левые» правили бал в Сорбонне и Нантере, в моде были Ленин и Троцкий, самые радикальные гошисты самозабвенно цитировали председателя Мао – «винтовка рождает власть!» Правые консерваторы и традиционалисты находились не просто в гетто – они были раздроблены на крошечные партии и движения, которые никто не принимал всерьез. Но шли годы, и усилия отца Марин по созданию единой националистической партии понемногу приносили плоды – и довольно скоро левые, особенно анархисты, увидели в нем своего смертельного врага. В ночь Хэллоуина (во Франции она называется «Ночь всех святых», Toussaint) 1976 г. в окно их дома кто-то бросил самодельную бомбу. По счастливой случайности, никто не пострадал, но взрывом разворотило половину кухни и выбило стекла в доме. Дети – и, прежде всего, восьмилетняя Марин – пережили настоящий шок. «Именно тогда я поняла, что я дочь человека, за которым охотятся, которого хотят убить», – признавалась она много лет спустя журналистам.

Спустя несколько недель семья Ле Пен переселилась из 15-го округа Парижа в более спокойный и безопасный Монтрету. Место было великолепное – считается, что именно из Монтрету (коим заканчиваются Елисейские Поля) открывается лучший вид на Париж. Но и здесь постоянное ощущение нависшей над ними угрозы не оставляло детей. «Там царила атмосфера смерти, – вспоминала гораздо позже средняя дочь Жана-Мари, Янн, которой на тот момент едва исполнилось 13. – Я прятала под подушку зубчики чеснока, чтобы отогнать злых духов»[14].

Поместье, в котором поселилась семья Ле Пен, Жан-Мари унаследовал от эксцентричного миллионера Юбера Ламбера, владевшего процветающим бизнесом по производству цемента и строительных смесей. Монархист Ламбер разделял крайне правые идеи и был большим поклонником Жана-Мари, которого считал эталоном француза, мужественным и решительным. Умер Ламбер при странных обстоятельствах: неизлечимо больной, и, по-видимому, страдавший психическими отклонениями, он, по свидетельству родных, был «полностью изолирован» в последние месяцы своей жизни. Единственным человеком, с которым он общался, был Жан-Мари Ле Пен.

Помимо огромных денежных сумм (по разным данным, от 30 до 40 миллионов «тяжелых франков»), Ле Пен унаследовал от цементного короля трехэтажную виллу площадью в 365 квадратных метров посреди роскошного парка почти в пять гектаров[15]. Именно сюда переселилась семья Ле Пен после взрыва в 15-м округе Парижа.

В Монтрету Жан-Мари Ле Пен устроил «свое правительство и свой двор». Он разработал целую систему ритуалов, например, обязательное фотографирование хозяина и его гостей на верхней площадке лестницы, устраивал праздники, костюмированные вечера. Он очень старался, чтобы члены семьи не думали о нависающей над ними угрозе и наслаждались жизнью. А угроза была вполне реальной: в марте 1978 г. сионистскими боевиками из никому до той поры неизвестной группировки «Коммандос Памяти» был убит – взорван в своем автомобиле – друг Ле Пена, историк Франсуа Дюпра. Ему отомстили за ревизионизм – Дюпра доказывал, что во время Второй мировой войны было уничтожено гораздо меньше евреев, чем официально признанные 6 миллионов, а газовых камер в немецких лагерях смерти якобы не существовало вовсе. Вместе с Дюпра в машине находилась его жена – она чудом выжила, но осталась инвалидом на всю жизнь. Жан-Мари вполне мог чувствовать себя следующим в списке – а хуже всего было то, что невидимые враги не щадили и тех, кто находился рядом с их жертвами.

Но удар, обрушившийся на семью Ле Пен, последовал совсем с другой стороны.

В 1984 г. в поместье Ле Пена в Монтрету гостил журналист газеты Le Figaro Жан Марсильи, работавший над биографией Жана-Мари (к тому моменту Национальный Фронт стал уже заметным политическим явлением). Между молодым журналистом и уставшей от жизни в «золотой клетке» Пьеретт вспыхнула симпатия… и 10 октября 1984 г. мать троих детей и жена лидера Национального Фронта со скандалом ушла из дома вместе с несостоявшимся биографом Ле Пена.

Скандал продолжился и после ее ухода: Пьеретт изо всех сил старалась скомпрометировать имя Ле Пена, давала бесчисленные интервью, не жалея черной краски для описания характера и привычек своего бывшего мужа. Впрочем, не жалела она и дочерей, которые остались с отцом, сплотившись вокруг него, как верные солдаты вокруг своего раненого командира. Чтобы уязвить самолюбие Жан-Мари, фотографировалась обнаженной на обложке «Плейбоя». Фотографии, которые до сих пор можно без особого труда отыскать в сети, вызывают смешанные чувства: все-таки экс-модели к этому времени было уже почти под пятьдесят. Янн Ле Пен, которая увидела фотографии во время своего медового месяца, путешествуя по Юго-Восточной Азии, высказалась про них очень грубо: «…наружу, половая тряпка в ж…е». Пристали репортеры и к Марин, но та нашла другие слова: «Мама – это тайный сад, а не общественная помойка»[16]. Тем не менее, она очень тяжело переживала разрыв родителей: «Полтора месяца я не могла есть – меня рвало каждый раз, когда я пыталась проглотить кусок», – вспоминала она в автобиографии.

А Пьеретт не унималась. Ее рассказы о «зоологическом антисемитизме» бывшего мужа во многом способствовали формированию легенды о «фашиствующем политике», которая сопровождала лидера Национального Фронта долгие годы. Помимо всего прочего, она наотрез отказалась отдавать Ле Пену запасной стеклянный глаз, который всегда носила в сумочке (в драке на предвыборном митинге Ле Пен потерял глаз и носил искусственный). Жан-Мари был в ярости. «Ты приползешь в Сен-Клу (западный пригород Парижа, где располагалась вилла Монтрету) на коленях», – писал он Пьеретт. И не экономил на эмоциях, описывая, что он станет делать с ней в этом случае. Щадя эстетические чувства читателя, не станем останавливаться на карах, которые Ле Пен обещал бывшей жене[17].

Много лет спустя Пьеретт, оставленная всеми своими любовниками и мужьями, без гроша в кармане, действительно вернулась в брошенную когда-то семью – и почти на коленях. Хорошо зная крутой нрав своего бывшего мужа (Жан-Мари уже давно был женат вторым браком на полу-француженке, полугречанке Жани), она попробовала наладить контакты со старшими дочерьми – Мари-Каролин и Янн. Те приняли «блудную мать», сняли ей квартиру и начали планомерную «осаду», целью которой было убедить отца принять раскаявшуюся Пьеретт. И только после того, как Жан-Мари, характер которого с годами смягчился, великодушно разрешил бывшей жене поселиться в садовом домике в Монтрету, младшая дочь Пьеретт, Марин тоже ее простила.

Но это случится только через много лет, а пока шестнадцатилетняя Марин осталась без матери.

«У нее никогда не было матери, это невероятно»[18], – сказал о ней Жан-Клод Мартинес, вице-президент Национального Фронта, исключенный из партии в 2008 г. Это, конечно, преувеличение – все-таки до 6 лет Пьеретт явно имела какое-то влияние на дочь, но можно согласиться с нынешним гражданским мужем Марин Луи Альо, который утверждает, что Марин была воспитана своим отцом. И свидетельство самой Пьеретт, утверждавшей, что «Марин всегда была абсолютным клоном своего отца», окончательно убеждает нас в том, что из Марин всегда была самой преданной «папиной дочкой»[19].

Отношения в семье после ухода Пьеретт оставались очень близкими и доверительными, хотя Жан-Мари воспитывал дочерей в несколько гипертрофированном духе «зеленых беретов». В комнате Марин висел плакат «Война – это черное солнце, под которым люди мужают». В кругу друзей отца сестры распевали песни Иностранного Легиона. Когда они пытались пожаловаться на какие-то неудобства, Ле Пен повторял: «Вы должны уметь выжить голыми на снегу». Сестры обожали отца… и боялись его.

«Фигура отца жутко мешала нашей личной жизни, – вспоминала позже Янн. – Это было непросто для нас… и еще сложнее для наших парней». В автобиографии Марин вспоминала, что «статус дочери Ле Пена» давил тяжким грузом на молодых людей, с которыми она знакомилась. «Разделять мою жизнь – означало брать на себя ответственность за все, что меня окружало… начиная с детства: покушения, сплетни, предвыборные кампании…» И она, и ее сестры привыкли к разделению мира на две части: в одной – семья Ле Пен, в другой – все остальные. «Мы были ежами, – подтверждала Янн. – Более недоверчивыми и подозрительными, чем другие. Мы познали горечь предательства: и со стороны друзей, и со стороны близких».

Приблизительно в это же время Ле Пен-старший в телешоу «Час истины» выскажет свое кредо: «Я люблю своих дочерей сильнее, чем моих кузин, моих кузин – больше чем моих соседей, моих соседей больше, чем незнакомцев». Его услышат пятнадцать миллионов человек, но на самом деле эта максима будет обращена только к троим – Мари-Каролин, Янн и Марин. Особенно к Марин.

Дальнейшая судьба сестер сложилась, естественно, по-разному, но мощное гравитационное поле Жан-Мари Ле Пена и – что не менее существенно – его детища, партии Национальный Фронт, скорректировало жизненный путь каждой из них.

Мари-Каролин, старшая из сестер, которую в семье называли «Каро», в 1998 г. рассорилась с отцом в результате внутрипартийного конфликта. Каро и ее муж, Филипп Оливье[20], последовали за «предателем» Бруно Мегре, который пытался сместить Жан-Мари Ле Пена с поста президента Национального Фронта[21]. Ле Пен заклеймил дочь позором в эфире TF1 (гневно обрушившись на всех «женщин, которые склонны следовать за своими мужьями или любовниками скорее, чем за своими отцами»), а в частном разговоре заявил ей: «Ты больше не моя дочь». Мари-Каролин не стала унижаться и вымаливать прощения. Они вместе с мужем продолжали партийную карьеру, но уже в движении Мегре. В 2011 г. корреспондент France Soir задал 82-летнему Жан-Мари вопрос о его отношениях со старшей дочерью. Ответ был вполне в духе Ле Пена: метафоричным и выспренним. «Энцефалограмма показывает плато. Она (Мари-Каролин. – К. Б.) поддалась двойному греху неверности и неблагодарности».

Марин, которая в момент конфликта возглавляла юридический департамент Национального Фронта, вела активную борьбу против Мари-Каролин, однако впоследствии примирилась с «предательницей» – в СМИ писали, что важную роль в примирении сестер сыграла Пьеретт, отдавшая, таким образом, долг своим детям за то, что они помогли ей вернуться в клан.

«Сегодня наши дети регулярно видятся, – говорила Марин в 2011 г. – Что касается меня, я полностью ее простила. Ведь она – моя сестра».[22] Каро полностью ушла из политики и посвятила себя семейной жизни. А вот ее муж, Филипп Оливье, даже был некоторое время одним из наиболее доверенных советников Марин Ле Пен, когда она заняла пост президента Национального Фронта[23].

Что касается Янн, то она попыталась «соскочить» с подножки семейно-партийного экспресса, едва став совершеннолетней. Самая чувствительная и ранимая из сестер, тяжело переживавшая «атмосферу смерти», сгущавшуюся вокруг Монтрету, она была нонкомформисткой в изначально нонконформистском семействе. «Я – лепеновская хипушка», – говорила Янн о себе. За месяц до получения диплома бакалавра она бросила лицей, не предупредив родителей, и уехала на Маврикий работать аниматором в отеле. Потом быстро – и тоже никого не предупредив, – вышла замуж за стюарда («Это было заманчиво, поскольку он не имел никакого отношения к политике»). Но этот брак оказался неудачным, и в 1993 г. Янн все-таки вернулась во «Вселенную Ле Пен» и вышла замуж во второй раз – за президента молодежной организации Национального Фронта Самуэля Марешаля. С ним она тоже впоследствии развелась, но перед этим родила троих детей – в том числе, Марион Марешаль Ле Пен, которая ныне считается восходящей звездой движения[24]. Впоследствии Янн работала помощником депутата Европарламента, одного из наиболее влиятельных партийных деятелей, Бруно Гольниша. Несмотря на это (Гольниш был соперником Марин в борьбе за пост президента НФ в 2011 г.) Янн до сих пор очень близка с Марин, которая называет ее «моя сестра-близнец».

Что касается самой Марин, то она даже не предпринимала никаких попыток вырваться из силового поля Жана-Мари и его партии. Она – единственная из всей семьи – была предана отцу без каких-либо оговорок. «Ради отца Марин была готова на все», – писал редактор France Soir Тугдуаль Дени. И хотя в детстве Марин мечтала о том, чтобы стать фотографом или, в крайнем случае, сделать карьеру комиссара полиции, судьба ее была предрешена: она должна была стать наследницей своего отца. Не случайно писатель и политик Ален Сораль заявил как-то: «У Жана-Мари Ле Пена есть сын. Его зовут Марин».