Читать книгу Царица ночи - Кирилл Берендеев - Страница 4

Из страны Оджибуэев

Оглавление

Морозец усиливался да и ветер не отставал, заставляя пригибаться к промерзшей земле. Наконец, вдали показался перекресток. Индеец ускорил шаг. Хорошо бы за ним находилось хоть какое жилье, хоть сторожка. Все лучше в теплом подвале, пускай и в обществе крыс, чем еще одну ночь на ледяном ветру. Ему сейчас главное переждать. Морозы делали его хрупким.

Вот незадача! Он даже притопнул с досады. Светофор стоял на перекрестье дорог, одна с юга на север, другая с запада на восток. Сколько раз он так обманывался, ожидая одно, а получая совсем другое. И что теперь? Идти дальше, или свернуть на юг?

Индеец вздохнул, огляделся по сторонам. Сколько он уже в пути, сколько бредет по дорогам, и все одно. Но это не значит, что он остановится, обязательно доберется до заветной цели. Вот только где она, в какой стороне?

Индеец топтался у светофора, размышляя, и не заметил, как рядом остановилась машина. Спохватился лишь, когда открылась дверь, и цокнули каблуки. Индеец замер, разом превратившись в игрушечного истукана двадцати сантиметров ростом, случайно забытого ребятишками. Ведь он и был им – куклой, коричневой пластмассы с прежде роскошными перьями на голове, ныне оббитыми, в наглухо зашнурованной куртке, кожаных штанах и мокасинах, сжимавший в руке томагавк. К поясу прикреплен широкий нож на ремешке, на спине верное копье. Все необходимое для того, чтобы выжить в долгом путешествии. В которое он когда-то отправился.

Женщина выбралась из машины, разглядывая игрушку. Забарахлил навигатор, она съехала на обочину, чтобы свериться с картой, и тут взгляд соскочил с бумаги за стекло. Пластиковый Индеец двигался, смешно почесывая затылок, ворочал головой, будто что-то искал. Радиоуправляемая игрушка? – Женщина обернулась, пустынь, припорошенная первым снежком, раскинулась на километры, на заснеженной обочине – никого. Да и кто мог играть в этой глуши? Верно, выбросили, а батарея еще работает. Кукла вдруг прекратила двигаться. Вот заряд и кончился.

Она взяла игрушку, повертела в руках, но не нашла крышки, фигурка казалась литой, только оружие снималось. Положила на сиденье рядом, привезет сыну, ему должно понравится. И повернула на север.

Монотонный путь, изредка прерываемый лощинами с обнаженными деревцами, да убогими деревушками, чьи дома лепятся друг к другу в надежде выстоять под напором надвигавшейся зимы. Одинаковые думы, всегда приходившие в промежутках между беготней по городу, тому или другому. В городах нет места мыслям, но по пути однообразные мысли непременно посещают разум. Она вздохнула, поправила выбившуюся из прически прядку, волосы начали тускнеть и сечься, да неважно, и снова взглянула на подобранного Индейца. Почему-то ей показалось, он так же пристально смотрит на нее.

– Куда ты едешь? – спросили Женщину. Голос вернул её из далёка. Смешно, она забыла название города, столько их было, столько будет еще. Неудивительно, что все они слились в одно, превратились в кашу, выбирай любой, черпай названия ложкой.

– Не помню, сейчас посмотрю, – и только потом обернулась, сообразив, что одна в салоне. Так откуда же прозвучал вопрос? Долгонько пришлось ей искать, пока Женщина не поняла, кто именно ее спрашивает. Или что…

Она ударила по тормозам, машина резко встала. Индеец кубарем слетел с кресла на резиновый коврик, быстро поднялся, под пристальным взором изумленных глаз поправил одежду, подобрал выпавший нож, вскарабкался обратно и повторил вопрос. Сзади требовательно загудели, Женщина, не обращая внимания, взяла в руки игрушку.

– Куда ты едешь? – в третий раз спросил Индеец, она видела, как шевелятся побитые морозом маленькие губы, но все еще не могла поверить случившемуся. – Мне в другую сторону надо.

– Далеко? – не удержалась она, чувствуя, как ее пробирает озноб.

– Наверное, да, я не могу сказать тебе, – Индеец нахмурил лоб, задумавшись. Оба молчали: – Но если ты едешь в город, остановись где-нибудь в центре. Зима начинается, надо искать место потеплее.

Женщина осторожно вернула Индейца на сиденье. Тот выпрямился, не спуская с водительницы угольков тёмных глаз.

– Так ты живой? – удивленно произнесла Женщина. Индеец пожал плечами.

– Все игрушки живые. Ты исполнишь мою просьбу?

Она хотела что-то сказать, но передумала, снова надолго замолчав. Смотрела в зеркало заднего вида, машинально приглаживая прядь. На Индейца старалась не оборачиваться. Будто надеялась, что морок извечного одиночества путешествия сейчас пройдет стороной, попугает ее и сгинет. Все сгинет, а она снова останется с воспоминаниями, с навек замершей игрушкой и с тем, кто всегда ждет в конце пути.

Машины объезжали остановившееся авто, водители кто красноречивыми жестами, кто ругательством, выражали своё недовольство. Женщина сглотнула ком в горле. И наконец, кивнула. Индеец поблагодарил, склонившись в полупоклоне. А она спросила, вдруг вспомнив увиденное на перекрестке:

– Ты долго бродишь вот так?

– Три лета и две зимы, – новое молчание. Женщина тихо произнесла:

– Вот как. Я столько же езжу.

– Ты тоже что-то ищешь?

– Нет. У меня такая работа. И, да, я ищу. А ты с фабрики сбежал?

– Это долгая история. Я расскажу по дороге, если хочешь.

История Индейца, и в самом деле, оказалась длинной. Он появился на свет шесть лет назад в цехе номер три. Его и еще полторы тысячи братьев, собранных в ту смену, упаковали в коробки и развезли по магазинам. Купили не сразу, игрушка была дорогая, не раз и не два Индеец видел, как родители бедных детей отказывали им в подарке, не в силах заплатить за Оджибуэя.

Его приобрели через полгода, на распродаже. Так он обрел первого хозяина: бойкого мальчугана, расстреливавшего свои игрушки резиновыми снарядами из пушки. Это повторялось изо дня в день. Игрушки, сколько их ни было у мальчугана, хоть и роптали, но покорствовали жестокостям повелителя. Месяца четыре прошло, прежде чем Индейцу удалось подговорить группу игрушек бежать: он был самым высоким и крепким среди собратьев, и потому его уважали. Но странное дело, едва нестройная группа выбралась на улицу, многие испугались открывшегося им мира и тотчас вернулись назад. А после ночевки на природе он и вовсе остался один. Но и не думал возвращаться. Отправился искать нового хозяина.

Каждая игрушка должна иметь хозяина, иначе теряется ее смысл. И это такое же незыблемое правило, как и то, что она должна быть живой. Сейчас мало кто помнит об этом. Даже те, кто создает игрушки – на громадных предприятиях, в дизайнерских студиях, на заказ для себя или своих детей, – думают, что лишь вычерчивают эскиз модели, а затем собирают все воедино. Но когда действо заканчивается, в последний момент из колодца души, – пусть мелкой, пусть заложенной и перезаложенной, – отдается малая толика самости. Чтобы игрушка могла жить и помнила, что для нее человек не просто конструктор, но прежде всего – Создатель. И как всякий человек, пускай и бессознательно, пусть и отрицанием верит во всевышнее существо, так игрушка верует в человека, жаждет внимания его и не может обрести покой иначе, нежели в руке хозяина, каким бы он ни был, как бы ни обращался с ней.

Потому и Индеец отправился навстречу неизвестности, и скоро его нашли. Новый хозяин, не в пример прежнему, заботился о нем, относился бережно, но был рассеян, и часто забывал – то под дождем, то в зубах любимого щенка. А позже и вовсе передарил младшему брату, пожелавшему иметь такую игрушку. Братик был слишком мал, чтобы понимать, как играть с Оджибуэем, он лишь хотел то, что есть у старшего, и получив пластикового человечка, быстро разочаровался в нем. Тогда Индейца отдали бедным родственникам, где он долго служил яблоком раздора в вечной войне двух близнецов за всякую вещь, которая не могла быть поделена меж ними.

Он снова решил бежать, на сей раз один. А покинув шумное, неуютное жилище внезапно осознал, что не хочет больше искать хозяина. Что-то переменилось в нем. Что-то очень важное.

До самого рассвета он стоял под окнами, пытаясь понять перемену. И лишь когда солнце поднялось над плоскими вершинами домов, пошел прочь, а потом, спохватившись, что его увидят, бежал из города.

Его часто находили, и тогда он снова обретал хозяина. На день, или несколько, а после сбегал – желание свободы оказывалось сильнее. Он научился жить сам по себе, летом бродя по холмам и долам, и лишь промозглой осенью возвращаясь, чтобы весной отправиться в новый путь. Лишь изредка его посещала тоска по хозяину, желание принадлежать кому-то, а значит приносить пользу – он надеялся, что со временем это выветрится, как прежде исчез страх остаться одному. Но тоска, особенно зимой, когда дни становились короче, время от времени напоминала о себе. И чем дольше бродил Индеец, тем чаще.

Когда Индеец умолк, машина остановилась напротив здания муниципалитета. Женщина показала на дом, спросила, подойдет ли. Он долго смотрел и молчал, не решаясь вновь выбраться на лютый мороз, так пригрелся в машине и даже, вот странно, расслабился в человеческой компании. Тогда заговорила Женщина, поинтересовалась, куда Индеец направится по весне.

Он ответил не сразу, всмотрелся в ее усталое лицо. В магазине среди игрушек ходила легенда о Стране Полночной. Будто есть на свете место, где нет солнца, а луна светит так ярко, что серебрит холмы и долы, легкий ветер наполняет траву и деревья жизнью, окрест слышится шум водопадов, вода в которых прохладна и чиста. Там много озер, лесов, полей, там и только там находят пристанище те, кто решается уйти от людей. Вот только найти эту страну очень непросто.

Индеец подумал, что за прошедшие три лета и две зимы неустанных странствований, его вера в Страну Полночную треснула и пошатнулась. Он долго блуждал, невзирая на дни и ночи, на холода и жару, цеплялся к тяжелым фурам и легким автомобилям, спешащим, кто на юг, кто на восток, кто на запад, а кто на север, спускался в пещеры и поднимался на горы. Он был в стольких городах, что перестал различать разницу. Но так и не нашел заветной страны.

Возможно, это и заставило его остановиться у перекрестка, и не сойти в траву, услышав визг тормозов? Или его игрушечная сущность оказалась сильнее несбывшихся мечтаний? А может просто надвигалась новая зима, которой он, впервые в жизни, испугался?

– А что ты ищешь в своих странствиях? – решив переменить тему и отвлечься от неподобающих мыслей, спросил он. Женщина вздохнула.

– Это моя работа: ездить по городам и предлагать товар, – она кивнула на коробки на заднем сиденьи. – Я, как и ты потеряла в дороге счет дням, и так же перестала различать города, в которых побывала: ведь больницы, поликлиники, госпиталя везде одинаковы. Но даже после самого долгого странствия, я всегда возвращаюсь домой. Ведь меня там ждут.

– Кто?

– Мой сын, – и продолжила: – Я предлагаю, упрашиваю, требую, вымаливаю взять образцы лекарств, ведь они и в самом деле хороши. Иногда удается хорошо продать, и я надолго возвращаюсь. Иногда дело не ладится, и я снова уезжаю. Ему плохо без меня, сыну, да и мне без него невмоготу.

– Тогда почему ты выбрала путешествие? – она коснулась виска и замерла, на миг уйдя в себя. Индеец невольно отвел взгляд.

– Может я неправа и мне надо всё время быть рядом с ним. Конечно, так было бы лучше. Но мне нужны лекарства, не те, что я продаю, другие,. И еще врачи, – снов вздох. – Они стоят очень дорого: и врачи, и лекарства. Единственный способ заработать – отправиться в путешествие. За три года я, верно, побывала не в меньшем числе городов, что и ты.

– И тоже не нашла искомого?

– Мне кажется, теперь нашла, – куснув губу, быстро продолжила: – Я хотела предложить тебе кое-что. Вместо того, чтобы искать подходящий дом, я…. Может, останешься и перезимуешь у нас? – тяжело дыша, словно пробежала не один километр, она смотрела на задумавшегося Оджибуэя, пытаясь понять его думы. Индеец вздрогнул.

– Но твой сын…

– Он тихий мальчик, у него мало игрушек, и он почти не играет с ними, – спешно отвечала Женщина. – Или играет, но по-своему: расставит на столе и смотрит, а потом снова убирает в шкаф. Тебе будет спокойно с ним.

– Ты сказала, он болен.

– Да. Это и есть его болезнь. Он ни с кем не общается, вечно погружен в себя. Иногда я не знаю, что он делает, пока не зайду в его комнату. Там всегда тишина. Он вроде рядом и где-то далеко.

Говоря так, Женщина будто всматривалась в его душу, найдя нечто, чего он всю жизнь пытался бежать. Или просто излагала его рассказ своими словами? Голова пошла кругом, но он сжал кулаки, и все прошло.

– Он очень тихий, – повторила Женщина. – Это наследственное, врачи говорят его можно вылечить, если кто-то сумеет заинтересовать и будет постоянно с ним. У него нет друзей. Мои родственники обходят нас десятой дорогой, стыдятся. Мы остались одни. Я мать и очень люблю его, все бы отдала, чтобы мой сын выздоровел, но ему нужен друг. Очень нужен: последнее время он совсем замкнулся. Ему всего шесть лет. И ты… ты ведь тоже не такой, как другие игрушки….

Запоры на дверях защелкнулись – отчаянная попытка остановить игрушку, на которую возложили необозримый груз надежд.

– Если тебе у нас не понравится, только скажи, я отвезу тебя, куда захочешь, не стану удерживать силой. Только попробуй, я очень прошу.

Он молча почесал затылок и кивнул. Через два дня пути машина затормозила у невысокого строения в самом конце улицы, чьим продолжением были уходящие за горизонт бескрайние поля. Дом находился меж городом и заливными лугами, будто так и не выбрав, где ему лучше.

Внутри оказалось чисто, обстановка напомнила Индейцу сдававшийся дом, где он побывал какой-то зимой. В детской был идеальный порядок: все разложено и расставлено по местам, слишком аккуратно, будто в галерее, а не в жилом помещении. Мальчика Оджибуэй увидел не сразу, тот сидел у окна, в углу и смотрел прямо перед собой на чистый лист бумаги: белобрысый с мелким бледным лицом. Женщина поздоровалась с сыном, показала новую игрушку. Мальчик не шелохнулся. Женщина приблизилась, поцеловала сына в лоб, потрепала короткие волосы, поставила Индейца на стол прямо перед ним. Выходя, она еще раз напомнила Оджибуэю о просьбе, тот кивнул в ответ, ожидая, когда ребенок обратит на него внимание. А тот не отрывал глаз от бумаги.

Мальчик заметил игрушку только после ужина. Вернувшись в комнату, хрупкий и какой-то нескладный, неуверенный, он осторожно подошел к столу, потом коснулся плеча куклы, отвел руку, склонил голову, будто представляясь – как делали Оджибуэи, да и все прочие племена, встречаясь с чужеземцем. Индеец поразился этому сходству. И машинально повторил жесты, но поклонился в пояс, и разложил перед собой оружие, давая понять Мальчику, что прибыл с миром, и его новый хозяин всегда может на него рассчитывать. Новый хозяин? – подумалось тут же Индейцу, он невольно вздрогнул. Впрочем, Мальчик не заметил этого, его взгляд уже переместился на оружие, помедлив, он вложил томагавк в левую руку Индейца, затем вынул, вставил копье. Встал на колени, положив подбородок на край стола, долго смотрел на игрушку. Глаза затуманились, он вновь погрузился в себя.

– Давай познакомимся, – предложил Индеец. – Я расскажу тебе свою историю, а потом и ты расскажешь, о себе, если захочешь.

Молчание. Индеец присел, вынув из-за пояса трубку, закурил и начал рассказывать.

И начал он свой рассказ с Мэджекивиса, знаменитого духа лесов, смелого, как орел, хитрого, как лиса, могучего, как бизон, мудрого как ворон, и несуразного, как выпь. Всеми признавался Мэджекивис знаменитейшим воином, и его появления боялись как огня. Всеми был уважаем Мэджекивис, но никто не хотел, чтобы он был рядом, пока женщины латают мокасины или возятся с детьми.

– Больно, – неожиданно сказал Мальчик, и из глаз его выкатилась слеза. – Пол давит коленки, – пояснил он Индейцу.

– Тогда давай пересядем на диван. Я расскажу тебе о том, как Мэджекивис победил медведя и стал хозяином ветров.

И продолжил рассказ. А когда рассказал как великого и могучего Мэджикивиса перехитрил мудрый Ворон, мальчик будто закашлялся; только потом Индеец понял, что это был смех. Женщина прибежала посмотреть, что случилось, она забыла как смеется сын, и засмеялась вместе с ними. А затем, наказала Мальчику идти спать.

А после того, как сын заснул, схватила Индейца, обнимала, целовала, кружа по кухне, пела и танцевала с ним, не в силах остановиться, благодаря и его и судьбу и неведомые силы, за случившееся. За то, что они остановили ее машину подле Индейца. За то, что он согласился придти в дом.

И следующий вечер Оджибуэй рассказывал разные истории об обычаях своего племени, о верованиях и обрядах, о друзьях и врагах, и тех друзьях, что опасней любого врага будут. И еще много о чем. Он говорил, а мальчик слушал, впитывал, не перебивая. Через несколько дней он уже не мог расстаться с Индейцем даже на ночь и стал класть его на свою подушку. Иногда губы Мальчика со сна шептали что-то, но Индеец никак не мог разобрать, о чем пытается говорить с ним засыпающий. Надеялся, что когда-нибудь Мальчик сам расскажет ему обо всем. А пока нанизывал одну на другую бусины сказаний.

Многое поведал своему новому хозяину Оджибуэй: рассказал о мудром Гайавате, удивительном его рождении от прекрасной Веноны. Об ее пленении Мэджекивисом, о предательстве и смерти. О битве Гайаваты с отцом и поражении бессмертного. И о прекрасной Миннегаге, что вышла замуж за Гайавату, став тому верной женой.

Не один месяц рассказывал он о преданьях далеких предков, уж закончилась злая зима, наступила и прошла весна, и осень вскружила в танце желтые листья. Давно пора ему было вспомнить о поисках Страны Полночной, но думы приходили и тотчас покидали разум. Время оказалось упущено, но Индеец ничуть не жалел об утраченном годе.

Ведь Мальчик ожил, начал отвечать Индейцу, подолгу играть и разговаривать с ним. Женщина не верила своим глазам, светилась от счастья, радуясь, что ее сын наконец-то выбрался из своего кокона, вздохнул полной грудью. И теперь ходит, расправив плечи, и говорит без заминок, и не просто бросает взгляд на мать, вместо любого ответа, а вечерами подолгу повествует ей как прошел их день с Оджибуэем.

Осенью Мальчик, в компании верного Индейца, впервые переступил порог дома. Начал знакомиться с соседскими детьми, и даже ходить в гости. Женщина боялась отпускать его одного в чужие дома, но после разговора с Индейцем согласилась, с условием, чтобы тот обязательно присматривал за сыном. Конечно, как же иначе. Ведь это его хозяин, а он его самая любимая, самая лучшая, самая преданная игрушка на свете.

Прошел ещё год, Мальчик подрос, и следующим летом, когда приятели разъехались, уже хозяин рассказывал игрушке свои истории. Он поздно начал обучаться, однако быстро наверстывал упущенное. Но еще больше постигал от Индейца – тот учил его слушать землю, различать травы, собирать и сушить грибы и ягоды, бросать аркан, стрелять из самодельного лука, лазать по деревьям и бегать. И, постигая науки Оджибуэя, Мальчик верил, что и сам станет таким же, как его верный наставник, столь же ловким, умелым, решительным и рассудительным. И почитал великой радостью слова Индейца, что в этот раз он все сделал правильно.

Годы летели быстро, как стаи перелетных птиц. Мальчик повзрослел, стал подростком. Его жизнь изменилась. Преобразился и он сам: разом вытянувшись, оказался бойким, отчаянным, любопытным пострелом, взрослым не по годам. Пил жизнь большими глотками, спеша быстрее насытиться ею. У него появилась девушка, с которой они целовались на крыльце, и компания, с которой не расставался порой днями и ночами. Все меньше времени проводил дома с Индейцем, и все больше на улице с друзьями.

Женщина пыталась уговаривать сына не спешить так, не торопить судьбу, он слушался, но все с меньшей охотой. А порой и не слушался вовсе, уходил молча, то до утра, а то и на все выходные. Сердце матери сжималось, она не желала этих расставаний, но и боялась не отпустить. Женщина понимала насколько взрослым вдруг стал ее сын. И все же не оставляла попыток хоть еще на день, на неделю удержать его подле себя. Как когда-то прежде.

Да и не только она. С грустью Индеец смотрел, как Мальчик откладывает в сторону старые увлечения, которым его учил Оджибуэй, чтобы забыться с новыми. Верно, так и должно быть, но старый Индеец не мог примириться, видя в подростке не изменившегося босоногого мальчугана, с которым играл, которого учил, которому рассказывал сотни разных историй. И к которому привязался так, что невозможно оказалось представить себя прежним, в одиночестве ищущим Страну Полночную. Неудивительно, что теперь куда чаще Индейца доставала Женщина, вынимала из шкафа и рассказывала уже свои истории о Мальчике, которого она только и могла видеть в далеком далека своих воспоминаний.

А Мальчик все реже вынимал верную игрушку, чаще лишь для того, чтобы посмотреть на нее. А однажды отложил игрушку в шкаф, и не возвращался к ней целый месяц. Тогда Оджибуэй сам пришел к Мальчику. Ведь еще совсем недавно он охотно брал игрушку с собой в постель, и теперь Индеец вернулся. Но тот лишь головой покачал. Пытался объяснить, но прежняя неловкость вдруг напомнила о себе, он не мог и двух слов связать, чтоб объяснить старой игрушке, каким стал самостоятельным, и почему не нуждается в советах и помощи Оджибуэя. И это еще больше расстроило обоих, особенно Мальчика.

– Мне надо спать, прости. Завтра рано вставать. Я уезжаю в город.

– Ты ничего не говорил об этом.

– Мне пора начинать новую жизнь.

– Но почему ты не сказал мне?

– Ты все равно не заметил бы. Ты все видишь во мне мальчугана, а мне уже пятнадцать исполнилось.

На следующее утро, как и обещал, Мальчик покинул дом, отправившись учиться в город. Сделав окончательный выбор между бескрайними лугами, где он бродил в детстве, следуя наставлениям старой куклы, и бетоном строений города, куда так стремился, по советам новых друзей и наставников.

Первое время он часто звонил, писал, Женщина читала Индейцу все его послания, советовалась с ним, размышляя о будущем Мальчика. Радовалась удачам и печалилась об ошибках. Но больше всего ждала возвращения сына.

Мальчик приезжал сперва по выходным, потом только на каникулы. Занятия, работа, все отвлекало от поездок, все препятствовало им. Женщина молча вздыхала, услышав новую отговорку. В последний визит взял свою преданную игрушку, повертел в руках, и сунул на полку, прощаясь навсегда. Молча смотрел на него Индеец, понимал, что расстается с хозяином, но не мог поверить, что Мальчик так легко от него отречётся.

– Вот мы и остались вдвоем, – едва слышно сказала Женщина, проводив сына до автобусной остановки. Теперь уж она одна каждое утро доставала Индейца из шкафа и несла в кухню. Оджибуэй слушал ее истории, длящиеся заполночь: так Женщина стремилась избавиться от одиночества. Ведь у неё никого не осталось. Родственники и соседи по-прежнему обходили стороной ее дом, Женщина так и осталась отверженной в их глазах. Сын не приезжал, лишь редкие звонки тревожили покой матери.

Женщина заметно сдала, гладкое лицо избороздили ранние морщины, веки набухли, сделались тяжёлыми от часто проливаемых слёз. Много раз она пыталась объяснить сыну, как сильно скучает, а тот, ничего не слыша, рассказывал о своей работе, о невесте, о назначенной свадьбе. Вот только не приглашал на нее мать, и ничего не спрашивал ни о ней, ни об Индейце. Женщина тихо клала трубку, вздыхала и шла к Оджибуэю, помолчать. Говорить не могла, только слёзы медленно стекали из глаз по подбородку. Ведь всё, что у неё осталось: Индеец да гомонящий телевизор в кухне. И ещё ожидание, вот этих звонков.

Со временем звонки становились все реже, голос Мальчика все суше, а разговоры все короче. А затем и вовсе прекратились. Она звонила сама, но то не заставала Мальчика на месте, то попадала на его супругу, с которой не знала, о чем и как говорить. Ее сын будто нарочно избегал всякого контакта с матерью. Промучившись пару месяцев, Женщина поехала в город. Индеец просил взять его с собой, но Женщина отказалась.

Вернулась поздним вечером, постаревшей ещё лет на десять, тихо переступила порог дома. Увидев ее, Индеец обмер, разом все поняв. Попытался как-то утешить, но не нашел нужных слов. Да и не слышала его Женщина, бормоча про себя нечто бессвязное, долго копалась с вещами Мальчика, раскладывала и перекладывала их. И когда снова заговорил Индеец, не выдержала. Схватила игрушку и закричала, выплеснув на ни в чём неповинную игрушку всю копившуюся годами боль:

– Прогнал! Маму родную видеть не захотел. Дела у него, партнеры, встречи, – и тут же: – Все ты. Чему ты его учил – взапуски бегать, веревки кидать? Вот он и стал таким. Меня он давно слушать перестал, а тебя… хоть что дельное сказал, вместо сказок своих. Без тебя он был бы другим, совсем другим. Он бы со мной остался. А теперь… И зачем я взяла тебя, глупую игрушку, решившую у нас перезимовать. Всё! Кончилась зима, иди, ищи свою страну, – бессильно закончила она, вышла во двор, и на исходе душевной муки, швырнула Индейца в мусорный бак.

А когда одумалась, уж поздно было, приехал мусоровоз, забрал бак. Потащил в далекие дали. Долго ехал, потом остановился, развернулся, вытряхнул мусор. Индейца придавило, оторвало левую руку. Не думайте, что игрушки бесчувственны, вот только боль у них иная. Единственной рукой он подтянулся, отпихнул банки и пакеты, и огляделся, не веря своим глазам.

Увидел Индеец яркую луну прожектора, освещавшую окрестные холмы и долы, серебрящиеся в его свете, плеск водопада из прорвавшейся трубы, полноводную реку, отравленную купоросом и величавое сточное озеро. И еще множество игрушек, нашедших здесь свое пристанище, брак с соседнего завода. Дыхание перехватило, голова закружилась. Вот ведь, столько лет искал, а Страна Полночная оказалась рядом, ему самому дойти всего ничего. Да видно только так и оказалось возможным добраться, пройдя все испытания, оказавшись выброшенным теми, кого он любил. Посмотрел в беззвездное небо, шепча слова благодарности за не напрасно пройденный путь. Вздохнул последний раз и улыбнулся.

И уже не почувствовал, как подъехавший бульдозер вломал старую игрушку в грязь.

Царица ночи

Подняться наверх