Читать книгу Потомокъ. На стороне мертвецов - Кирилл Кащеев - Страница 8

– Слыхали? Вы виноваты, Михал Михалыч, вам и отвечать! – раздался рядом торопливый говорок.

– Дык без надобности они тут зовсим, для порядку стоят! – прогудел в ответ густой, рявкающий бас, от звука которого Митя чуть не вылетел из седла. – От колы батько мой, Михал Потапыч, зовсим малым был, ногайская орда в степях озоровала: стада городские угоняли, случалось, девок фабричных утаскивали – ищи их потом в степи по кибиткам… От тогда да, с тех башен ногайцам прикурить давали. А зараз с той стороны яка опасность? Хиба шо начальство понаедет…

Отец и Митя медленно обернулись.

У обочины дороги их поджидали трое, верхами. Даже Митя, невеликий знаток статей обычных, не паровых, коней, оценил лошадок этой троицы – и насколько лошади подходят всадникам. Поджарый жандармский офицер в свежем, с иголочки мундире восседал на нервном текинце – конь перебирал тонкими ногами и косил хищным глазом на робко кланяющихся прохожих. Коня вроде того, что под вторым всадником, Митя видал разве что на эскизах к будущей картине г-на Васнецова с тремя богатырями. Если бы конь не тряхнул гривой, отгоняя слепней, Митя и вовсе решил бы, что это выставленная у дороги каменная статуя. Конь был огромен: крутые бока, широченная спина, копыта как суповые тарелки. Коня было жалко – с усталой покорностью он нес на себе громадного всадника. Казалось, даже спина богатырского тяжеловоза прогибается под его весом. Казачий мундир, сукна на который понадобилось вдвое, если не втрое больше, чем на обычный, обтягивал широченные плечи, физиономию чуть не до глаз покрывала короткая жесткая борода. Впрочем, из-под густых, как щетки, бровей выглядывали хоть и маленькие, но веселые и добродушные глазки, а плечи лохматый богатырь сутулил, точно извиняясь и за размеры свои, и за мощь. Рядом с этими двумя третий, ничем не примечательный всадник, с прилизанными волосами и сереньким личиком, терялся, хоть и пытался выпячивать грудь и подавать вперед мелкую мышастую кобылку.

– Его высокоблагородие – начальство и есть, и оне-с вами недовольные! – по-бабьи визгливо выпалил этот третий.

– Э-э… Для начала хотелось бы знать: кем именно я недоволен, господа? – вымученно улыбнулся отец. Кто эти трое, догадаться несложно, но ему требовалась пауза: было неприятно, что у ссоры с сыном оказались свидетели. Митя и вовсе отвернулся, впрочем с любопытством поглядывая на троицу искоса.

– Так Михал Михалычем же! – аж подпрыгнул в седле серенький. – Его башни, ему и…

– Его высокоблагородие попросил нас представиться, – хмыкнул жандарм и с щегольской небрежностью кинул руку к козырьку. – Начальник губернского жандармского управления ротмистр Богинский, Александр Иванович. Неблагонадежные лица, антиправительственные кружки, оскорбление величия и чести, иные злоумышления против державы и государя императора – это все мои заботы.

– Ну той… войсковой старши́на Катеринославской паланки Азовского казачьего войска. Потапенко. Михайло Михайлович, – смущенно ерзая в седле, отчего коня клонило то вперед, то назад, как дерево в бурю, прогудел богатырь. – Порубежники мы, охрана. От цих… находников варяжских. Порт, склады, особливо железные, дюже для них лакомый кусок! Вот мои казачки, значится, вдоль всего Днепра в башнях-то и караулят.

Митя поглядел на него с любопытством. Варяжские находники, официально именуемые вольным виталийским братством, были бичом северных морей, и продолжалось это уже лет пятьсот[5]. Деревянные драккары сменялись паровыми, но корабли с драконом на носу, как и встарь, возникали словно из ниоткуда у прибрежных городов и налетали, убивая и грабя, увозя товары и даже людей. Их база – остров Готланд – давала отпор даже объединенным флотам северных держав, а их секрет – каким образом они каждый раз ухитряются подобраться к самому берегу – так и оставался неразгаданным. Вот и держали в северных королевствах башни с паропушками и гарнизоны, готовые встретить варягов-виталийцев, если те проскальзывали мимо патрульных канонерок. Такие же башни Митя видел и в Петербурге, и на побережье Финского залива, только служили в них императорские лейб-гвардейцы. И хотя последняя попытка витальеров прорваться в столицу случилась еще во времена Крымской войны, выглядели те башни не в пример лучше.

Митя еще раз окинул запущенные башни насмешливым взглядом, заставив громадного Михал Михалыча торопливо забормотать:

– Предыдущий губернатор ци башни, на въезде-от, навить снести хотел, ну так снос – он тоже грошей стоит. Вот и отправляем дежурить хворых да проштрафившихся… и не вылезуть они звидты до конца свого никчемного життя! – возвысил он голос, одаривая зверской гримасой торопливо натягивающих мундиры стражников. – А справжние башни у нас на берегу, хучь зараз поехать можем, вы уж не сумлевайтесь, ваше высокоблагородие!

– Да погодите вы с башнями! Сами представились, другому дайте! Позвольте отрекомендоваться. Мелков, Феофан Феофанович! – Серенький выслал коняшку вперед, словно пытаясь задвинуть богатыря-казака за спину. Учитывая разницу в размерах, выглядело это так, будто мышь пытается заслонить гору, – казак нависал над макушкой Мелкова и выпирал с боков. – Имею честь возглавлять здешнюю железнодорожную жандармерию. Железной дороги, так сказать, в полном объеме еще не имеется, но жандармерия – уже да-с! За порядком среди проезжающих бдим-с!

– Имел удовольствие наблюдать, – бесстрастно кивнул отец. Невозможно было понять – хвалит он или упрекает, но Мелков ощутимо занервничал. – Меркулов, Аркадий Валерьянович, коллегии советник, начальник новосозданного губернского департамента полиции.

– Та мы знаем, – прогудел Потапенко, продолжая смущаться; флегматичный до безучастности коняка терпеливо сносил его ерзанье. – Чого б мы иначе туточки торчали?

– Вечно вы, Михал Михалыч… – немедленно накинулся на него Мелков.

– Тише, Фан Фаныч, – оборвал «железнодорожника» жандарм и перевел взгляд на Митю.

– Сын мой, Дмитрий, – с явным облегчением представил отец.

Митя мысленно обревизовал свой внешний вид – автоматон блестит, кожаный плащ скрывает все недостатки одежды – и поклонился, старательно копируя поклон младшего князя Волконского на конной прогулке вдоль Невского. Край глубокого автоматонного сиденья немедленно врезался ему в живот, но выглядело, сдается, весьма бонтонно.

– А также мой управляющий, Свенельд Карлович Штольц, и его младший брат Ингвар, – указывая на остановившуюся неподалеку паротелегу, закончил отец.

Троица раскланялась в ответ: жандарм – снисходительно, старшина – расплывшись в широчайшей улыбке, от которой борода разошлась в стороны, как распахнутые крепостные ворота, а «железнодорожник» – слегка подобострастно.

– Мы знакомы. – Жандармский ротмистр едва заметно кивнул. – Правда, раньше мы знали Свенельда Карловича в несколько ином статусе. – И двусмысленно усмехнулся. Глядел он на старшего Штольца… точно как приближенные нового государя Александра III Даждьбожича на соратников государя предыдущего. Прикидывая, достаточно ли те ослабели уже, чтоб сожрать, или сильна еще старая гвардия, и лучше поостеречься.

Свенельд Карлович склонил голову в ответ – на лице его не дрогнул ни единый мускул. Зато Ингвар, как всегда, вспыхнул и уставился на жандарма негодующим взором. Ну что с ним сделаешь, разве можно поддаваться на такие простейшие провокации? Митя едва заметно шевельнул рукоять автоматона – пароконь клацнул, переступил с ноги на ногу… и чуть-чуть развернулся. Насмешливым взором жандарм вместо красной физиономии Ингвара уставился на железный конский круп. Из-под задранного хвоста курился тонкий белый дымок.

Жандарм даже слегка вздрогнул и вскинул изумленный взгляд на Митю.

«Очень, очень надеюсь, что уж я-то невозмутим! Любезность, благожелательность, непроницаемость. Любезность, благожелательность…»

– А мы вот… встретить вас решили, ваше высокоблагородие! – ничего не замечая, продолжал частить Мелков. – Приветственный адрес заготовили – вся железнодорожная служба подписалась. – Он засуетился, извлекая из притороченного к седлу кожаного планшета роскошный бархатный альбом, открыл и, внушительно прокашлявшись, приготовился читать.

– Весьма благодарен, господа, только давайте после! Хотелось бы оценить во всей полноте… а здесь это вряд ли возможно. – Отец кивнул на запруженную людьми дорогу.

– Конечно, как угодно-с… – явно расстроился Мелков и попытался пристроить свою коняшку рядом с отцом. Но конь под казацким старшиной развернулся неторопливо и страшно, как крейсер в городском пруду, едва не вынеся Мелкова из седла одним взмахом хвоста. Мышастая лошадка «железнодорожника» шарахнулась в сторону, испуганно взбрыкнув задом.

– Стой, холера ясная! – Мелков заполошно дергал узду, не успокаивая, а еще больше пугая лошадь.

Тем временем текинец жандарма скользнул мимо, будто змея, и занял место по другую сторону отцовского автоматона. Наконец-то справившийся с конем Мелков горестно поглядел вслед более расторопным приятелям, вздохнул и пристроился рядом с Митей. Кавалькада неспешно двинулась по дороге. Замыкала процессию паротелега с тарахтящими и подпрыгивающими в кузове водочными бутылками.

– Неужто это и есть его высокоблагородия знаменитая добыча? – приторно-любезно поинтересовался Мелков.

Митя покосился оскорбленно: добыча на самом деле была его. Прознают здесь, как он мертвяков крошил, – отбою от барышень не станет, все захотят познакомиться, с героем-то. К сожалению, отбою не будет не только от барышень. Ротмистру тоже по должности положено интересоваться: а как Митя, бескровный, мертвяков крошил, да еще в количестве, сильнейшим Моранычам нынешнего поколения недоступном? И ни за отцовское звание, ни за дядюшкин титул не спрячешься. А он все еще надеялся – спрятаться. Ускользнуть от судьбы, ласково усмехающейся ему клыкастой пастью рыжей мары.

– Наслышаны, наслышаны! – не дождавшись ответа, продолжал вещать Мелков, слегка подобострастно заглядывая Мите в лицо. – Весь город кипел – начальник департамента и в должность еще не вступил, а уж такого размаха преступление раскрыл! Нелегальные цеха! Поднятые мертвецы! Говорят, нечто сугубо еретическое вскрылось?

– Поднятые древние боги. Древнейшие, – сквозь зубы процедил Митя: Мелков ему не нравился. Когда перед тобой лебезит чиновник не самого низкого ранга – это должно льстить. Но почему-то не льстило, скорее… Мелкова хотелось убить. Митя едва заметно вздрогнул, вдруг поймав себя на желании ткнуть пальцем в эти бегающие глазки и давить… давить… давить…

– Да как же это можно – чтоб боги? Никак не можно, Бог-то – он один! – укоризненно залопотал Мелков и перекрестился на торчащую вдалеке церковную маковку. Мите пришлось с силой сжать пальцы, а то руки так и тянулись к пухлому, в складочках горлу.

«Да что со мной?» – торопливо пряча кулаки в карманы автоматонного плаща, испуганно подумал он.

– Бросьте, Фан Фаныч. Как их еще называть-то: дальние предки Чтимых Кровных Предков? – бросил через плечо ротмистр. – А вдруг они вовсе не предки? И даже не родичи?

– Родичи не родичи, а ведь встали… стервецы! – буркнул Мелков, и последнее слово звучало как ругательство, а не как обычное название восставших мертвецов. – Где это видано, чтоб какой-то лавочник мертвяков, будто Кровный Мораныч, поднимал?

– Раз уж Аркадий Валерьянович, прошу прощения, ваше высокоблагородие, но вы ведь ни разу не Кровный… ежели сами, без Моранычей, упокоили, так и мертвяки, видать, пожиже обычных оказались? – хмыкнул ротмистр. – Хотя сынок ваш вроде бы Кровный по матушке? – И острые, как два буравчика, глаза его уставились на Митю.

Вот теперь светская выучка понадобилась сполна. Не показать, что напрягся, не дрогнуть лицом…

– Жидкий мертвяк, ротмистр, особой опасности не представляет, – негромко, так что Богинскому пришлось податься вперед, чтоб услышать, обронил отец. – Ввиду высокой стадии разложения. А по матушке разве что посылать можно, а Кровным быть никак нельзя. Ты или Кровный, или нет. Впрочем, вы ведь это знаете, не так ли, Александр Иванович?

– Я и про древнейших богов раньше не знал, – буркнул ротмистр. – There are more things in heaven and earth, Horatio, Than are dreamt of in your philosophy[6].

– Просто зазнался народишко не по чину, – заключил Мелков. – Чугунку кладут, заводы строятся, вот и лезет сюда всякая шваль. Вон там Брянское акционерное общество литейные цеха заложило. – Мелков махнул в сторону труб. – А с той стороны конкуренты их, бельгийские заводы «Шодуар». Заводов еще и нет толком, а рабочие уже из-за бараков бунт учинили. Дескать, зимой там жить невозможно. И добро б их, бельгийские, рабочие! А то ведь наши, росские! – В голосе Мелкова дрожало тягостное недоумение.

– Неужто все так плохо? – пробормотал Митя.

– Та и доброго багато! – вдруг громыхнул казацкий старшина. – Пришлый рабочий народишко, звычайно ж, шебутной… Алеж ось мы з вами, панове, зараз на Фабрику въезжаем…

– Район такой, по фабрикам ткацким названо, еще при светлейшем князе Потемкине заложены: суконные, чулочные, иные прочие… У самого государя императора три мундира екатеринославского сукна! – поторопился влезть Мелков.

Митя разочарованно хмыкнул: окрест не оказалось ни лавок, торгующих тем самым сукном, ни иных интересностей. Облупленные домишки в один, самое большее два этажа перемежались глиняными домиками с огородами. По лысому пустырю бродили тощие козы.

– Самое гиблое место в городе! – усмехнулся ротмистр.

– Було! – наставительно поднял толстый палец Потапенко. – При батьке моем, Михайло Потапыче, навить здоровые мужики, при оружие, якщо сюда ехали, коней в галоп пускали, да и то всякое случалось. Меховые воротники с офицерских шинелей, и те обрывали. А зараз сносить будут! – довольно прогудел он. – Заводоуправление бельгийское поставят… А це склад «Брянского товарищества». – Он ткнул хлыстом в громадный прямоугольник, сложенный из новехонького кирпича, торчащий среди развалин, словно гриб на трухлявом пне. Заплетаясь в спутанный клубок, со всех сторон к прямоугольнику тянулись накатанные колесные колеи. Битюги-тяжеловозы волокли проседающие телеги, а крепкие грузчики с матом и уханьем выгружали тускло поблескивающие железные болванки.

– В центральные губернии отправлять будут, на питерские заводы, – кивая на склад, пояснил ротмистр. – Должны были уже отправить, но сроки строительства дороги сорваны…

– Да, мне объяснили, – обронил отец. Покойный железнодорожник, что так и не довез свой доклад до губернатора.

– Железа с чугуном тут скопилось – на сотни тысяч рублёв. А может, даже на целый мильон! – аж зажмуриваясь перед величиной и величием суммы, сладко пропел Мелков.

– Почему не выставили охрану? – поинтересовался отец, и вся троица застыла в седлах. И впрямь будто васнецовские богатыри на распутье.

– Дык… Кому охранять-то? Мои казачки все на башнях, – прогудел Потапенко.

– Мои жандармы не умеют сторожить склады, – отрезал ротмистр.

– Моим так вовсе дальше железной дороги дела нет! – подхватил Мелков.

– Любопытно, что бы ответил ваш полицмейстер, – сытым котом промурлыкал отец и одарил троицу долгим взглядом, точно пересчитывая.

Митя подавил ухмылку. Из будущих отцовских подчиненных только полицмейстер встречать не явился.

– Зато теперь, господа, вы перестанете задаваться вопросом, почему именно у вас государь император повелел создать первый губернский департамент полиции, – насмешливо добавил отец.

Последовало недолгое молчание, новые подчиненные торопливо переглянулись – в глазах их сквозила досада… и некоторое, слабенькое пока, уважение.

– Государь мудр, – наконец пробормотал Мелков и вдруг радостно подскочил. – А вон, глядите, сосед ваш, Лаппо-Данилевский! Точно он, только у него эдакая чуда имеется!

Подпрыгивая на выбоинах, к складу катила паротелега.

– Из приданого Анны Владимировны? – косясь на Штольцев, невинно поинтересовался ротмистр.

Митя едва заметно качнул головой. Даже если это паротелега Штольцев, то выглядела она… странно. Вместо знакомого открытого кузова на задке красовалось нечто вроде полотняного навеса – как в фургонах переселенцев из Туманного Альвиона в Новый Свет, готовых хоть с дикими индейцами жить, лишь бы от Дам и Господ из Полых Холмов их отделял соленый океан.

Отец одарил ротмистра укоризненным взглядом и обернулся к Штольцам:

– Свенельд Карлович, вы ведь знаете, где здешний полицмейстер обретается? Сделайте одолжение, отвезите водку туда, мы вас догоним.

Митя мысленно согласился: просто уехать, не поздоровавшись с соседом, неприлично, но Штольцам с новым мужем Анны встречаться не следует.

На лице Свенельда Карловича мелькнуло облегчение, зато Ингвар вскинулся, как боевой конь.

– Мы не собираемся бежа… – гневным фальцетом начал он.

Пшшшш! Резкий рывок рычага, и пар из Митиного автоматона накрыл всех. А когда развеялся, Свенельд Карлович уже катил прочь, что-то неслышно выговаривая Ингвару.

Крытая паротелега подъехала, и с облучка спрыгнул Иван Яковлевич Лаппо-Данилевский, помещик, гласный губернского земства от дворян, уважаемый человек – о чем знали все. Убийца, оскорбитель Крови, сообщник покойного Бабайко – о чем знал только Митя, ну и отец тоже, но ему доказательства нужны…

– Дорогой сосед! Господа! – Иван Яковлевич изящно отсалютовал тростью. – А это Штольцы отъехали? Паротелегу прикупить изволили, Аркадий Валерьянович? Одобряю, весьма полезная в хозяйстве вещь! – Лаппо-Данилевский похлопал бывшую собственность Штольцев по передку.

– Военная добыча, – протянул Митя. – От господина Бабайко. У нас еще три такие есть.

«На что угодно спорю – не все они раньше принадлежали Бабайко. Была тут и ваша доля, Иван Яковлевич!» – злорадно подумал он.

Была – Лаппо-Данилевского заметно перекосило. Но он кивнул Мите, будто только заметил:

– Дмитрий… Жаль, Алеша со мной не поехал. Он вас часто вспоминает. – Последние слова звучали откровенной угрозой.

– Приятно слышать. Я его тоже.

И не надейтесь, не забуду!

– Везти юношу в столь непрезентабельное место! – тут же подхватил отец.

– Ну ваш же юноша – вот он! – окрысился Лаппо-Данилевский.

– Так мы по делу.

– Так и я не для удовольствия! Подумываю вложить деньги в новые бельгийские заводы «Шодуар». Присматриваюсь пока – как и что! – Взмахом трости он указал на склад.

– На этом складе нет бельгийского железа, – вдруг негромко сказал ротмистр. – Здесь только железо для питерских заводов, а их заказы все идут «Брянскому товариществу».

– Ничего! – небрежно отмахнулся Лаппо-Данилевский. – Сегодня – брянцам, а завтра, глядишь, и к бельгийцам обратятся. Вот Аркадий Валерьянович говорит, что промышленность – дело растущее, а я ему верю. Может, даже предложу бельгийцам еще один склад поставить, заодно и кирпич им продам – я, знаете ли, на Анечкиных землях заводик кирпичный заложил.

Митя неслышно скрипнул зубами. А их «мертвецкий» кирпич не берут, и он готов поставить последнюю уцелевшую сорочку от Калина против крестьянских онучей, что Лаппо-Данилевский к этому причастен.

– Умеете вы дела делать, Иван Яковлевич! – с завистливым подобострастием выдохнул Мелков.

– Умею, – согласился Лаппо-Данилевский. – Могу и вас научить, Фан Фаныч.

– У чиновников моего департамента одно дело – общественный порядок, – холодно обронил отец. – Этим мы и займемся, не так ли, господа? Честь имею! – кивнул он Лаппо-Данилевскому и повел автоматон прочь.

Теперь Митя ехал последним, лопатками чувствуя устремленный ему в спину взгляд. Что ж, в этом коротком соревновании Иван Яковлевич их обошел. Чуть-чуть. Но гонка только начинается.

Копыта автоматонов звучно чавкали в грязи. Здешняя Фабрика и впрямь была местом отвратным. Митя дернул пароконя в сторону, объезжая вдавленную в дорогу дохлую кошку. От мостовой остались лишь редкие островки камня, но и те были уже частью выворочены. Митя представил, как мостовая с каждым днем укорачивается все больше, больше… Улица была совершенно, оглушающе пуста.

– Гнать народишко отсюда велено, ось-ось сносить будут, – буркнул Михал Михалыч. – Хиба що сами фабричные ходють, так зараз смена у них.

Но Мите все равно казалось, что сквозь плотно закрытые обшарпанные ставни за ним следят внимательные глаза. Взгляды тянулись за их кавалькадой, точно клейкие паутинные нити. Земля едва заметно содрогнулась – возвышаясь над домишками, по соседней улице протопал паробот, человека в седле скрывали нагруженные на железные плечи ящики. Паробот был старый и то и дело заваливался на бок. Казалось, еще чуть-чуть, и он рухнет, сминая убогие домишки, как бумажные. К запаху мокрой земли и глины прибавилась вонь старого масла и еще чего-то… чего-то отлично знакомого, даже родного… противного, но одновременно и притягательного.

Митя вдохнул всей грудью – ноздри его жадно трепетали. Голова вдруг отчетливо закружилась, так что ему пришлось схватиться за ручки автоматона, чтобы не выпасть из седла. Автоматон повело в сторону, и он едва не врезался в ротмистра.

– Юноша! – заставляя своего текинца отпрянуть, гаркнул Богинский. – Что с вами?

Митя не слушал. Не слышал. В ушах гремел набатный колокол, отрезая все звуки, а перед глазами плыл туман. Оставался только знакомый запах и желание идти за ним – отчаянное, непреодолимое. Он должен сейчас же, немедленно узнать, что… это… там… пахнет! Кто… это… там…

Дергано, точно сам был всего лишь автоматоном, Митя сомкнул пальцы на рукояти… и пароконь неуклюже, пошатываясь и засекаясь, двинулся в соседний проулок.

– Митя! Куда ты? – закричал отец, но эти крики доносились как сквозь подушку.

– Митя! – Чья-то рука схватилась за рычаг, пытаясь остановить автоматон. Митя резко ударил ребром ладони, раздался болезненный вскрик, рука пропала… Поле его зрения вдруг сузилось, превратившись в туннель, в котором виднелся лишь конец проулка – и, словно картина, обрамленная рамой, искореженный старый фонарь.

– Може, мне его с седла-то выдернуть? Неладное щось с хлопцем! – все так же издалека долетел бас Михал Михалыча.

И нервный голос отца в ответ: «Да! – и тут же: – Нет, погодите! Митя!»

Митя прибавил скорости и в дробном грохоте копыт и разлетающихся брызгах влажной земли вылетел на что-то вроде крохотной площади. Автоматон едва не врезался в покосившийся фонарь – Митя успел дернуть ручку.

– Фабрика… фонари тут ставить смысла нет – не уцелеют, – бросил ротмистр. От него тянуло легкой брезгливостью – кажется, жандарм решил, что сын у нового начальства склонен к припадкам. Мите было все равно. Важен был только зов – отчетливый, непреодолимый зов… крови. Кровь пела. Кровь звала.

Митя сиганул прямиком из седла, пошатнулся, едва не упав, и, скользя сапогами по остаткам брусчатки, кинулся к ближнему домишке.

– Что ты делаешь? – снова закричал отец, когда Митя саданул каблуком сапога по ржавому замку на двери. Тот лишь громко лязгнул, Митя зарычал, как дикий зверь, и метнулся к автоматону за инструментом.

– Погодь, сынку, зараз я ее… – вдруг прогудел оказавшийся рядом старшина и двинул в дверь плечом. Сорвавшаяся створка с грохотом рухнула внутрь.

– Михал Михалыч, зачем вы… – начал Мелков.

– Та сдается, хлопец знает, що робыть.

Митя, набычившись, как для таранного удара, ринулся внутрь. И встал посреди запыленной комнаты. Его отпустило – мгновенно и сразу. Гул в ушах стих, туман перед глазами развеялся, все стало четким и ясным, и Митя просто стоял, вбирая в себя зрелище, которое после недавней одуряющей мути на краткий миг показалось ему восхитительным! И только задушенный, полный ужаса шепот за спиной: «Творец Вседержитель и Кровные Предки!» – заставил его очнуться.

В тонких, похожих на спицы, лучиках света, пробивавшегося сквозь щели закрытых ставен, куча посреди комнаты казалась брошенным тряпьем. И только когда глаза привыкли к сумраку… Мелков ринулся вон, и тут же стало слышно, как его тошнит за порогом.

На полу, глядя в потолок остановившимися пустыми глазами, лежал мужчина – в напрочь развороченной груди его белел кусок кости. Второй притулился в углу – в некогда дорогом, а ныне изодранном в клочья сюртуке, измаранном кровью белом жилете и даже в цилиндре, с силой нахлобученном до самых ушей. А у ног его были небрежно брошены останки женщины. Тело с вырванной рукой и откатившаяся в сторону голова с недлинной темной косой. На застывшем лице не было страха – только растерянность и недоумение.

В пыли вокруг мертвецов отпечатались следы громадных медвежьих лап.