Читать книгу Таежный рубикон - Кирилл Казанцев - Страница 9

В обожженном морозным, жестким, как наждак, ветерком горле нещадно першило, ноги, подкашиваясь, дрожали. Сердце, казалось, еще какой шаг ступи, и нипочем не удержишь – выпорхнет из груди, как птаха из клетки. Не больно-то потаскаешь по тайге в без малого семьдесят лет тяжеленную ношу. Да и годочки-то эти, право дело, не на припечке провалялся. Всю жизнь корячился, жилы рвал. «Да стой ты! Стой, говорю!» – тяжело отдуваясь, сорвавшимся голосом прохрипел Семеныч. Акай, холера такая, еще раз ломанулся вперед, резко поддернув постромки, так, что едва не свалил хозяина. Но видя, что тот вперед не спешит, ловко извернувшись, подпрыгнул, лизнул шершавым языком Семеныча в нос да с чувством исполненного долга бухнулся в снег. Что, мол, нам-то? Можем и переждать. А нет, так опять поиграем в пристяжного коника. «Тебе бы все баловать, засранец, – незлобиво пожурил его хозяин и, нагнувшись, отцепил собаку от поволока. – Побегай малость. Опростайся». А сам, покряхтев, опустился на корточки: «Ну как ты там, парень? Живой, нет?» И, не дождавшись ответа, озабоченно потрогал горячий, весь в бисеринках выступившего пота лоб Андрея, недовольно покачал всклокоченной непокрытой седовласой головой: «Поспешить бы надо. Совсем, видать, мужика лихоманка разбила. Дай-то бог – в целости до деревни дотащить».

Это, конечно, надо бы поспешить, а как тут поспешишь, когда уже у самого, пердуна старого, глаза на лоб лезут. Никаких силов не осталось вот так-то, волоком, его конячить напрямки да по кочкам. По дороге-то не пойдешь – а вдруг как нелюди те, что шкуру парню продырявили, по пути встретятся. Совсем тогда дело швах будет. Беды не оберешься: и тебя самого заодно с им не за понюх табаку порешат, злыдни.

Семеныч удовлетворенно хмыкнул, отметив про себя, что сработанная им повязка на ране у мужика вроде как поменьше кровит, запахнул на нем поплотней свою старую кухлянку, нахлобучил тому ушанку поглубже на голову: всю верхнюю одежу с себя содрал, стараясь согреть болезного. «Видать, крепко его погоняли, – подумалось, – если почти в одних портках на мороз выскочил». Страсть как хотелось перекурить – уже уши опухли. Да не стал. И так дыхалка ни к черту, а еще идти да идти...

Он бы и не нашел парня-то, если б Акай с дороги не причуял, не позвал, возвернувшись, за собой громким лаем. И Семеныч, подойдя к раненому, покумекав, сделал все, что мог: перевязал ему ногу разорванным рукавом своей нательной рубахи, насилу влил в растресканные, плотно сжатые губы остаток воды из фляжки, растер побелевшее бескровное лицо и руки, приодел, как дите малое. Срубил две небольшие мохнатые пихтушки, снайтовал и ловко приторочил к ним парня, обернув под мышками оторванными от заплечного мешка лямками. На таком вот импровизированном поволоке и доставлял его, надрываясь, во все еще неблизкую Ретиховку. Жаль, что кабанятину пришлось в тайге оставить. Да какая уж тут, к лешему, кабанятина, когда человека спасать надо. Не ровен час – околеет!

Мало-мальски отдышавшись, Семеныч перекрестился, забросил за спину ружье. Перекинул через плечо веревку, прицепленную к поволоку, намертво закрепив ее на поясе. Подозвав, привязал к пихтушкам Акая (хоть и невелика, а все ж подмога) и, коротким взглядом наметив свой дальнейший путь, напружинившись, тронул с места. Снова шел, хватая широко открытым ртом обжигающий стылый воздух, шел, не раздумывая и не пытаясь сейчас разобраться во всей этой поганой истории, приключившейся с пареньком, справедливо полагая, что придет час – и все это прояснится, развеется само собой. Может, те варнаки с джипа с зэковскими рожами? Может, кто другой... «Может, от «лесовиков» убег. Давно уже в поселке поговаривают, что у них на валке леса, где-то за Татарским ключом, натуральные рабы пупок надрывают. А чуть что – и хоронят их там заживо... Чего пока-то попусту-понапрасну голову ломать».