Читать книгу 100 мг Паланги - Кирилл Кошкин - Страница 2
ОглавлениеВыпуск данного сборника, дает возможность русскоязычному читателю составить собственное мнение о творчестве выдающихся лифонских поэтов. Это стало возможно благодаря коллективу переводчиков «Стылый ковш», которые бескорыстно приняли участие в этом проекте. В настоящее время это единственный сборник лифонских поэтов на русском языке в который вошли как авторские тексты, так и тексты народных и городских песен начала 21 века. Оценить качество перевода можно, сравнив с оригинальным текстом, который приводится после каждого русского варианта. Книга иллюстрирована лифонскими «кхиро», выполненными в классической манере по традиционным лифонским сюжетам: «bilo», «elo», «spalo».
Название сборника: «100 миллиграмм Паланги», никак не связано с известным литовским курортом. В лифонской повседневной жизни «палангой» называется сердечно-сосудистое средство с традиционными побочными эффектами – логореей, анальным зудом и ощущением всеобщего упадка. Вот почему в метафоре названия так отчетливо проступают скрытые скелеты позабытых семейных историй, ветхие тряпицы знамен отступивших и попавших в окружение армий и прочей сырой, непропеченной херни, что так близка нетрезвому русскоговорящему организму на грани нервного, да и психологического срыва, в целом и, разумеется, по факту.
Составитель К. А. Кошкин
Подбор рисунков и перенос на бумагу Кошкин К. А.
Пелефон Стуто (пер. К.А.Кашкин)
Старый порт.
Текут, влекут ромбиками на воде весеннего цвета
Мысли пустяковые, располагаются в неизвестном
Месте души, угодливо снабженной алкоголем.
Мысли рябятся, толкаются в акварельных телах
Яхт и судн.
Смешиваются с отраженными птицами
и клювами портовых желтых кранов с ноздрями
колесиками. Штифты, шнифты или как? Некого
спросить.
Истребительски выделенный нос, словно
Моторный отсек у чайки, выбирающей середину канала
для полетов, середину мыслей для курса
поиска корма.
Лучший фарватер мыслей, смешанных с отраженной
Оспяной реальностью, для поиска куска. И
Тоска нелетающего, обременяющего интерпретацией
Романтической аэродинамику и подъемную силу
Чужого тела, одаренного крыльями.
Нелетучие мысли пленкой растекаются по
Вечной поверхности, теряя себя и оставляя
Запустье и смывные следы своей недолговечности.
Овеществленные мысли сложены раздельно в сумки,
Пакеты и готовы. Кто к дальнейшему следованию,
Кто к успокоению на какой-то такой-то свалке.
Истончились, застеснили друг друга и ушли в
Первично напряженное сердце мелкой занозой
Невзмахнутых крыльев.
Pelefon Stuto
Starii port. (Оригинал)
Nazhralsja v portu.
Sizhu, gljazhu.
Na vodu i to, chto v nej.
Na lodki gljazhu
Na chaek gljazhu,
Na krany – ih net milej.
Mysli, kak pticy —
Letjat, letjat
Kljuvov bojus’ ja ih.
Gruwu ja o tom
Chto letat’ ne mogu
Po nebu, vmesto nih.
Vot zhizn’ moja
podhodit k koncu —
ja tak nigde ne byval.
Ne videl sever,
Ne videl jug, —
Kryl’ev ne rspravljal.
Teper’ ja p’janica gor’kih slez
P’ju do poslednej cherty.
Deshevym toplivom proshlyh grez
Zhgu pred soboju mosty.
Старый порт
Чайшип Смилкис (пер. Ива Аккарас)
Утро в отеле.
Отражение нескромного в зеркале номера
Old Mill. Затяжка сетчатого материала,
Повторяющего линию ноги.
Касание теплого, живот к животу, течение
Неги по ветвящимся каналам близости,
Запах, ткущийся в сердце.
Среднее утро в отеле, когда фразы повисают
Как школьные аппликации серийно слепленные
К празднику, смешивающие собой обыденное
И впервые созданное линейным учреждением школы.
Возникает умение. Лад момента.
Переданная пуговица – суть, струна вандала,
Обесчестившего вчерашнюю чужую подушку за
Рюмкой. Большая пуговица. Негодная для
Пристегивания, но заключающая в себе приязнь.
Уничтожение усердия чужого декора, общественного места,
Создающее тайнопись передающих дары,
Натягивающая нити сети междудвоимия.
По отрезу рукава холодный язык влажного
Залива и ощутимое шерстяное участие
Теплоты утробы сердца.
Chai-Ship Smilk`s
Utro v otele. (Оригинал)
Ja prosnulsja rano – ona ewe zdes’.
Edva nadela chulki
Ja prosnulsja tiho – nikuda ne polez
Mne nuzhno nastroit’ mozgi.
Ja ne pomnju chto vchera strjaslos’ —
Kak my ochutilis’ zdes’.
No telo ee i zapah volos
Nezhnost’ vkljuchili vo mne.
Ja byl neistov, v kurazhe, v chadu
Vo mne bushevala strast’.
Ee ja sorval v chuzhom sadu —
Gospod’ pozvolil ukrast’.
Teper’ lezhu bez trusov i ne splju —
Smotrju na nee tajas’.
Ja zhazhdu ee, hochu, ljublju
Ne otkryvaja glaz.
Ona ujdet navsegda v nikuda
Ee mne potom ne najti
Teper’ i potom ja sdohnu s toski
No ne pomeshaju ujti.
Kaftan moej zhizni slishkom mal.
Pugovicy – ne v razmer.
Ja noch’ju vchera schast’e ukral.
Sberech’ – ne zahotel.
Утро в отеле
Кайлос Пине (пер. Д. Свиной)
Без ответа.
В моменте ощутив полноту, оглядывающийся,
Подчиняющийся наплыву ощутимого всеведения,
Оглядывающийся чем-то внутренним, ищущий
Возможности спросить: «Ты знаешь в чем тут дело?»
Но не желающий слышать в тон: «В чем?»
Ловящий полукружием внутренней горсти
Несказуемости подлежащей выражению,
Отвечаемости, сливающейся с сереньким небцом,
Водицей, ветерцом, машинцой и лодцой,
В несколько прозрачных нот аккорда
Состоявшейся сейчас жизни.
Капнула всей вселенной на
Чей-то черный зонт раскрытый
И исчезла.
Оглянуться ни к чему уже.
Вопрос истаял.
Cyilos Peneut
Bez otveta. (Оригинал)
Rasterjannyj.
Pustoj i lishnij
Stoju odin na beregu.
Mne nekuda idti.
Sprosi vsevyshnij.
Ja i tebe otvetit’ ne smogu.
Ja ne smogu smotret’ v glaza,
I tvoi vopros pridet`sa vstretit` nemo:
Kuda zhe delos’ schast’e?
Ne poterjal? Togda ze gde ono?
A ja skazhu: «Vot ty: sedoj, ugrjumyj, groznyj.
Iz-pod brovej. Ugljami mne v zrachki gljadish.
Vot ja – rumjanyj, sytyj, prazdnyj —
Ty ne pomozhesh’ mne najti ochki?
Prishel – i slava!
Sprosil? Nu vot i horosho!
Teper’ ty gde-to chudom kapnul?
Otlichno, Bozhe! Znachit, ja poshel?!
A kak ty dumal, Bozhe?
Ty – moj smenwik.
Ja otbyl tut.
Teper’ tvoja pora.
Tam dozhd’?
Otkroju staryj zontik,
Maskvich ebanyj —
Vot skoree b sneg poshel.
Pojdu domoj.
Tebe molitsja ja ne stanu.
Ty prosto —
ochen’ staryj chelovek.
Nu a potom. Kogda zakonchish’ smenu,
Ko mne – bez stuka, gospodi, proshu.
Ja zhdu tebja. Ty ne prihodish’, suka.
Vestej ne podaesh’, a znachit ja gruwu.
Без ответа.
Пулис Майнер (пер. З. А. Грязнулин)
Старая мать.
Плакса пришла к овалу лужи бассейна.
Отражает сосны в полноте свечения игл.
Шумит за рыжими их телами море, а плакса роняет
Расходящиеся круги на зелень стола воды.
Коньяк, сигарета тяжелой марки,
Пудель, мечущий кривые бега на бирюзу
Реек помоста. Соболюкас и односторонне
Зудящая янина хозяйки.
Липнет простуженным голосом к сыну
Последним этажом окрашивания
Обветшалого материнства.
В голове – пустой веселый тоннель
Безмыслия и втыкания пустого глаза
Между стволами рыжего
И удаление от всякого.
Poolis Mainer
Staraja mat’. (Оригинал)
Moja staraja zhutkaja mama,
Ty prishla na mogilu moju.
Ne mogu ja izbegnut’ srama
Za odezhdu plohuju tvoju.
Tut v adu, ne bassejn razumeetsja
No ponjatija est’ – nam ne vrut.
Chto zhe ty, razvalina glavnaja,
Podnasrat’ mne sumela i tut?
Ja teper’ posmeshiwe demonam
Mama, ja kloun v adu!
