Читать книгу Всего лишь любители - Кирилл Леонидов - Страница 2

Вместо предисловия…

Теперь, в конце жизни, имя человека, который оказал самое сильное на меня влияние, знаю точно. Владимир Семенович Бараджан. Так его звали. Кто такой? Да уникальный для времени семидесятых детский футбольный тренер и человек! Для нас, девяти-десятилетних, он все делал так, как не делал тогда никто из взрослых. Все поучали – он советовал и рекомендовал, все орали – он терпеливо объяснял, все смотрели сверху вниз, а он – в глаза, как своим равноправным партнерам. Все как бы любили, жалели, прощали, но вот чтобы уважать… Он не сюсюкал, не заигрывал, не жалел, часто не прощал, даже обижался, требовал жестко почти как от взрослых, но был всегда справедлив – такая фантастическая интуиция на справедливые поступки.

Лично мне все это очень даже нравилось. Дома я – комнатное растение, которое по биологическим законам надо лишь поливать и выращивать как герань на подоконнике. Со мной никто серьезно не общался. Когда же вдруг проявлял себя и о чем-то спрашивал этаком, ставя в тупик, меня просто отправляли за хлебом.

Наблюдая, как раскладывал фишки на доске Бараджан (тогда никто и не помышлял с детьми заниматься тактикой игры), я ощущал себя важной частью целого – команды. Как я люблю это слово! Команда! В его лучшем содержании есть все, что хотел бы называть жизнью. Семеныч научил быть командным, при этом внутренне свободным, готовым к принятию собственных решений. Не всегда эти решения удачны, зато все они – мои. Спасибо тренеру за личные открытия и победы. Может он смотрит с неба и читает эти строчки…

Я вратарь. Всегда только вратарь. Мне нравится не поражать цель, тем убивая соперника, а защищать рубеж. В такой защите подсознательно вижу свою сверхзадачу. Нас в команде двое: я, зовут Сергей Горлов (Гора), и Юрка Гвоздишин (Мякиш). Мякиш хитрит. Он никогда не отрабатывает до конца. Часто полагая, что мяч не достанет, совершает не бросок, а его имитацию. И никто особо не критикует. Понимают, что есть границы человеческих возможностей. Когда все же изредка упрекают, Мякиш тут же реагирует жестко: «Я вам не фокусник!» Что касается меня, я, наоборот, стараюсь брать даже «мертвые» мячи. Результат, правда, все равно не намного лучше, чем у Мякиша.

И вот однажды Бараджан задумчиво наблюдая за моими мучениями и растягивая рот в гримасе досады, вдруг позвал за собой, хмуро ковыляя к кромке поля, глядя куда-то поверх толстенных очковых линз на носу (одна нога у него высохшая была и не гнулась – последствия фронтового ранения). Я подошел, с трудом стараясь продышаться и сгорая от стыда. Мне «воткнули» с одиннадцати метров десять из десяти.

– Так не пойдет.

– А как? – зло поинтересовался я.

– Скажу тебе – как. Мякишу – нет, он – лентяй.

И тут Семеныч поведал (от кого бы еще в то время можно было услышать подобное?!)…

– Если не можешь физически, срабатывай психикой.

– ?

– Не понял?

– Психикой не получается. Я ж психически нормальный.

Он покачал головой и без улыбки спокойно начал объяснять:

– Это потому что «нормальный». Нормально, это означает никак, понимаешь? Ни черта не бывает, когда нормальный. Ни одно открытие, ни один подвиг не совершаются «нормально». Видишь, что мяч не достаешь, и все, сдаешься! Надо время замедлять. Ненормально.

– Время не замедляется, – заметил я.

– Запросто замедляется. Только теми, кто может. Ты можешь. Конечно не на минуты или часы, а на долю секунды. И этого хватит. Вот мяч. На, подержи, всмотрись в него.

Он поднял мяч и кинул мне.

– В нем, в этом мяче, все. Успех, позор… Все! Твоя жизнь. Один раз был случай на фронте. Прямо в окопе с немцем рукопашная. Раз за всю войну такое. Я спиной стою к нему, только поворачиваюсь, а он уже – жах! И ударил… Ножом. И пока шла рука его, я успел разглядеть зазубрины на лезвии того ножа. Прямо видел их, видел жилу у него на руке и стеклянные глазищи… Так захотелось мне остановить мгновение. И оно тянулось медленно! Успел выстрелить из пистолета прежде, чем немец меня достал. Вот так. Потом уж вычитал, что такое бывало в опасности не со мной одним. Когда-нибудь и ученые признают. Чтоб замедлить время, очень захотеть надо, когда осознаешь, что по-другому нельзя. Такое состояние называют аффектом. Слышал?

– Слышал.

– Ну, вот. Только в школе не рассказывай.

– Это можно натренировать?

– Можно. Если внушишь себе, что удар с любой точки не должен быть голом в твои ворота никак. Вот просто никак! Когда не ищешь виноватых, не оправдываешь себя. Ты, мяч и мир вокруг. И только от тебя от одного зависит ход целой истории. И никогда не гадай, если одиннадцатиметровый. Порочная методика. На ней не одно поколение вратарей погорит. В броске бери мяч в фокус своего сознания и увидишь, как замирает время. Пусть бьющие терзаются сомнениями, пусть их нервы играют, как расстроенный инструмент.

Странный этот Семеныч… Получилось ли у меня? Получилось. Только спустя примерно год после его смерти. Я играл тогда за другую детскую команду – алюминиевого завода. Неожиданно поставили в ворота за юниоров – не приехал на игру основной вратарь. От волнения трясло, такой драйв! Какие-то стихи читал военные от страха про себя: «Закружили такие метели, какие не снились отцам…» Уж не помню, что это вообще было. Все игроки как с той, так и с другой стороны на полголовы выше и сильнее. В мои ворота назначили одиннадцатиметровый. Удар хоть и нанесен на удобной высоте, в метре от земли, но в самый-самый уголок, под штангу. Готов умереть был в тот момент, лишь бы не пропустить. И, вдруг, вижу, как медленно полетел мяч, а потом… словно застыл в воздухе, не пересекая линию ворот… Ждал моих перчаток. Тогдашний тренер спросил после игры:

– Как это ты смог? Удар-то хороший.

– Не знаю…

Соврал. Знал. И спустя годы могу точно сказать: явление вполне себе реальное. Просто ясно ведь: мысль материальна и изменяет пространство и время. А как насчет программирования ни много ни мало победы? Приближения к той самой высшей цели, которая и обеспечивает результат? О, это уже не только про игру.