Читать книгу На той стороне - Кирилл Шарапов - Страница 2

– Воронцов Константин Андреевич, вы приговариваетесь к смертной казни. Но, учитывая запрос Научного департамента, казнь будет заменена на участие в эксперименте.

Судья с жирной, лоснящейся от пота, рожей усмехнулся. Мерзкой была эта усмешка, но Константин Воронцов встретил приговор, сидя, с немного равнодушным и отсутствующим видом. Он знал, что ему не выбраться, никакие апелляции ему не помогут. Общественное мнение было не на его стороне, как и общественный защитник в потасканном костюме, скучающий за столом возле клетки.

– Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, – продолжая скалиться, произнес судья, ставя финальную точку в громком процессе. – Вам все понятно? – Вершитель судеб в черной мантии уставился на Воронцова взглядом, полным брезгливого презрения, так смотрят на опустившегося бомжа, который уселся гадить под стеной новенького дома.

– Да, – ответил мужчина.

– Не слышу, – повысил голос судья.

– Да, – уже громче ответил Воронцов.

Судья вызывал у него рвотный рефлекс, жирный, с маленькими глазками, три подбородка надежно прикрывали шею, пальцы-сосиски стискивали планшет, по которому тот зачитывал приговор, а еще от него пахло потом.

– Хорошо, – сменив гнев на милость, обрадовался толстяк. – Вы мне противны, подсудимый, и ваш приговор не вызывает у меня ни малейшего сомнения. Вы убили пятерых достойнейших граждан нашего города и ответите за это по всей строгости закона. Вам есть, что сказать?

– С законом твой приговор не имеет ничего общего, жирный ты боров. Эти четверо «достойных» граждан, – Константин ухмыльнулся прямо в рожу судьи, которая после первых же слов подсудимого стала красной, как перезревший помидор, – убили девочку, насиловали и резали, резали и насиловали. И я не жалею о своем поступке.

Он повернулся к камере. Журналисты, допущенные на оглашение приговора, вели прямой репортаж и после его слов так растерялись, что забыли отключить трансляцию, весь процесс подсудимый молчал и смотрел прямо перед собой, говорил только, когда к нему обращались, отвечая «да» и «нет», и все привыкли, не ожидали подвоха. Поэтому, когда он толкнул речь, все немного опешили…

– Суки продажные, – продолжил Воронцов, видя, как к нему бегут конвоиры с электрошокерами, – будьте вы прокляты. Я убил сына видной шишки из правления корпорации «Экзотех», подонка, социопата, ублюдка и нелюдь, а еще его дружков, таких же упырей, оборзевших от безнаказанности. И представься мне такой шанс повторно, я бы убивал их снова и снова.

– Конвой, – краснея и покрываясь пятнами, наконец, заорал судья, что есть мочи, – увести, и объясните ему, как следует обращаться к официальному лицу.

Два бугая размерами с внушительные шкафчики, наконец, ворвались в клетку, и тут же саданули мужчину двойным разрядом электричества, от чего его скрючило на полу. Но отлежаться ему не дали, поставили на ноги, заломили Константина в «позу ласточки» и, мерзко ухмыляясь, вывели его из зала, под проклятья судьи, несущиеся вслед. Воронцов ни о чем не жалел, кроме, пожалуй, одного – он не смог спасти девочку, она не выжила.

Били его судейские мордовороты не слишком активно, во всяком случае, не так как до этого, пока он не взял вину на себя, на него повесили этих четверых ублюдков и девочку. От него отвернулись все – друзья, родные. Мать умерла за неделю до начала слушаний, не выдержало сердце. Отец погиб еще восемь лет назад в аварии, и теперь у Константина не осталось никого. Почему смертная казнь заменена на медицинский эксперимент, он не знал, но чувствовал, что это конечная, не смягчение приговора, не отсрочка, такая же верная смерть, только не в результате инъекции, когда ты тихо засыпаешь, а долгая и со сто процентной вероятностью мучительная. Наверняка папаша упыренка подсуетился, вся страна смаковала подробности процесса, убит сын одного из самых влиятельных и богатых инвесторов и меценатов, который, на свою беду, повстречался с чудовищем Воронцовым. Так было в официальной версии, а на самом деле – соседка наняла частного сыщика Воронцова, найти свою дочь, которая не вернулась из института. В полиции и слышать не хотели, пока не пройдет трое суток, просто отмахнулись. Но в городе пропадали девушки, которых потом находили изрезанными и изнасилованными, родители стали нервными и подозрительными, и дочерей встречали с учебы, и не выпускали из дома. Аня стала девятнадцатой, девушка она была ответственная, и инструкцию после института домой выполняла в течение семи недель неукоснительно.

Понимая, как важно время, бывший мент, а ныне частный детектив, поднял все связи. И ему повезло, уже через четыре часа он нашел запись похищения, вот только… Пробив машину, он понял, что в полицию идти бесполезно, запись изымут, а его пошлют, а может, и грохнут ребята из службы корпоративной безопасности, в этом городе владелец машины был наместником бога. Никто не будет связываться с ним, никто не пойдет против него. А вот Воронцов пошел. За двадцать четыре часа он нашел и машину и ее владельца, вернее его сына и троих подручных подонка. Он опоздал… Когда Константин увидел, что осталось от милой соседской девушки, у него сорвало планку. Он бил в эти мягкие, тощие, слабые тела, он крушил кости, рвал плоть, та не поддавалась, и он достал нож… В себя он пришел, стоя по щиколотку в крови, весь он, от кончиков пальцев до макушки, был ей залит одежда промокла насквозь, хоть выжимай. На полу то, что осталось от четверых подростков, возрастом от восемнадцати до двадцати трех лет. А через минуту внутрь ворвались корпораты, в своей серой броне, которую пулей-то не всякой поцарапаешь, не то, что ножом. Его сковали и вырубили, выстрелив дротиком. Очнулся он уже в камере, где на него смотрел его друг – капитан Ершов. Вздохнув, мент развернулся и ушел. Воронцов понимал его, никто ему уже не мог помочь, незачем губить себя, он уже мертвец. Константин не ошибся, дальше начался фарс, мальчики стали белыми и пушистыми, а он кровавым маньяком. Правда, девочек остальных на него записать не удалось, но его объявили подражателем, а Аню первой жертвой, уж больно удачно все сложилось, запись похищения исчезла, алиби у него не было. На него повесили все… И вот теперь, спустя два месяца, он оказался скованный по рукам и ногам, в фургоне без окон, напротив него сидели два мрачных типа, в некоем подобии формы с незнакомыми шевронами на рукаве. Разглядеть, что там нарисовано, у Константина не получилось.

– Куда везете? – спросил он.

Молчание в ответ. Хотя, глянув на тупые рожи быков, Воронцов заподозрил, что на связанный ответ они могут быть и не способны.

– Не разговаривать, – с угрозой произнес один из шкафов, – за каждое произнесенное слово удар по морде, всем плевать, с зубами ты попадешь в институт или без.

Константин кивнул, принимая расклад. Он прикрыл глаза и попытался задремать, машина шла плавно, и ничто не мешало ему это сделать. Вот только вскоре дорога стала гораздо хуже, и, дважды приложившись башкой о борт фургона, Воронцов понял, что поспать ему не удастся. Ехали долго, захотелось в туалет, но он терпел, внутренний хронометр показывал, что прошло не меньше семи часов. Один раз машина остановилась на какой-то заправке, и охранники, по очереди, посетили уборную. Спрашивать, хочет ли их подопечный в туалет, они не стали. Константин тоже молчал, помня про угрозу, все равно ведь не выведут, а по морде гарантированно огребет.

Все имеет конец, вот и это путешествие подошло к финалу. Машина остановилась, тяжелые задние створки распахнулись, по глазам ударил яркий электрический свет. Константин зажмурился, но перед этим успел разглядеть четыре фигуры и мощную овчарку, которая угрожающе заворчала и оскалилась, стоило дверям раскрыться.

– На выход, – зло заорал один из встречающих, а следом кто-то дернул за цепь наручников, и Воронцов полетел на пол, откуда его буквально выкинули наружу, приложив левым боком о бетонное покрытие.

Овчарка залаяла, ее дыхание, отдающее гнилым мясом, било в нос, но через пару секунд собаку оттащили.

– Встать, – заорал один из мужчин. После чего Константин получил удар ногой по почкам.

Кое-как поднявшись, он смог, наконец, оглядеться. Подземная парковка, свод поддерживают бетонные колонны, стоящие через каждые десять метров, четверо встречающих с собакой, два шкафа-конвоира, никакого другого транспорта, только фургон, на котором его везли. Встречающие обряжены в такую же, как у шкафов, форму темно серого цвета. Наконец, Константин смог разглядеть шевроны. Какой-то голубоватый овал, под ним аббревиатура – Г.И.И.П. Что бы это могло значить, Воронцов не понял, но одно было ясно наверняка, лучше бы его шлепнули, хотя могло быть и хуже, и его отдали бы отцу подонка, которого он убил.

Командовавший до этого мужчина – крепкий, средних лет, на голову выше Воронцова, подошел почти вплотную. Несколько секунд он пристально смотрел ему в глаза, после чего заорал прямо в лицо:

– Молча идешь вперед, никаких вопросов и просьб, делаешь, что говорят. Малейшее непослушание, и тут же последует наказание. Гарантирую, оно тебе не понравится. Рот открываешь только, если я задаю вопрос. Ты все понял?

– Да, – четко ответил Воронцов, не видя смысла нарываться, быть отмудоханным просто за то, что не соблюдаешь эту простую инструкцию, ему не хотелось.

– Молодец, люблю понятливых, – обрадовался мужик. – Будешь хорошо себя вести, получишь еду, сигарету, койку и возможность сходить в туалет. Ты понял меня?

– Да.

– Тогда вперед, за мной.

Воронцов мелкими шагами, поскольку ноги были скованны кандалами, засеменил следом за командиром, остальные организовали вокруг коробочку, держа наготове электрошоковые дубинки. Последний вел на поводке собаку, которая успокоилась и прекратила кидаться на Константина. Шкафы и выбравшийся наружу водитель стояли возле фургона и курили, но вскоре остались далеко позади.

Большой лифт распахнул перед ними свои двери, Воронцов оказался в центре, и успел заметить, как главный нажал кнопку минус четвертого этажа. То есть, везли его не вверх, а вниз. Спуск занял минуты три, что наводило на мысли о приличной глубине. Наконец, створки распахнулись и его вывели в коридор, выложенный коричневым кафелем. Еще одна дверь – серьезная, толщина с полметра. Ее открыли с той стороны после того, как главный конвоир приставил карточку к сканеру.

Прямо за дверью находился пост охраны – серьезные ребята с автоматическим оружием, пара автоматов и пистолеты. К своему стыду, Константин не смог определить модель, похоже, что-то заграничное, что наводило на неприятные мысли.

– Вперед, – скомандовал главный, подписав какую-то бумагу, дверь за спиной почти бесшумно закрылась.

Дорога закончилась в душевой, где с Воронцова стянули грязную одежду, в которой он месяц ждал суда, окатили из шланга, дав кусок мыла, и позволили привести себя в порядок. Затем выдали новую одежду, черная роба – штаны и куртка, белая майка, кепи, только никакого номера на груди, тяжелые грубые ботинки, причем первый раз с размером не угадали, пришлось одному из конвоиров идти на склад.

Константина вывели в коридор, на этот раз без ножных кандалов, и, проведя через пару закрытых массивных решеток и лестниц, привели к камере, всего он насчитал десяток, причем девять из них были пусты, в одной на нарах лежал сильно избитый человек в точно такой же робе.

– Знакомься, – произнес главный, – это сорок первый, твой сосед, серийный педофил, убил двух маленьких мальчиков, выманив их со двора частного дома. Он следующий на эксперимент, ты за ним. Не боись, месяцами ждать не придется, думаю, уже послезавтра встретишься с академиком, а потом сядешь в кресло.

Константин пожал плечами и шагнул в камеру, которая закрывалась прозрачной пластиковой дверью, но нечего было и думать, чтобы проломить ее, слышал он про этот материал, толщина всего сантиметров восемь, а держит пулю из автомата, а чтобы пробить, нужна пуля крупного калибра, не меньше чем 12,7. Дверь за ним закрылась, главный с несколько секунд смотрел ему в спину.

– Ну, долго мне еще ждать? – нетерпеливо произнес он, заставив Воронцова обернуться. – Руки в отверстие для пищи, наручники сниму.

Браслеты исчезли, и Константин потер запястья.

– Еда через два часа, – проинструктировал конвоир, – в углу умывальник и параша. Камера под круглосуточным наблюдением, так что не стесняйся. Здесь должен быть порядок – кровать заправлена. Можешь спать и лежать в любое время, никого не колышет, тебе недолго осталось. Гордись, поможешь науке шагнуть вперед, хоть на что-то, мразь, сгодишься.

Воронцов промолчал, у него было свое мнение на этот счет, но возникать – значит искать приключений.

– Куришь?

Константин кивнул.

– Держи, – доставая из кармана пачку папирос и коробок спичек, расщедрился конвоир. – Я тебе обещал за хорошее поведение курево, мое слово твердое. Ты не создаешь проблем нам, мы тебя не мудохаем, как вон то чмо. Ладно, отдыхай, – и, развернувшись, главный надзиратель ушел следом за своими людьми.

Константин первым делом бросился к унитазу, железный, намертво вмонтированный в стену, довольно чистый, стульчак отсутствовал, так что пришлось теплой задницей садиться на холодный металл. Избавившись от напряжения, Воронцов вымыл руки и, достав из кармана пачку сигарет, прикурил. Едкий дым, заставил его закашляться, сколько лет прошло с того момента, как он курил что-то без фильтра, кальян и трубки не в счет. Окурок отправился в унитаз и был смыт. Самое время оценить ситуацию, хотя, что там оценивать? Он приговорен к смерти, ничего не изменилось, вот только, скорее всего, легкой она не будет. «Суки», – мысленно выругался Воронцов. Он не питал иллюзий, ему отсюда не уйти, хоть за все время он видел меньше десятка людей, охрана на уровне, а он далеко не лихой спецназовец, чтобы пробиться через них силой. Нет, он выйдет отсюда, и скоро, но дорога у него одна – на тюремное кладбище. Он знал, что ему конец, так чего себя жалеть? Посидев с минуту, он завалился на койку, которая оказалась на диво удобной. До самого ужина он лежал, уставившись в кремовый потолок, пока не появился мужик с небольшой тележкой, на которой помимо кастрюли была пара мисок, чайник и два пластиковых стакана.

– Объект сорок два, – крикнул сотрудник, после чего плюхнул два половника в миску и сунул ее в окошко.

Воронцов уже сидел, оставалось только встать и сделать два шага к двери и забрать тару. Следом ему сунули ложку, два куска черного, не слишком свежего хлеба и стакан с чаем. Бурда в миске была коричневого цвета, и самое интересное, она оказалась вполне съедобной, что-то вроде рагу из овощей с кусками мяса. Не сказать, что последнего было много, но все же хватало. Чай был крепкий и сладкий, с сахаром местные повара явно перестарались, но Константин все равно выпил стакан целиком.

А вот сорок первый, сидящий в камере напротив, даже не шевельнулся, когда принесли еду, он едва слышно стонал, что говорило о том, что он жив. Спустя два часа погасили свет, давая как бы намек, что пора спать. Выкурив еще одну ядовитую папиросу, Воронцов разделся и забрался под плотное теплое вафельное одеяло, которое больше напоминало фанеру. Как ни странно, сон пришел почти сразу, мозг словно смирился с ситуацией, да и устал он за последние сутки. Но почему-то Константин не ощущал тотальной обреченности, у него возникло предчувствие, что все еще впереди. Хотя какое «впереди» может быть у подопытного, приговоренного к смерти?