Читать книгу Патриоты - Кирилл Шпак - Страница 5

Знаете ли вы, что означает брать интервью у известнейшего в стране оппозиционного политика? У человека, за которым охотятся абсолютно все спецслужбы Государства, следят за каждым его шагом, следуют по пятам, будто под микроскопом рассматривая любое его слово и действие, стараясь отыскать там хоть какую-нибудь мельчайшую толику чего-то запрещенного.

Я тоже не знал. До сих пор.

В тот момент, когда я ехал на велосипеде по разбитому асфальту широченной дороги, какие в цивилизованных странах являются редкостью для спальных районах, если не отсутствуют вовсе. Тогда я абсолютно ясно осознавал, что это интервью может стать последним для всей моей журналистской карьеры в Государстве. Мне придется бежать из страны, исчезнуть, смыться и просить политического убежища за границей. Или просто остаться здесь и ждать, пока за мной придут президентские гвардейцы.

Они заберут меня рано утром, еще до восхода солнца. Приедут на двух больших джипах с мигалками. Все машины силовиков – американские, но по федеральному телевидению в этот момент будут рассказывать о прорыве Государства в области автомобильной промышленности. Я, вдохновленный последним интервью, не буду спать всю ночь после его выхода в последнем выпуске нашего интернет-издания этим днем. Я буду сидеть на диване, смотреть, как по федеральным каналам говорят о рывках и прорывах, доедать чипсы и измазанными в остром соусе пальцами нажимать кнопки громкости на пульте.

Они ворвутся в мою прихожую без стука, выбив дверь тараном. Их будет четверо, все в балаклавах и черных шлемах, бронежилетах и черно-синей форме. Громко топая по дешевому ламинату, они пронесутся в гостиную и направят на меня, лежащего на диване и поедающего чипсы, все четыре ствола своих винтовок.

Я встану, подниму руки, предварительно отставив миску на диван со своих коленей. Один из них подойдет и жестким ударом колена в живот повалит меня на землю. Он заломает мне руки за спину, уложит на живот, лицом вниз, наденет на запястья тесные металлические наручники. Все это произойдет в полной тишине, которую будут нарушать лишь издаваемые мной звуки кряхтения от боли.

Затем ко мне подойдут остальные, они в порядке очереди станут бить меня по ребрам и почкам ногами, обутыми в тяжелые ботинки. Несколько ударов один за одним пронзят мое тело острой болью. Она по нервным окончаниям пройдет в кости, которые отразят ее сильными колебаниями в плоть, я попытаюсь согнуться еще сильнее, лежа на полу, а тот урод в форме, что подошел ко мне первым, поставит мне ногу на спину, чтобы я этого не делал.

По телевизору будут говорить о том, как доблестные стражи закона задержали коварных экстремистов, якобы устроивших массовые беспорядки вчера утром.

Потом они поднимут меня на ноги и уведут в автозак. Дверь в мою квартиру останется распахнутой, но это неважно, ведь я больше никогда сюда не вернусь. Я исчезну где-то на окраинах Столицы. Мое имя в подписи к интервью станет последним, что от меня осталось. Только имя и несколько сотен строк текста на одной из многочисленных веб-страниц сайта нашего интернет-издания…

Но этого не случится. В тот день я был готов ко всему. Два дня назад я получил визу в посольстве, купил билет на самолет и заказал такси. Я закончу работу над интервью и отправлю его в издательство. Они опубликуют текст завтра днем, после чего я улечу, не дожидаясь того утра, когда за мной явятся гвардейцы Президента. Я исчезну, но не так, как они хотят, не на их правилах. Поле для этой игры будет перевернуто. Я начну новую жизнь где-то в Австрии. Но прежде закончу работу над интервью.

Я мчал на велосипеде по колдобинам пригорода Столицы, по раздолбанному асфальту в окружении проносившихся рядом, почти вплотную ко мне, машин. При жизни в тоталитарном государстве, где пятая часть населения перебивается голодом, находясь за чертой бедности, последнее, о чем тебе остается думать, так это о наличии велосипедных дорожек для комфортного передвижения по городу.

У меня в наушниках звучало радио. Какая-то утренняя программа. Одна из тех, какие крутили по главным государственным телеканалам. Диктор приветствовал всех и говорил, что на вчерашней вечерней пресс-конференции ручка на столе Президента лежала не так, как обычно. Он рассказывал о том, что могли значить подобные перестановки, пока я ехал мимо череды из десятка распахнутых мусорных баков, стоявших вдоль дороги, напротив нескольких жилых домов, через толстую полоску грязного и облезлого коричнево-зеленого подобия газона. Из баков валился мусор, вокруг стоял жуткий смрад, летали голуби и бегали нередкие крысы. Я остановился на светофоре, передо мной было несколько машин сомнительного качества. Прорыв Государственного автопрома. Рывок Президентского машиностроения.

На таймере светофора быстро сменялись цифры: 79, 78, 77. Я смотрел вокруг себя, периодически поглядывая на красное табло.

Неподалеку от мусорных баков стоял магазинчик, совершенно обычный. Вероятно, именно в такие, как этот, в свое время ходили все известнейшие серийные убийцы. Сразу после очередного убийства они вырезали трупу печень, затем шли в душ, меняли одежду, делали деловитый вид и шли в этот самый магазин с упаковкой мелко нарубленной печенки с надписью «Говяжья печень, 120 г», напечатанной на дешевой фотобумаге дешевым струйным принтером. Они утверждали, что купили просроченный продукт в этом магазине и показывали чеки, которые это подтверждали, ведь вчера они действительно купили здесь печень. Только действительно говяжью. И не просроченную. Им возвращали деньги, а просроченный продукт забирали и клали в большую коробку. Вскоре к нему отправлялись еще десятки таких продуктов, а затем их относили к тем самым бакам, ставили рядом.

Прямо как сейчас. Одетая в фартук продавца, какая-то юная черноволосая девушка вынесла коробку, доверху набитую просрочкой, на улицу и оставила возле бетонной конструкции, отгораживавшей череду из десятка мусорных баков от грязных и облезлых газонов. Полупрозрачная ширма. Иллюзия красоты и защиты.

Я вновь взглянул на светофор, цифры продолжали бежать: 55, 54, 53, 52…

Диктор у меня в ухе только что сказал, что Государство перешагнуло тот порог, когда бедность была чем-то массовым. Он говорил, что средние зарплаты, как и пенсии, в стране высоки, что люди ни в чем не нуждаются.

А я стоял на светофоре и смотрел, как к мусорным бакам с другой стороны подходит пара сгорбившихся старушек в обносках, обе с тростями и большими белыми пакетами-майками, развевающимися на ветру.

Светофор считал: 41, 40, 39, 38…

Девушка из магазина оставила коробку возле баков, не дойдя до них нескольких метров, со сморщенным от вони лицом и зажатым свободной рукой носом.

25, 24, 23, 22…

Старушки, ковыляя, подошли ближе. Морщинистые лица со впалыми глазами. Худоба на лице под обвисшей кожей. Тонкие руки с длинными сморщенными пальцами. Они раскрыли коробку и принялись вынимать оттуда просроченные продукты.

10, 9, 8, 7…

Они достали какие-то пожухшие овощи, переспелые бананы, подгнившие яблоки, коробку печенья, которую они могли бы отдать своим внукам, если бы те у них были. Но у них не было никого. Никого не осталось. И лишь государство, которое, по-хорошему, обязано обеспечить своим гражданам достойную старость, и то их бросило на произвол судьбы, заставив от безденежья побираться на помойках.

6, 5, 4…

Они достали из коробки две упаковки с говяжьей печенью. Этикетка на одной из них напечатана на дешевой фотобумаге дешевым струйным принтером в доме у их соседа-серийного убийцы, который принес сюда эту печень несколько часов назад.

3, 2, 1…