Читать книгу Визуальные жанры журналистики. Как и зачем развивать наблюдательность в эпоху искусственного интеллекта - Кирилл Зорин - Страница 5

1. Искусство наблюдения и искусственный интеллект
1.2. Знания о мире: явные и скрытые

Оглавление

Почему же современный человек предпочитает доверять именно словам, логическим умозаключениям и не очень хорошо владеет другими способами восприятия окружающего мира? С одной стороны, дело в традициях западной цивилизации: рациональное познание было объявлено наиболее совершенной формой изучения и объяснения мира. С другой стороны, другие формы познания оказались плохо изучены. А с третьей стороны, их сложно, а порою невозможно использовать для передачи знаний опосредованно: обязательно нужна встреча «лицом к лицу», а это не всегда возможно.

Существование иных форм мышления, основанных не на рациональных умозаключениях, а на интуиции, заметили западные ученые в XX веке, когда начали исследовать восточные культуру, ментальность и религиозные философии. Интуитивные формы мышления на Востоке сохранились хотя бы потому, что там для передачи информации используется не фонетический алфавит, а иероглифы. А каждый иероглиф – это не абстрактный знак, соответствующий звуку, а целый комплекс понятий, архетипов, концепций. Нечто похожее в Европе и в Древней Руси тоже было – это руны, – но фонетическое письмо их вытеснило, и их практически забыли. Только в XX веке ими вновь заинтересовались филологи, культурологи и последователи нью-эйджа.

Важной вехой в осознании многомерности человеческого общения и того, что невербальные формы передачи знаний через личное общение до сих пор имеют место, стала концепция «неявного знания» (tacit knowledge), известная благодаря Майклу Полани (хотя с ней авторы работали и до него). Он был математиком и философом и изучал то, как его коллеги-математики совершают научные открытия. Ученый обратил внимание, что в мире строгих формул почему-то не все подчинено четкой математической логике, и часто, совершая открытия, исследователи полагаются на то, что вообще никак не относится к рациональному познанию. Изучая данный вопрос, М. Полани обнаружил, что есть некие скрытые, «неявные знания», которые невозможно вербализировать. Точнее, некоторые из них все-таки получается выразить в виде слов и формул, и тогда неявное знание становится явным, оно как бы остается на периферии сознания. Но какие-то знания так и остаются скрытыми. Тем не менее такие формы знаний можно передавать другим людям при живом общении, и это можно наблюдать в спорте, сфере искусств. Так, спортивный тренер или преподаватель бальных танцев не сможет дать четкую словесную инструкцию, как именно надо выполнять движение, но может показать или скорректировать позицию ученика, прикасаясь к нему. Аналогичным образом часть знаний передают музыканты, художники. Нечто подобное мы наблюдаем и там, где люди опираются на экспертные мнения, которые полностью основываются на личностных неявных знаниях [Полани, 1985; с. 83–92]. Например, опытный врач часто с легкостью ставит диагноз, опираясь на опыт работы в данной сфере, но порою не сможет объяснить, как именно он пришел к таким умозаключениям.

С аналогичным феноменом столкнулись и западные исследователи восточных религий и философий, например, дзен-буддизма и даосизма. Основной трудностью для представителей западной цивилизации стало то, что эти философии предполагают наличие двух разных видов знания.

С одной стороны, это «жесткое» знание – социальные договоренности, условности, «конвенции», то есть то, что люди договорились считать объективным, реально существующим. Такое знание механистично в том смысле, что его можно достаточно легко запомнить и воспроизвести. Как писал один из первых западных исследователей дзен-буддизма, А. Уотс, западный человек считает знанием лишь то, что может определить в словах или иной знаковой системе, например, математических или музыкальных символах. Человек приобретает конвенциональное знание через различные готовые коды общества. Во-первых, это язык. Во-вторых, это способ, которым культура условилась различать предметы в пределах каждодневного опыта. В-третьих, коды социальных ролей, позволяющие человеку идентифицировать себя с определенными стереотипами и правилами поведения. [Уотс, 1993; с. 26–29]. Создаваемые в рамках конвенционального знания абстракции позволяют быстро «схватывать» реальность умом, но проблема в том, что они дробят ее на части, и мир предстает как линейная последовательность его частей. На самом деле многие вещи происходят «сразу», одновременно и никак не поддаются адекватному выражению в абстрактных символах [Уотс, 1993; с. 31].

С другой стороны, на Востоке считают, что есть «живое», текучее знание. Это то самое «неявное знание» М. Полани, которое не облекается в четкие формулы. Его человек приобретает либо, осваивая определенные техники изменения сознания (вроде йоги, медитации), либо открывает сам под руководством наставника. Например, размышляя над так называемыми коанами – короткими алогичными изречениями, вопросами или диалогами, доступными не рациональному, а скорее интуитивному пониманию. Один из таких коанов: «Как звучит хлопок одной ладони?» Современные исследователи древнекитайской философии М. Пьюэтт и К. Гросс-Ло отмечают, что в Китае знали об ограничениях рационального мышления, и потому важной частью обучения было «оттачивание инстинктов, облагораживание эмоций» [Пьюэтт, Гросс-Ло; с. 20–23].

Визуальные жанры журналистики. Как и зачем развивать наблюдательность в эпоху искусственного интеллекта

Подняться наверх