Читать книгу Моя душа темнеет - Кирстен Уайт - Страница 13

Царапины на лице и руках Раду после нападения Мирчи в саду побледнели и превратились в тонкие красные линии. Он солгал няне, сказав, что споткнулся и упал в кусты. Если бы он рассказал о Мирче, это ни к чему бы не привело.

Но на этот раз… на этот раз это, возможно, и помогло бы ему достичь своей цели. Лада велела ему поговорить с отцом. И он мог это сделать.

Он собирался это сделать.

Раду вышагивал по их комнатам. Информация, которой он обладал, о том, что Мирча готовит заговор с боярами, нанесет вред всем врагам Раду. В первую очередь достанется Мирче. О, Раду был бы счастлив увидеть, как тот лишится благосклонности отца. А члены семьи Данешти были главными зачинщиками сговора, так что если бы их наказали или изгнали, это бы навредило Андрею и Арону.

Конечно, теперь Андрей и Арон избегали его, как избегали почти всех. После их ложного преступления и реального наказания они стали при дворе изгоями. Но Раду до сих пор боялся, что когда-нибудь они ему отомстят. Он попросил няню договориться о том, чтобы мальчика-слугу, который ему помогал, отправили с семьей в Трансильванию, дабы он не смог раскрыть жульничество Раду. Он обманывал себя, уговаривая, что Эмилю там будет лучше, но понимал, что поступил жутко эгоистично.

Но выше всех остальных стремлений – желания навредить Мирче, наказать Данешти – стояло одно: если Раду героически раскроет заговор, отец, наконец, его заметит. Он поймет, что Раду умен, что Раду полезен. И Лада будет им гордиться.

Лада вошла в их комнаты и посмотрела на него:

– Сядь. У меня от тебя голова кружится.

Он был слишком возбужден, чтобы садиться.

– Я расскажу отцу о Мирче и сговоре бояр. Он будет так мною гордиться!

– Он разгневается.

– Но не на меня!

– Думаешь, он скажет тебе спасибо? И нежно обнимет, встревоженный вестью о том, что его собственный сын замышляет что-то против него? Ты – глупец.

Хрупкая надежда Раду таяла на глазах. Он покачал головой.

– Он будет рад узнать! Он меня поблагодарит!

– Мы никогда не можем предсказать, как отреагирует наш отец. – Лада посмотрела в угол, где под стулом стояла нянина корзинка для штопки. Няня постоянно штопала носки Богдана, ругая его за то, что он так быстро их изнашивает. Теперь этой задачи перед ней больше не стояло.

Раду охватили темные мысли.

– Ты ревнуешь. Ты хочешь, чтобы отец видел только тебя.

Лада с горечью рассмеялась.

– Я не хочу быть человеком, который откроет отцу глаза на заговор, лишающий его остатков власти. А ты – давай, действуй. – Она, громко топая, вышла из комнаты.

***

Раду нашел ее позже в тот же день. Она стояла на узком забранном стеной карнизе, окружавшем башню.

– Ты сказал ему? – спросила она, не глядя на брата.

Раду не ответил.

– Трус. – Но она встала так, чтобы он уместился рядом с ней. – Мы найдем способ раскрыть правду, не вмешивая тебя в это дело. Ты же не хочешь, чтобы отец счел тебя соучастником.

– Но как?

– Нужно немного подождать. У нас есть информация, а значит, есть власть. Мы должны подумать о… – она осеклась и прищурилась, разглядывая что-то вдали.

По главной улице, в окружении солдат скакал мужчина. Когда он приблизился, Раду заметил, что он улыбается, подняв одну ладонь в знак дружбы. Его свита, мрачные и суровые воины, руки которых нависли над саблями, выглядели менее приветливо. Несколько флагов, которые Раду не распознал, безвольно свисали на флагштоках в тылу группы.

– Кто это такой?

– Хуньяди, – сказала Лада, и это слово сорвалось с ее губ как ругательство.

Они наблюдали за происходящим с башни и, хотя Раду знал, что должен ненавидеть Хуньяди, он ощущал благоговение. Хуньяди въезжал в чужое королевство, но люди, мимо которых он проезжал, улыбались и кланялись. Когда отец Раду скакал верхом, он сутулился и сильно наклонялся вперед. Чтобы быстрее добраться до цели или чтобы сделаться более трудной мишенью – Раду точно не знал. Хуньяди сидел в своем седле прямо, расправив плечи, выпятив грудь навстречу миру, бросая вызов стрелам убийц.

– Мы опоздали, – сказала Лада. – Теперь твоя информация ничего не стоит.

Веки Раду отяжелели от стыда. Ему никогда не удавалось быть полезным своему отцу, и теперь он снова потерпел неудачу из-за своего малодушия и промедления.

Лада повернулась к двери.

– Что ж, посмотрим, какую судьбу сулит нам гроза Трансильвании.

Лада бросилась вниз по ступеням башни и влетела в главный зал прежде, чем туда успел войти Хуньяди. Раду, спотыкаясь, старался от нее не отставать. Она замерла на пороге, а Раду прокрался мимо нее, в темный угол, в котором часто стоял незамеченным. Она больно ткнула его локтем в бок, и он посторонился, освобождая для нее место.

Через несколько минут в зал примчался их отец. Его шапка сидела криво, а усы были завиты наспех: Раду ощутил запах масла. Он сел на свой богато украшенный трон и поправил шапку, все еще тяжело дыша.

Он вспотел.

В этот момент Раду понял, что его отец больше не управляет Валахией. Возможно, он никогда ею не управлял. Горький вкус ароматизированного масла отца осел на языке Раду, когда Янош Хуньяди уверенно вошел в зал.

– Он великолепен, – прошептал Раду.

– Он – конец всех нас, – ответила Лада.

***

Когда отец вытянул его из постели, Раду был уверен, что ему это снится. В полусне, при свете свечей он поспешно оделся. Его отец что-то бормотал, произносил странные, непонятные слова. Он знал, что это сон, потому что прежде отец никогда не бывал в его комнате, никогда не помогал ему одеваться и не спрашивал, не замерзнет ли он. Раду было двенадцать лет, и он был достаточно взрослым, чтобы одеваться самостоятельно, но он принял помощь отца.

Он не станет добровольно прерывать этот сон, ни за что.

И только когда они вышли на улицу, и ночной воздух резко ударил им в лицо, а Мирча привел лошадей – только тогда Раду запаниковал. Его и Ладу подняли в седла, хотя они умели делать это сами. Неподалеку ждали несколько янычар, над головами их коней поднимались мягкие белые облака пара.

– Куда мы едем? – прошептал Раду. Никто не просил его вести себя тихо, но все вокруг покрывала завеса таинственности и угрозы, и он не хотел ее нарушать.

Никто не ответил.

Лошади двинулись вперед. В центре отряда катилась телега, доверху забитая припасами, а вокруг скакали янычары. Раду оглянулся и увидел Мирчу, который стоял с факелом и глядел им вслед. Он оставался здесь. Он улыбался.

Раду вздрогнул. Ему не было страшно, пока он не увидел торжество на лице Мирчи. А то, что делало его брата таким счастливым, не предвещало ничего хорошего.

Волнение улеглось, и Раду задремал в седле. Несколько раз он резко пробуждался от того, что начинал соскальзывать с лошади. В один из разов его удержала чья-то рука, и он обнаружил рядом с собой Лазаря, который держал и свои поводья, и поводья Раду. Успокоенный, Раду плотнее завернулся в плащ и растворился в убаюкивающем цоканье копыт и поскрипывании кожи.

***

Они разбили лагерь после восхода солнца. Отряд был маленьким. Несколько янычар, пара слуг, извозчик, управлявший телегой, Лада и отец.

Раду потер затекшую шею и вдруг осознал, что с ними нет няни.

– Лада! – он потянул ее за рукав, прервав ее яростную попытку заплести волосы в косу. – Они забыли няню!

Она посмотрела на него. Ее глаза покраснели от усталости. Она осторожно осмотрела лагерь, следя за движениями солдат.

– Она не поехала.

Раду с трудом сглотнул. В горле образовался болезненный ком. Он еще ни разу, ни на один день не оставался без своей няни. Здесь, с отцом, и без няни? У него возникло такое же ощущение, как тогда, на льду, когда он почувствовал, как лед шевелится под ним, угрожая утопить в холодном кошмаре.

– Как долго нас не будет дома?

Лада шагнула мимо него, вырывая свой сверток с вещами из рук Лазаря.

– Это мое, – огрызнулась она. – Никогда не прикасайтесь к моим вещам. – Она развернулась и прошествовала прочь, к палатке отца.

Лазарь преувеличенно низко поклонился и подмигнул Раду.

– Какая милашка твоя сестра.

Губы Раду впервые за весь день растянулись в улыбке.

– Вам стоит на нее взглянуть, когда она хорошо выспится.

– Тогда она добрее?

– О нет, гораздо хуже.

Лазарь рассмеялся, и Раду стало легче. Лазарь подал знак, чтобы он следовал за ним, и Раду пошел помогать янычарам выгружать вещи и разбивать скромный, но удобный лагерь.

***

Они провели в путешествии больше дней, чем Раду мог сосчитать. Поначалу он беспокоился, думая о том, как отец относится к его времяпрепровождению, но отец почти не разговаривал ни с ним, ни с Ладой. Он носил свою тревогу в сумраке нахмуренных бровей и закутывался в нее плотнее, чем в плащ. Он бормотал что-то, словно заучивая какую-то речь, и отмахивался от всех, кто пытался приблизиться.

Ничто не мешало Раду свободно ехать с янычарами. Он любил их непрерывные шутки, хвастливые истории, простоту и спокойствие, с которым они держались в седле, как будто бы они не убегали (Раду подозревал, что именно это и стало причиной их поездки, хотя никто ему этого не говорил), а отправились в увлекательное путешествие.

– Твоя сестра ездит верхом как мужчина, – заметил однажды один из янычар, спокойный болгарин со старым шрамом на подбородке, когда они проезжали по каменистой долине.

Раду пожал плечами.

– Они пытались научить ее ездить как леди, но она отказалась.

– Я мог бы научить ее ездить верхом как леди, – сказал болгарин изменившимся тоном. Другие янычары рассмеялись, и Раду неловко заерзал, уверенный, что что-то упустил, но не понимая, что именно.

– Слишком молода, – пренебрежительно заметил Лазарь.

– Слишком уродлива, – добавил другой солдат.

Раду свирепо огляделся, но он точно не знал, кто это произнес. Он перевел взгляд на сестру: она ехала верхом, высокая, горделивая и одинокая.

– Она одолеет в бою любого из вас. – Солдаты рассмеялись, а Раду нахмурился. – Я серьезно. Каждого из вас.

– Она – девочка, – произнес болгарин, как будто и говорить тут было больше не о чем.

– Шшш… – Лазарь покачал головой. – Думаю, никто ей об этом не сказал. Мы же не хотим, чтобы она узнала об этом от нас. – Он усмехнулся Раду, как будто приглашая разделить его шутку, и Раду улыбнулся, хотя на этот раз эта улыбка янычарам стоила ему немалых усилий.

***

После этого случая Раду почти всегда скакал рядом с Ладой. Она делала вид, что не замечает его, но рядом с ним ее плечи были немного более расслаблены. Ее ладони часто подбирались к маленькому кожаному мешочку, завязанному вокруг шеи и заправленному за воротник. Раду хотелось узнать, что в нем, но он понимал, что лучше не спрашивать.

Они шли на юг, через Болгарию, старательно обходя города и предпочитая им долины и крутые перевалы. Раду собрал достаточно информации и догадался, что они направляются в Эдирне, столицу Османской империи. Чем ближе к ней они подходили, тем глубже погружался в плащ их отец. Он говорил только тогда, когда это было необходимо, и бросал тяжелые, тревожные взгляды на Ладу и Раду поверх вечернего костра.

– Я отправлю их назад, – сказал он спустя несколько ночей путешествия. – Не хочу, чтобы они были со мной. Из-за них мы едем слишком медленно, а у мальчишки не хватит сил на весь путь. Он всегда был слишком слабым.

Раду не понимал, о ком говорит отец, пока все янычары не обернулись и не уставились на него и Ладу. Что он сделал не так? Раду никому не говорил о том, как тоскует по дому и как жаждет оказаться рядом с няней. И совершенно точно никто не видел, как первые две ночи он тихонько проплакал. Он ехал верхом, не жалуясь, помогал разбивать и собирать лагерь и вообще все делал правильно!

Он ожидал, что Лада поспорит с отцом и скажет, что Раду справится, но она молчала и не сводила глаз с огня. Их отец смотрел куда угодно, только не на них, и его лицо было маской во тьме.

Лазарь положил ладонь на плечо Раду.

– Раду в полном порядке. Он ездит верхом как бывалый солдат. Кроме того, мы не сможем выделить для них охрану. Гостеприимство султана не сравнится ни с чем. Вы же не хотите лишить своих детей возможности испытать на себе его щедрость.

Отец Раду фыркнул и отвернулся, глядя в ночь.

– Хорошо. Мне все равно.

Он ушел в свою палатку и до конца поездки не смотрел на них и не разговаривал с ними. Раду пытался спросить об этом Ладу, но она тоже молчала и выглядела очень озабоченной.

Когда они, наконец, поднялись на вершину холма и увидели распростершуюся перед ними Эдирне, сердце Раду наполнилось радостью и изумлением. Здания в городе были из белого камня, а крыши – красные. Вдоль улиц зеленели деревья, а сами улицы вели через весь город к зданию со шпилем, таким высоким, что Раду удивился, как он не царапает небесную синеву. На его крыше было несколько куполов, и другой, более короткий шпиль поднимался, приветствуя их отряд.

По соседству располагалось большое представительное здание, со стенами в красно-белую полоску из чередующихся кирпича и камня, но Раду не мог отвести взгляд от шпилей, так доверчиво тянущихся к небу.

Они прибыли на место.