Читать книгу Три желания - Клара Колибри - Страница 2

Пробуждаться, в себя приходить, начала с ощущения, словно мое тело оттаяло. Будто вся я была заморожена недавно, а теперь появилась чувствительность. Болезненная. И стало до жгучей тревоги непонятно, а что, собственно, со мной происходило, что мышцы напряглись от боли. Вот тогда я сделала усилие и открыла глаза. И в тот же момент увидала звездное небо в каких-то разводах. Тучи, что ли? Вроде нет, похоже, надо мной проплывали кроны лиственных деревьев. Повела головой, и в поле зрения попали какие-то дюжие молодцы. И не просто так, а они меня, как оказалось, тащили. Словно бревно. Ухватили в три пары безжалостно жестких рук и несли. А тут один оступился в темноте, другой споткнулся о кочку, должно быть, вот меня и сжало и перекрутило. От нового болезненного ощущения хотелось взвыть и высказать этим, как их там…в общем, человека же несли!.. Но рта открыть не успела, как за меня кто-то другой рявкнул на этих извергов.

–– Осторожно! Не дерево несете! Панночку! Под ноги смотрите. Ручищами по девичьему телу не возить, и за синяки ответите!

Н-да, было дело лапами своими по мне перебирали, корявыми, но погодите: я же не это… не панночка. О чем же тогда старческий женский голос заявил?.. Тут еще и панночку несут? Постойте! Какая па… нет, мне надо было срочно осмотреться. Поэтому я и напряглась, чтобы чуть приподняться и была возможность покрутить головой. И что в итоге увидела? Тетка старая, в шаль необъятную замотанная, на глаза мне попалась, а панночки ни одной. Это что же получалось? Хороший вопрос! Вот только додумать его не вышло, так как увидела вдруг на фоне все того же звездного неба каменные замковые башни. Вот дела! И оттуда к нам змеилась вереница людей с факелами в руках. Эти-то откуда еще по мою душу взялись?

И сделалось мне после увиденного и услышанного жутко не по себе. Настолько, что боль телесная, которая от грубого хватания, отступила. Ведь точно знала, что зовут меня Викторией, Вишневская в девичестве, Ковалева по мужу, и совсем недавно была в Москве. А теперь вот: ночь, лес, замок, люди с факелами в какой-то непонятной одежде. Ну, ни одного не увидала в джинсах или привычных брюках. Кстати, а на мне-то что…боже, я в ночной рубашке, что ли? Целомудренная такая, до самых пяток доставала, и липла к телу мокрой тряпкой.

–– Тихо, тихо, деточка! – как-то странно прошипела старушка, заметив мои трепыхания. – Все уже обошлось. Ты жива осталась. Не волнуйся.

Это она что, по-польски, что ли, говорила? А почему я ее понимала? Ну, да, папа мой имел польские корни, но я-то, ни-ни, язык не знала. В общем, странно все это. И как же мне было не волноваться, если бабка эта упорно называла меня панночкой, сказала, что мне не дали утопиться – спасли, а отец, пан Казимир, непременно простит. И она рада, что тело мое белое ничуть не повредилось. Надо же, она что, не видела, что у меня загар еще после отдыха в Турции остался? Хотя да, ночь же. Но добила меня старушенция сообщением, что наказывать меня за желание утопиться не будут не из жалости и отцовской любви к кровинке родной. А потому, что уже утром, а вернее через несколько часов, жених, которому я предназначалась, ясновельможный пан, прибудет, наконец, в замок, и ему ни к чему на моем теле синяки.

–– Что?! Какой такой, пан?! – о, у меня, наконец, голос прорезался. Хрипатый, будто долго не разговаривала, но точно мой. И говорила я по-польски, хотя, что такого пока сказала-то…

–– Ясновельможный пан Стефан Каминьский, кто же еще? И не верь, детка, что лют очень. Я тут прознала, что он просто строго спрашивать привык со своих людей. Да, еще воевать ему часто приходилось. А портрет ему твой сразу приглянулся, значит, по душе ему пришлась. Смотришь, и слюбитесь…

Приплыли! Это не сон, не бред, а мне аукнулась та бумага, что достала из синей бутылки? Да почему же так все вышло? Там же говорилось про желания, а я и не успела ничего загадать!.. Стоп! Скорее вспомнить, что там вообще говорилось. Быстренько, быстренько! Черт, ничего не вспоминалось! А все из-за того, что меня начали вносить в немыслимой величины ворота.

–– Вот и пришли, голубка ты моя ясноглазая!

Надо мной в свете факелов проплывал арочный свод такой толщины, что его, наверное, не пробить было катапультой… Господи, вот о чем думала моя голова, когда надо было о той чертовой бумаге? Но попробуй сосредоточиться и встряхнуть память, когда кругом галдели какие-то древние люди в довольно диких нарядах, если судить по московской моде двадцать первого века. А еще огонь шипел, тени от него плясали, какой-то противный металлический скрип раздавался в отдалении, пару раз или более заржали кони, а собаки где-то рядом брехали вообще без остановки. Жуткая какофония. И вдруг все стихло. Нет, горящие факелы потрескивать не прекратили. А случилась эта почти мертвая тишина, когда меня притащили на замковую площадь. Три дюжих молодца остановились перед высокими ступенями и задрали в их сторону головы. Я тоже туда взглянула, хоть и не очень удобно было в том положении.

–– Притащили? – как загрохотал басом приземистый толстяк с седыми висящими усами. Неприятный, а глазки его, буравчики, так по мне и бегали. – Несите в ее комнату. И по одному станете дежурить под дверью спальни панночки до тех пор, пока жених не приедет. Нянька Беата, иди с ней и позаботься там, чтобы за ночь ничего более лихого не случилось, а к утру была свежа моя дочка.

–– Ясно, пан Казимир. Все исполню, только не гневайтесь, – с поклоном ответила усатому старушка в шали, а потом крикнула куда-то в сторону. – Девки, тащите горячей воды и живо! Панночку надо отогреть, горемычную.

–– Вздорную наказать бы за такие выкрутасы, да уж время до приезда пана Стефана мизер осталось. Ей, ей! Несите, я сказал с глаз моих долой быстрее!

Вот оно что: толстяк утопленнице отец, а тетка в шали – нянька. В этом разобралась. Но когда же они разберут, что я не их панночка? Света факелов им мало было, что ли? Скорее всего, а значит, правда о том, что обознались и попутали, откроется им утром. Уй, что будет! От этой мысли по моему телу волной прошла дрожь.

–– Живее, увальни! Панночка замерзла, а они медлят! – заголосила рядом нянька. – Потерпи, милая. Сейчас искупаемся! Михал! Бери мою Викусю и неси живо.

Тогда меня передали на руки вихрастому жлобу, и тот чуть ни бегом кинулся по ступеням и коридорам. У меня, аж, в глазах зарябило, пока пыталась хоть что-то рассмотреть. И мелькали каменные стены, свечи, гобелены, картины, двери, много дверей, пока этот Михал ни пнул ногой одну из них. Парень забежал в спальню и замер в центре комнаты. Я поняла, что не знал, куда меня положить, и ждал распоряжения. Но я тоже не знала, потому что растерялась от вида огромной высокой кровати под тяжелым балдахином.

–– В кресло опусти панночку, – раздался пока издалека еще запыхавшийся голос няни Беаты. – Чтобы постель не мочить.

В огромном бархатном кресле я сжалась в комочек. Потому что страшно стало, что будет, когда обнаружат подмену их панночки. Если она, и правда, топилась в реке, то выловили они не ее, горемычную, а меня, неизвестно как там оказавшуюся. Нет, правда, где Москва река, а где Польша! Где двадцать первый век, а где…нет, чтобы хоть в нашем времени оказаться, я бы в посольство обратилась. А здесь, как быть? Бутылки синего стекла теперь всю жизнь искать? Страшно было о таком подумать, но еще страшнее, что меня могли бы камнями забить, если посчитают за ведьму какую-то. А что, кто их знал порядки местные?

–– Дивчины, наполняйте быстрее ванну! Викуся совсем замерзла, вон, как жмется…

Нет, они точно не замечали подмены? Ну, ладно те девушки в народных костюмах, но няня…как она не видела, что я не ее Викуся? А кстати, как странно, что имя совпало: я – Виктория, и их панночка тоже. Додумать не успела, как ко мне протянулись три пары девичьих рук, вынули из кресла, стащили с тела мокрую рубашку, а потом потащили к исходящей паром воде в просторной медной лохани на гнутых ножках. Вот туда я полезла уже сама, потому что согреться действительно надо было. К тому времени у меня зубы стучали, и мурашки по телу бегали уже не только от страха.

–– Рассвет вот-вот займется, – сообщила няня Беата, спешно прикрывая створки окна. – Холодом потянуло, и туман скоро от реки до стен дойдет. Скорее купайте мою девочку – ей бы успеть поспать, хоть сколько.

Я перевела глаза на широченную кровать, но представляла, как закуталась бы там в одеяла, чтобы окончательно согреться. О сне и помыслить не могла…это после всего-то случившегося?..

–– Косы тоже мыльте, и как следует! Ей уж скоро с женихом встречаться, а в прядях тина застряла. Ах, беда-беда! Что же тебе, золотце, в голову-то пришло! На кого же ты меня решила покинуть! – вдруг принялась завывать нянька, и у меня теперь кожа покрылась пупырышками от этих звуков. – Простынку погрели? Это хорошо. Заворачивайте! Детка, приляг на постель. Прикрой свои лазоревые очи. Хочешь, песнь тебе спою…твою любимую?

–– Можно, – качнула головой в согласии.

А что, в образ жизнь заставляла вживаться. Так хоть любимую песню панночки узнала бы, мало ли что. И вот женщина допела, а я притворилась уснувшей. Та – за дверь на мысках, а я думу думать. Естественно, собралась вспомнить строчки той злополучной записки из бутылки. И получалось, что там говорилось о добровольном служении какой-то высшей справедливости. В общем, очень мудреный древний текст и читался трудно и воспринимался нелегко. Одно усвоила – окончание послания. За то служение мне пообещали исполнение трех желаний. Согласившись, должна была договор скрепить. И хоть измазала те строчки кровью случайно, похоже, соглашение вошло в силу. И выходило, служить еще не начала, а желание мое уже исполнили? Или нет? Или да?

–– О чем же я тогда пожелала? – нахмурилась, пытаясь вспомнить.

Попробуй, сосредоточься на том моменте! Я же, как не в себе была. В моей голове тогда мигом пролетели тридцать три мысли. Да, слова были про то, чтобы провалиться, но это же я просто зла была на себя и на порез на пальце, а так…все же полный хаос творился в голове. Вспомнила, что имела пожелания, чтобы Алексей не мешал читать ту записку, бранила его про себя и как бы просила оставить меня в покое, Ритку тоже вспоминала, недобрым словом, и желала ей «захлебнуться собственным ядом», змее подколодной. Как-то вот так все было. И что тогда выходило? Неужели, использовала все свои желания, а то, что здесь и сейчас оказалась, это уже служение началось? Ничего не было понятно. Хоть тресни!

И вот разве можно было, сколько-нибудь отдохнуть при таких-то мыслях? Разумеется, я вертелась-крутилась на перинах, что спеленала себя и простыней и рубашкой длинной, которую на меня те девушки после купания надели. Одна радость – согрелась, разгорячившись от переживаний. И именно в тот момент до слуха долетели странные звуки. Что это было? Скрип похож был на открытие ворот тех огромных. Собачий лай, так он здесь и не затихал надолго. Потом поняла, что двор под моими окнами наполнился топотом конских копыт и звяканьем, должно быть уздечек. И кого там принесло в такую рань?

А оказалось, что это и не рань по местному обычаю считалась. Солнце встало, вот и все вокруг пробудилось. А те звуки во дворе – это хозяин замка прибыл. Соизволил к невесте явиться, ко мне то есть. Как это поняла, так с кровати вскочила и к окну бросилась. Чтобы лучше все видеть, даже на подоконник забралась, а там… этот мячик, что с коня только что спрыгнул и был ясновельможным паном? Нет, одежды на нем точно были богатыми. Как же это мужское длинное, широким кушаком подпоясанное, называлось, дай бог памяти, жупан, что ли? Хоть что-то вспомнила из истории, и то хлеб! Но этот толстяк был уморительно похож на колобка на ножках. Однако он при этом очень быстро перемещался. Только что соскочил с коня, прыг-скок, и уже скакал по ступеням, поднимаясь к входу в… так он сейчас уже мог и сюда прискакать! Мысль эта меня так и смела с подоконника. Дальше заметалась по комнате. Вот бы еще знать, что здесь принято приличным женщинам одевать по утрам. Я же ничего, похожего на халат не видела.

–– Стоп! Приличная женщина… Я же женщина!.. А как у них здесь дело обстоит с потерей девственности до свадьбы?..

От возможного нового поворота событий меня мороз пробрал. На Руси строго карали неверных невест и жен, а как дело обстояло в Польше? И ни одного соображения в моем воспалившемся вновь мозгу.

–– Но что это со мной?! – так и села в то самое кресло. – Я что, серьезно за этого колобка…тьфу, черт, пана Стефана, замуж собралась?

А тут в комнату влетели служанки и нянька. Они принялись метаться по спальне больше, чем я недавно. Но от их действий появился результат, их стараниями я оказалась умыта, одета и причесана. Мне на голове накрутили какие-то крендельки, как рожки, а от них на плечи волосы падали свободно.

–– Пан хозяин пожелал завтракать в твоем обществе, – сообщила няня Беата. – Пойдем, золотце, это хороший знак.

В столовую залу этого угрюмого замка я входила с опаской. Впрочем, меня тут, догадывалась, везде подстерегали неприятности. А как иначе? Ничего-то не знала о нравах и обычаях этого времени. Вот и шла, опустив глаза долу, но обстановку старалась подмечать. Так и дошла до длинного стола, уставленного подсвечниками. В одном его конце сидели пан Стефан и отец утопленницы Виктории, пан Казимир, в другой стороне слуга отодвинул массивный резной стул для меня. Поклонилась. Пышные юбки, я на это очень надеялась, скрыли мою неуклюжесть при сотворении реверанса. И я при этом так явно чувствовала на себе прожигающий взгляд жениха, что чуть мимо сиденья не опустилась. Но обошлось. А дальше завтрак прошел в полном молчании.

Мужчины ели и пили, а я почти ничего проглотить не могла и еще долго рассматривала двузубую вилку, прежде чем на нее что-то наколоть. Правда, хлебушка пощипала немного и кусочек сыра тоже. В своем кубке обнаружила молоко, а вот мужчины, похоже, пили подогретое пиво с творогом. Какое странное сочетание, однако.

–– Я насытился, – сказал через некоторое время пан Стефан и поднялся из-за стола. Зачем он при этом крякнул, не поняла, ведь, вроде бы старым не был, примерно лет сорок могла бы ему дать. – Теперь можно и к делам перейти. Пошлите ко мне в кабинет. Дочь твоя, пан Казимир, тоже пусть пойдет за нами.

Так и отправились: мужчины впереди, а за ними мы с нянькой семенили. У дверей кабинета Беата остановилась и погладила меня по плечу.

–– Иди и ничего не бойся, дитя, – были ее напутствующие слова.

А в комнате мужчины уселись в парчовые кресла, а меня оставили стоять недалеко от двери.

–– Мне донесли, что дочь твоя, пан Казимир, этой ночью пыталась свести счеты с жизнью,– спокойно звучал голос пана Каминьски, и взгляд влиятельного шляхтича был вполне нейтрален, как если бы он говорил о погоде. – Это так?

–– Девчонка молода еще. Перенервничала. И урону себе ничуть не нанесла.

–– Да? Не нанесла? А не потому ли в реку бросилась, что прознала, как я отношусь к девицам, утерявшим невинность до замужества? Что этими вот руками порешил прежнюю свою супругу, как только заподозрил ее в измене? – так же буднично звучал голос пана Стефана и по-прежнему бесстрастно смотрели на меня его глаза. – Не от страха ли за расплату решила руки на себя наложить?

–– Никак нет, ясновельможный пан. Моя Виктория не такая. А если и наболтал кто, будто бы ей нравился обнищавший шляхтич Алес Ковальский, то пусть пусто тому брехуну будет. Девку свою я строго держал, она никуда за ворота имения без сопровождения не выходила.

–– Однако поверю, зная про твое доброе имя, пан Казимир. Но ведь ты понимаешь, что, как ни крути, а правда скоро и откроется.

–– Как не знать, ведь свадьбу ты решил играть через неделю…

–– Никак нет, я передумал, – смерил он равнодушным взглядом нас с папенькой. – Решил не тянуть. И зачем? Вы здесь, у меня все готово, чтобы соседей за столы принять, а тем только клич брось – слетятся мигом. Так что завтра и оженимся.

Пан Казимир при его словах только крякнул да к спинке кресла откинулся, чтобы довольно огладить свои висячие усы. Я же чуть по стенке не сползла от услышанного. Как, завтра?! Я же не успевала ничего придумать, чтобы убраться из этого места и времени! И как этот тип жену свою порешил? Удушил или как-то иначе? Ох, что же меня вскоре ждет, женщину, прожившую в браке три года в другом мире?!