Читать книгу Принцесса без королевства - Клара Кёрст - Страница 2

Принцесса без королевства

Ираида задыхалась, надсадно кашляла и распыляла из флакона зеленую жидкость. Зловоние волнами доходили до точеного носика Ядвики. Принцесса отворачивалась и досадовала, что лица королевской крови на церемониях всегда занимают первые места. Как будто это почетно, стоять и нюхать эдакую дрянь!

Она обернулась на девочек, дочек баронессы Левой Руки – Семелу и Солару, они прикрывали свои личики ручками и приглушенно хихикали.

Яла дернула дочь за рукав и прошептала:

– Ядвика, перестань вертеться! Сколько тебе раз говорить, помни о королевском достоинстве.

Ядвика с возмущением посмотрела на мать. У Ялы, принцессы крови на лице окаменело раздраженное выражение. Гаутэховский тяжелый подбородок и глубоко посаженные глаза придавали лицу жестокость, и если бы не густые золотистые волосы можно было бы подумать, что Яла статуя, а не женщина из плоти и крови. Такими были все Гаутэхи, все, кто унаследовал его черты.

В самой Ядвике от далекого предка-законодателя ничего не было, она вобрала в себя варовскую красоту отца. Вирин, положив руки на плечи своему сыну Ядвину, весело подмигнул дочери.

Ядвика улыбнулась, но потупилась, она не хотела, чтобы родители из-за нее сcорились. Поводов для ссор у них хватало и без нее. Рядом с ними в одиночестве стоял король Градар, у него не было ни жены, ни детей. Коронованный вдовец предложил своему брату провести свадебную церемонию в Лунном замке, то ли от того, что ему было неохота тащиться в уродливый Вороний Клюв, то ли уже намекая, что брат и его новоявленное семейство – наследники трона.

Градар стоял со скучающим выражением на надменном лице. Изящный, миниатюрный сорокапятилетний король славился своим умом и начитанностью. Он был любопытен и покровительствовал наукам. Любил охотиться, плавать, стрелять из лука по мишеням, но иногда на него нападала черная меланхолия, из рук выпадал жезл, колчан со стрелами и древний свиток.

До текущих дел руки у него доходили редко, хотя внимание требовалось: все чаще крестьяне поднимали восстания, борясь за справедливость, которую они не видели вот уже лет сто, угнетаемые баронами Правой и Левой Руки. Города заламывали немыслимые цены на товары, необходимые в быту, но никто не мог приструнить их, ибо король Гран, победив гауров, раздал баронам владения, а городам дал самоуправление.

Торжество принадлежности третьего отпрыска «короля-великана» Грольфа проходило в королевском парке подле фонтана «Возлюбленных». В центре постамента стояла двойная статуя – женщина с распущенными волосами, а у ее ног коленопреклоненный возлюбленный.

Ачи тяжело переносила высокую температуру, даже бьющие в разные стороны струи воды из фонтана не спасали ее от удушливой летней жары. Ираида задыхалась, в груди у нее время от времени клокотали хрипы.

«Интересно, – подумала Ядвика. – Сколько Ираиде лет?» Она слышала, что хотя ачи и выглядят как мертвецы, восставшие из склепа, они живут долго-долго, дольше ста лет, гораздо больше, чем живут женщины-гаялки.

Ираида знаком велела стоящим перед ней жениху и невесте соединить руки. Мюза с заметным волнением поднесла маленькую пухлую ручку к огромной ручище Глора. Когда принц крови скрыл ее своей ручищей, невеста увенчала пирамиду оставшейся свободной рукой.

Младший брат короля брал в жены дочь барона Правой Руки Шуази из Шааза, верного и преданного, как старый дворовый пес, дворянина. Сентиментальный Шуази стоял, набычившись, чтобы не пустить скупую мужскую слезу. Было видно, что он растроган. Его жена Марита от волнения сморкалась в рукав кремового платья, не заметив, что платок выпал и гости давно втоптали его в землю.

Высоченная фигура Глора, упакованная в праздничные одежды, выглядела неважнецки: принц сутулился и постоянно заваливался то вправо, то влево. Своей лапищей он некрасиво поправлял липнувшие на лоб льняные кудри. Даже в день своей свадьбы он умудрился поставить пятно на камзол. Ядвика, приглядевшись, решила, что следы оставил крем для свадебного торта. Должно быть, дядя с утра на цыпочках пробрался на кухню и зачерпнул увесистым половником из чана сливочный крем. Кухарка застукала его во время дегустации, и он от неожиданности уронил пару капель на себя. Мюза, юная невеста, несмотря на свои впечатляющие объемы, трепетала как бабочка. Грудь вырывалась вперед, требуя свободы от шнуровок. От талии, придавленной корсетом к спине, расходились пышные складки нежно-розового платья.

Ираида еще раз омерзительно громко воспользовалась флаконом и заговорила. Ядвика впервые услышала голос ачи, служительницы подземелий. Обычно служительницы таинственных пещер Маскилина пользовались жестами. Голос отличался от всех человеческих или звериных голосов, что она прежде слышала. Принцесса едва смогла разобрать невнятную гортанную речь.

– Докажи, лунный мужчина Глор, что ты принадлежишь лунной женщине Мюзе, как она принадлежит тебе.

– Ножку, покажи ножку, – закричали гости.

Ядвика негодующе обернулась на баронов, напиравших, как стадо баранов. Когда она будет выходить замуж, она никому не позволит и рта раскрыть!

Мюза зарделась, стыдливо подняла ногу на борт фонтана и задрала юбки, обнажив кружевные панталоны и круглую лодыжку.

На крепкой щиколотке сверкнула цепочка. Глор полез за ворот шелковой рубахи и вынул ключик. Он поцеловал его и торжественно поднес его к маленькому замочку, воткнул в скважину, трижды повернул – цыпочка разомкнулась и скользнула ему в ладонь. Глор воздел руку в победном жесте и вложил сувенир в шкатулку, обрамленную драгоценными камнями. Мальчишка-слуга торжественно пронес шкатулку меж гостями, показывая всем доказательство принадлежности.

Гости вежливо похлопали. Ираида откашлялась и произнесла:

– Отныне и навеки лунный мужчина Глор принадлежит лунной женщине Мюзе.

Как-то Ядвика спросила пестунку, почему гаялов называют лунными людьми. Нянька из гауров пожала плечами и сказала воспитаннице, что той лучше поинтересоваться у матери, но заметив, что Яла барабанит пальцем по стеклу, привлекая внимание мужа, беседующего с хорошенькой служанкой, она ответила девочке.

– В небе два светила – ночное и дневное. Но Солнце, если и оно – Бог, то очень жестокий. Солнце испепелило земли гауров дотла. Гаялам, чтобы избежать их участи, пришлось отгородиться от песчаных земель Железным Лесом. Поэтому они поклоняются только одному богу, доброму и милосердному. Луна правит приливами и отливами, она растит пшеницу и рожь, растит волосы твои и ногти. Луна дает силу человеку. Поэтому гаялы верят, что приходят с Луны и уходят по Млечному Пути в неизвестность. Звучит красиво, правда, принцесса? Думать, что тебя ждет восхождение на небо все же приятней, чем представлять, что когда твою тело сунут в каменный склеп или когда твой пепел поднимется над костром, ты исчезнешь из мира навсегда. Я ответила на вопрос? Ядвика задумчиво кивнула в ответ.

– Соедините уста в знак вечного союза, – прохрипела Ираида.

Глядя, как широко развевает Глор свой рот, девочке показалась, что дядя хочет съесть аппетитную пышку Мюзу и испуганно прикрыла глаза. Взрослые принялись отсчитывать длительность поцелуя в фазах луны, а Ядвин с Ядвикой протиснулись в задние ряды.

В очередное полнолуние Глор отлепился от Мюзы, и король пригласил гостей к праздничному столу в беседке, увитой диким виноградом и шиповником. Градар подцепил ачи под локоток, которая без его помощи верно бы упала и растаяла, как ледяная статуя, и церемонно повел к столу.

Ядвика, перемещаясь к беседке в водовороте юбок и хвостов камзолов, думала, отчего ачи называют брачный союз вечным. Ведь женщины-гаялки живут куда меньше своих мужей и куда быстрее стареют. Мужчины, овдовев, еще не раз могут жениться. Как барон Крачет из Крата, которому уже лет семьдесят. Он пережил трех жен, а вот поди ж ты – выступает, как павлин, прилизав остатки волос к лысому черепу. Нижняя губа трясется, длинный нос вытянулся и провис, только незамутненные глаза шныряют в поисках очередной жертвы. К тому же, подумала Ядвика, сильно ли отличается обычный брак от брака, который предсказывают ачи, брака по принадлежности?

Вот ее родители – Вирин и Яла – женаты по принадлежности, но все время ссорятся и кричат друг на друга. Даже вмешательство ее деда, барона Вара и бабки Тартаи ни к чему хорошему не приводит. Вирин посоветовал отцу держаться своего замка, а в чужие хоромы не лезть. А Яла, отвернув свой нос, сказала, что не понимает, о чем толкуют свекор и свекровь, и перевела разговор на дымчатые тюльпаны.

Семенящие перед девочкой три жены трех баронов – синяя юбка, цыпляче-желтая юбка, темно-бардовая юбка – были первыми кандидатками в путешественницы по Млечному Пути. Жена барона Вара, бабушка Ядвики – Тартая, высокая, стройная, красивая женщина, уже не могла скрыть неизгладимой усталости, закравшейся в ее правильные черты. Жена барона Шуази – добрая старушка Марита, круглолицая и краснощекая, оживленно болтавшая с третьей из них, Фантиной, была стара. Глубокая сетка вокруг глаз и губ, сухая кожа с рыжими пятнами свидетельствовали в пользу близящейся смерти. Фантина – низенькая худенькая женщина с испуганным выражением лица, жена тучного барона Фатреля, болела легочной болезнью, заставляющей ее все время кашлять. Свою болезнь она передала и детям – Рафаэлю и Фавелю. Наследники Венцового замка были неизлечимо больны. Родовая знать развлекалась тем, что тишком спорила меж собой: сколько эти тщедушные протянут, и кто из них первым прыгнет в могилу.

Ядвику обогнал прыткий Крачет. Принцесса едва увернулась от удара костяшками по своей щечке. Она бы укусила барона, если бы не королевское достоинство и если бы рыжие колючие волосы на крючковатых пальцах не вызывали жгучее отвращение.

Крачета, полинявшего, но пафосного старика с молодыми глазами, выступавшего горделивым петухом, никто не любил, казалось, даже природа не благоволила к нему. Барон из Крата, пережил всех своих жен и ни одна из них не оставила ему ребенка. Это был крах его семьи, ростовщики Краты, жившие столетия назад, закончились на этом последнем весьма недостойном экземпляре. Хотя дети у Крачета все же были, но все до единого бастарды, прижитые с кухаркой, крепко держащей бразды правления в фамильном замке Чертополохе.

Все знали, что Крачет подыскивает себе невесту, молодую и породистую, никому не принадлежащую или отказавшуюся от брака по принадлежности. Он не рассчитывал склонить девушку к браку долгими ухаживаниями, а намеревался ее купить, чтобы успеть родить сына или дочь, которые унаследуют фамильное владение.

Повторные браки среди мужчин не были большой редкостью, похоронив любимую, мужчины подбирали жен на глаз, выбирая по пригожести или по толщине кошелька. Случалось, что брак по принадлежности приходился на зрелость или старость. Ядвика слышала, что барон Шуази из Шааза, отец невесты и хозяин Мышеловки, недавно перешагнувший сорокалетний рубеж, женился на Марите по договоренности, потому что девушка, которая принадлежала ему, была еще ребенком. Некоторым людям не принадлежал никто, и они никому не принадлежали. Доброй круглолицей Марите не повезло, во сне, вызванном зеленым туманом пещер Маскилина, в шатер к ней никто не вошел. И когда Шуази предложил ей союз, она с радостью уцепилась за возможность семейного счастья.

Малышке Ядвике казалось это невероятно грустным и несправедливым, как это возможно, что человек никому не принадлежит? Девочка в тайне боялась узнать, что она тоже никому не будет нужна.

Люди без принадлежностей выходили замуж или женились на собственный страх и риск, кому-то хотелось детей, кому-то человеческого тепла, кому-то необходимо было почувствовать себя таким же как и все. Гаялы, разделяя союзы на искусственные и подлинные, на браки по договоренности всегда смотрели свысока.

Стол сверкал белизной, слуги суетились, разнося деликатесы, а гости, шумно двигая стульями, рассаживались. Ядвика заняла место между дядей Градаром и другим дядей, дядей по отцу – Нардином, несколько женственным подростком.

Ядвин, ее брат, уже подружился с Семелой, очаровательной крошкой с ореховыми глазами и ямочками на щечках, дочкой бедной родственницы баронессы Мариты. Генриетта не принадлежала к кругу баронов Правой Руки, но Марита пригласила вдову с очаровательными девчушками, чтобы принцу и принцессе было веселее. Старушке удалось угодить Ядвину.

Ядвика вертела головой, наблюдая, как взрослые, увлеченные беседой, спорили, сморкались, зазывно улыбались, чихали, раздраженно отхмыкивались, принцесса внимательно вслушивалась и вглядывалась.

Рафаэль и Фавель – болезненные братья, сыновья пышущего здоровьем барона Фатреля зло обсуждали тот факт, что Рафаэль принадлежит некой девице, а Фавель остался за бортом, в полном одиночестве.

Худые, бледные с лихорадочно вспыхивающими щеками, они только распаляли спором приступы кашля. Рафаэль и в болезни сохранил аристократические черты, а Фавель сморщился и подурнел. Младший, некрасивый брат требовал, чтобы старший отказался от брака на том основании, что у них судьба общая, и негоже одному пользоваться благами мира, когда второй лишен такого счастья.

Ядвика страдала болезненной наблюдательностью еще с детства. Она была бы рада, как и все предаться какому-нибудь бесполезному разговору, увлечься мороженным или замечтаться о какой-нибудь безделице, но ее точный глаз подмечал все мелочи.

Ядвика бросила опасливый взгляд на мать, всякий раз она боялась увидеть на лице Ялы следы увядания, но, к счастью, пока не находила. На лице матери, как и всегда, была написано недовольство. Яла не сводила глаз с мужа, флиртующего с Генриеттой, и комкала в руках салфетку.

Хорошенькая баронессочка, смеясь и строя глазки, кормила принца со своей вилки икрой. Вирин атаковал вдовицу, ничуть не смущаясь присутствия жены и детей.

Неподвижное, затаенное лицо Ялы проигрывало с бессмысленным пустым выражением на смазливом лице молодой вдовы. Утяжеленный подбородок и глубоко посаженные глаза – были фамильной чертой Гаутэхов. И Градар, и Глор, и Яла, несмотря на свои различия, в этом сходились меж собой. Лишь пышные золотые волосы служили украшением женщины, которые в молодости в придачу к нежному овалу лица и детской вере в прекрасное привлекли внимание ветренного баронета.

Девочка перевела глаза на молодцеватого красивого деда: статный, он невыгодно оттенял своего друга – низкого и коренастого барона Шуази из Шааза. Друзья о чем-то шептались, поглядывая на хорошеньких девочек Генриетты – Семелу и Солару, обещавших вырасти в фигуристых и легкомысленных женщин, похожих на свою мать. Кессория из Лима наседкой хлопотала над своими детьми – Рином и Рией. Сестра с братом, замученные заботой матери, безуспешно пытались выскользнуть из-под пристального надзора, но мать всякий раз в последнюю минуту успевала цапнуть за лямку брючек или за ленту платья.

Их отец, барон Правой Руки Лимран из Лима, благообразный мужчина с бородой клинышком близко придвинулся к барону Фатрелю и обсуждал с ним ведение хозяйства. Барон из Лима утверждал, что хорошим отношением к крестьянам добьешься больше пользы, нежели грубым и жестоким. Фатрель, несогласно выпятив нижнюю губу, оспаривал мнение соседа не только по столу, но и соседа по владениям. Он говорил, что от подобной мягкотелости недалеко до беды. «До короля Грана, – говорил Фатрель, – крестьяне, объединившись, могли нанимать рыцарей и выбивать из баронов деньги, которые, как они считали, бароны им не доплатили. Вся земля принадлежала королю, король – был полновластный хозяин, а барон – управляющим, старшие дети – наследовали земли, а младшие от безысходности подавались в бродячие рыцари, которые потом выколачивали деньги у своих родителей, нанятые батраками и ремесленниками. Вы своим свободомыслием и попустительством добьетесь, что крестьяне будут вами вертеть, как им вздумается. Зачем повторять ошибки, которые уже исправил Гран Победитель. Король по достоинству оценил вклад баронов в победу у стен Мышеловки, приструнив наглое крестьянство, и передал этих темных людишек в наши руки! Хватает и того, что сами крестьяне хотят вернуть старые добрые деньки, так еще и бароны туда же, ну не овцы ли они после этого! Чтобы править королевством – нужна умная голова, крепкая рука и сильные ноги! Король, бароны, крестьяне! Фатрель горячился и махал пред носом Лимрана своей толстой с окорок ручищей. Лимран успокаивал его, говоря, что он не против законов Грана, но люди, говорил он, не скоты, с ними нельзя по-скотски, иначе крестьяне побегут из земель Фатреля, как из земель барона Крачета, поднимая бунты в других землях или хуже, если подадутся в Железный Лес, где сгинут. В чем тут польза хозяйству, где тут прибыль?

В это же самое время барон Крачет одолевал короля Градара по схожему вопросу. Потомок ростовщиков Крачет из Крата дурно обращался со своими крестьянами, привыкшими за долгие столетия к вольнице. Раньше они были полноправными членами сообщества, они воевали с гаурами наравне с баронами, их уважали, с ними считались как с внушительной силой. Но когда в крестьянах-вояках надобность отпала, им отплатили черной монетой неблагодарности.

Бароны, получив самоуправление в своих владениях, навели свои порядки, и крестьяне уже не имели права жаловаться королю. Крестьянам из Крата досталось хуже всех, у них отобрали все права, не только имущественные, но даже человеческие. И крестьяне побежали, потянулись из его земель будто от черной лихорадки. Король Градар, сжалившись над ними, принял беглецов на своих землях.

– Ваша Величество, – хныкал Крачет. – Земля стоит, обрабатывать ее некому. Верните мне крестьян.

– Я их не держу, посули им высокую прибыль, обращайся с ними как с людьми, обеспечь достойным жильем и инвентарем, и они – твои.

– Ваш дед подарил этих людей нашей семье. Они итак мои, только беглые.

– Чушь, дорогой Крачет, мой дед подарил тебе земли, а крестьяне свободные люди – захотели ушли, захотели пришли.

– Но я установил закон, по которому они не имели права покидать мои земли.

– Они сейчас находятся на моих землях, у меня нет таких законов. Вот когда они снова окажутся на твоих – можешь наказывать, только боюсь, в таком случае твои поля и сады долго еще будут стоять неубранными.

– Но Ваше Величество, – взмолился Крачет.

– Никаких возражений, дорогой барон. Закон – всемогущ, – как говорил мой далекий предок законодатель Гаутэх.

– Гаутэх был великим королем, – пробормотал в ответ старик. Ядвике показалось, что он хотел продолжить высказывание и с трудом сдержался.

Принцесса с презрением оглядывала жалкие волосинки Крачета, длинный нос, опустившуюся челюсть, красные, подкрашенные свеклой щеки, кустистые брови и яростные черные глаза без намека на возраст.

Крачет зажевал губы, и окончания фразы никому не суждено было услышать, кроме самого барона. Произнесенные в его голове слова заставило его глаза мстительно блеснуть.

Градар, устав от полемики, зевнул и поглядел на брата. Глор большущей ложкой загребал в тарелку свадебный торт, а Мюза любовно отирала его щеки от крема. Подвыпивший Рафаэль снова закричал новолуние, и молодожены долго целовались.

Ачи, устав от бессмысленных разговоров и бесконечных поцелуев, откланялась. Она медленно и тяжело покатилась по розовой аллее королевского парка, от ее одежды поднимался пар под жарким солнцем. Подле оставленного места все вазы и миски оказались вычищенными до дна. Под маской ачи исчезли сочные куски мяса и гигантские булки, но ее худая фигура будто бы стала еще тоньше.

К королю подошел мальчишка в серебристой ливрее и, старательно вытаращив глаза, что-то громко и убедительно зашептал.

Король с улыбкой откинулся на спинку стула, недоверчиво посмотрел на мальчишку, затем отдал распоряжение и захлопал в ладони, привлекая внимание.

– Дорогой брат, милая Мюза, почетные гости! Королевская слониха Бальбра привезла нам из-за Железного леса подарок, представьте себе, трёх гауров! Вот потеха! Сколько уже лет мы не видели ни одного настоящего гаура? Я приказал, чтобы их умыли, подобающе одели и привели к нам.

Возникла пауза. Гости удивленно уставились на короля.

– Ваше Величество, может, не стоило приглашать гауров к праздничному столу? – осторожно пробормотал Лимран, потирая бородку.

– Ваш отец боролся против них, сколько погибло наших рыцарей! Разве можно так, Ваше Величество, попирать память предков? – резко высказался Вар.

– Гаутэх не одобрил бы этого, – пробурчал Крачет из Крата.

– Тут собрались мои храбрые бароны или испуганные дети? – обезоруживающе улыбнулся король. – Ядвика, Надир, двигайтесь, освободите им место подле меня.

Глор нахмурился, Мюза, не обращая ни на кого внимания, влюблено смотрела на мужа и поглаживала ему рубашку на груди.

– Чего вы не улыбаетесь, это же весело! – воскликнул Градар.

Смущенный мальчик-слуга ввел в беседку трех гауров – женщину, мужчину и мальчика.

Различия между гаялами и гаурами нельзя было не заметить. Смуглые, черноволосые и светлоглазые гауры и белолицые, светловолосые и темноглазые гаялы отличались друг от друга как солнце от луны.

Гаур держался настороженно, его рука непроизвольно тянулась к поясу, вероятно, на котором должен был висеть меч. Гаурка чарующе улыбнулась и приобняла мальчика.

– Приветствуем вас, чужеземцы, войдите и разделите с нами праздничную трапезу, – приветствовал их король, указывая на три стула подле себя. Женщина тряхнула черными волосами и, мягко подталкивая вперед сына, неторопливо подошла к столу. Гаур нехотя последовал за ними.

Градар встал и усадил женщину рядом с собой, мальчику-гауру он предложил занять место подле Ядвики, мужчине достался средний стул.

Король был обходителен, женщина лучезарно улыбалась, гаур хмуро отмалчивался, а мальчишка жадно накладывал себе еду на тарелку. Он был голоден.

Гости испуганно молчали, а король, кажется, впервые за сегодняшний день получал удовольствие.

– Что привело вас в наши края, прекрасная чужеземка? – спросил Градар.

– Мы заблудились в Черной Саванне, если бы слониха не дозволила нам забраться к ней в седло, нас бы уже не было в живых, – произнесла женщина, поправляя волосы.

– Бальбра – добрая душа, – согласился Градар, с удовольствием разглядывая гостью.

– Как называть вас? – спросил Крачет, охочий до красивых женщин. А гаурка и вправду была прелестна, ослепительно хороша. Среди гаялок по красоте с ней могла бы сравняться лишь Тартая и Ядвика, но одна была слишком стара, а вторая слишком юна.

– Мое имя Ховасора, имя моего брата – Хавасар, имя моего сына – Гранквист, – представила спутников гаурка, мягко улыбаясь.

«Какая кошечка!» – подумал принц Вирин, тотчас позабыв о Генриетте.

– Простите миледи, а где же ваш защитник-супруг? – снова полюбопытствовал Крачет, приглаживая череп, обтянутый дряблой желтой кожей.

– Он умер, – просто ответила гаурка.

Хавасар при этих словах помрачнел.

– Как сейчас живут гауры? Мы о вас не слышали ничего вот уже лет сто, – полюбопытствовал Шуази. Он недоверчиво оглядывал высокие скулы Ховасоры, маленький носик, выразительные синие глаза и черные вразлет брови.

– Неудивительно, Черный Лес слишком высок для нас. Когда гауры отрастят ноги, что сравнятся со стволами могучих дубов, вы о нас будете слышать чаще.

– Гауры живут просто, как и в прежние времена, – глухо ответил на вопрос.

– Никаких замков, никаких пашен, никаких садов и фонтанов? – ужасаясь каждому своему предположению, спросил Надир.

– Нет, мы теперь живет у моря, все наши земли укрыл песок, кроме небольших полос – Зеленой Саванны и Черной Саванны, – сухо ответил.

– Но позвольте, что же вы тогда делали в Черной Саванне, если мне не изменяет память, она необитаема и располагается на оконечности вашей земли? – возразил барон Вар.

– Стадо коз испугалось ночной грозы и бросилось врассыпную. Жизнь гауров зависит от пищи, которая растет на деревьях и бегает на четырех ногах, – с легкостью ответила Ховасора, пока ее спутник хмурился.

– Стадо коз, – пробормотал Фатрель, пронося ложку мимо рта. – Прелестно!

– Бароны, разве можно так набрасываться на гостей, пусть они поедят и отдохнут, тогда и наговоримся всласть, – властно остановил расспросы король.

Любопытные бароны, вспомнив о правилах приличия, без энтузиазма продолжили оставленные разговоры, поглядывая на короля и его прелестную соседку, которую сам Градар не собирался оставлять в покое.

Шуази молча наблюдал за гаурами, Ядвике даже показалось, что у него как у старой гончей шевелятся усы.

Мальчик неловким движением локтя выбил из вызочки с мороженным свою серебряную ложку. Звякнув, она укатилась под стол. Юный гаур повернулся к Ядвике и, показав пальцем на ее ложку, спросил:

– Ты закончила?

Девочка удивлено кивнула.

Гранквист облизал ее ложку и с аппетитом принялся за десерт.

****

– Куда ты снова едешь?

Позабыв об этикете, принцесса крови влетела на конюшню. Она прервала свой утренний туалет, чтобы всеми правдами и неправдами отговорить мужа от поездки. Золотые волосы были не убраны, глаза пылали яростью, а губы, как запекшаяся кровь, краснели на бледной коже.

– Не твое дело, – буркнул Вирин, затягивая подпругу.

– Я уже давно поняла, что тебя мало интересует моя персона, но подумай о своей дочери и о своем сыне.

– Не приплетай сюда дочь! У нее столь симпатичная мордашка, в отличие от твоей трагической маски, что ей ничего не грозит. А что до моего сына, ты его уже испортила и не спрашивай с меня за него.

– Это я из-за тебя подурнела, ты выпил мою кровь, съел меня, аспид! – Яла заголосила, набросившись на мужа. Она колотила его кулачками по груди, но Вирин, схватив ее за локти, остановил истерику хлесткими словами, резко выплеснув их на принцессу, как ушат холодной воды.

– Кто бы услышал тебя – не поверил, что ты, гордая принцесса, так унижаешься. Лучше страдай молча, как ты обыкновенно это делаешь. Без мужа – это единственное, чем ты можешь утешиться.

Яла вспыхнула и отпрянула от Вирина, но, взяв себя в руки, она вплотную придвинулась к нему и вкрадчиво проговорила:

– Меня не могут унизить твои слова, дорогой муж. Унизить меня можешь только ты и твоя потаскуха, за которой ты, как щенок, бегаешь и разбазариваешь богатства своих детей. Она поманит тебя пальцем, и ты готов бежать. Ты бросаешь ей под ноги фамильные драгоценности, продаешь породистых лошадей и имения, чтобы удовлетворить ее капризы, а она бросает твое золото и камни в море! Доколе ты будешь обманываться, она никогда тебя не полюбит, она будет играть тобой, издеваться над тобой, а ты, как последний кобель, будешь ползти перед ней на пузе, высунув язык.

Вирин развернулся и ударил Ялу наотмашь кулаком по лицу. Женщина упала, не издав ни звука. Принцесса с выпрямленной спиной прислонилась к косяку денника и, прижав дрожащую руку к кровоточащей губе, поджала ноги.

Вирин посмотрел мимо жены и, брезгливо отирая кулак от крови, сказал:

– Не ходи ко мне больше Яла, дочь Грольфа, мне нечего тебе сказать.

Вирин взял под уздцы лошадь и, не оборачиваясь, вышел.

Яла уронила голову на руки, волосы золотыми потоками хлынули на лицо и плечи. Она судорожно открывала рот, как рыба, выброшенная из воды, но глаза ее были сухими. В темном закутке конюшни, где всегда сушились попоны, послышался шум. Яла испуганно оглянулась. Раздались шаги, и на свет вышел гвардеец ее мужа, гаур Хавасар. Он подошел к принцессе и протянул ей руку.

– Миледи.

Яла встала и, промокнув платком кровь, механически улыбнулась. Суровый стоял перед ней, будто ожидая чего-то, но принцесса молчала.

– Если хотите, миледи, – сказал он, – я убью его, на охоте всякое может случиться.

Яла вздрогнула и покраснела, зрачки расширились, как будто ее поймали на постыдной мысли, и она отвела глаза. Придерживая юбки, принцесса крови повернулась к маленькому окошку и не поворачивалась, пока гвардеец не оставил ее одну.

****

Высокая неказистая фигура Глора возвышался над сестрой, сидящей в кресле. Яла нервно дергала шерстяные нитки, было видно, что вязание ее сейчас нисколько не занимает.

– Глор, ты должен образумить нашего брата, негоже, что он женится на этой дикарке. Ты же знаешь, наш дед Гран высадил лес только потому, что ачи намекнули ему на гибель династии Гаутэхов по вине гауров. Ему хватило одного намека, чтобы разработать блестящую военную компанию! Ты понимаешь вообще, чего он удумал, в голове не укладывается – усадить на трон Гаутэха щенка Зарайи, презренного убийцы, палача!

Глор равнодушно пожал огромными плечами, почесал бороду и чтобы что-то ответить на возмущение сестры, пробормотал:

– Король – он, а не я. Ты с ним говорила, и чего ты добилась? Брат теперь обходит тебя за тысячу шагов, не будь ты его сестрой, он давно бы услал тебя куда подальше, на рубежи, к твоему тестю.

Яла сжала руки в кулачки так сильно, что побелели костяшки, а ногти безжалостно буравили мягкую ладонь. Вязанье под руками задрожало.

– Я не понимаю твоего безразличия, если трон займет этот мальчишка, которого следовало бы сдать в Лакейский дом, вместо того чтобы кормить засахаренными ягодами, не видать тебе трона.

– Не делай вида, сестрица, что тебя волнует моя скромная персона. Я знаю, что ты думаешь о своем сыне. Ты торопишься, Яла, ревность затмила твои глаза, надо подождать, когда плод созреет, и уже тогда срывать.

– Когда плод созреет, дорогой брат, сорвет его уже кто-то другой, не ты.

В комнаты вбежал Ядвин. Он громко кричал и размахивал длинными ножнами. Мальчик задел на столе вазу, она разбилась и вода потекла по деревянной столешнице.

– Разбойник! – воскликнул Глор. Он подошел к столу и бережно сложил черепки вазы. – Разве принц может вести себя так безобразно? В эту вазу ставила цветы еще моя бабка, Гамара. Поросенок! Посмотри, что ты сделал!

Ядвин остановился и с ненавистью поглядел на дядю.

– Он всего лишь мальчик, – заступилась за сына мать.

Ядвин медленно очертил ножнами круг, едва не задев шею Глора, потом воткнул их в пол и скорчил физиономию.

– Из мальчиков вырастают мужчины. Из этого мальчишки может вырасти только разбойник.

– Иди поиграй с сестрой, Ядвин. Матери надо поговорить с дядей, – женщиная улыбнулась сыну и взъерошила ему светлые волосы.

Мальчик, положив на плечо «оружие», лениво направился к сестре, игравшей на окне с кошкой.

– Неужели ничего нельзя сделать Глор, чтобы предотвратить эту ужасную свадьбу? – капризно проговорила Яла, теребя вязанье.

Глор еще раз пожал плечами.

– Ты же видишь, сестрица, эта порченая женщина околдовала его. Не навредив себе, нельзя ничего сделать, понимаешь?

Яла опустила на спицы глаза и, вымучив улыбку, проговорила:

– Глор, мой муж…

– Влюблен в эту дикарку? Я знаю, все знают, даже Градар. Когда король определил Хавасара в свиту Вирину, он даже пошутил, дескать, хотел гаура – получай, даже имя и то звучит похоже. Даже не знаю, кому от такой шутки обидней, твоему мужу или его отцу. Ведь тебе известно, что Надир, твой деверь, кажется, не большой поклонник женского пола.

– Ах, это невыносимо, все смеются над моей семьей! – Яла вскочила с кресла, комкая в руках недовязанную шаль. Напряжение, которое она сдерживала, чтобы спокойно поговорить с братом, выплеснулось наружу.

– Мне жаль, сестрица, но тебе нужно успокоиться, у тебя даже вздулись вены на висках, как у нашей покойной матери, ты ведь помнишь, что она плохо закончила. Накричалась на папку, а потом ей кровь в голову ударила. Сядь и послушай.

Он усадил сестру в кресло, наклонился к ней и громко прошептал:

– Ни твой муж, ни твой сын никогда не займут трон Гаутэха.

Яла протестующее дернулась, она хотела возразить, но Глор сильно сжал ее руку.

– Ты просила совета, так слушай. Ты испортила своего сына, он вспыльчивый и слабохарактерный, как и все маменькины сынки. Он прячется за твоими юбками и пакостит, прикрываясь твоим именем. Кроме того, я не сомневаюсь в том, что он унаследует пороки своего папаши. Твой единственный шанс, сестрица, девчонка. Ядвика прелестна и, кажется, даже умна, она станет женой Гранквисту, и все твои чаяния сбудутся. Если ты не позволишь дурным наклонностям отца возобладать в ней над гаутэховским благоразумием.

Глаза принцессы вспыхнули молнией, вены угрожающе набухли кровью, грудь бешено вздымалась, одной рукой она сжала руку брата, другую руку наложила на шею и сдавленно прошипела:

– Этого никогда не будет. Слышишь, никогда!

Глор усмехнулся, глядя на свежую царапину:

– С детства, сестрица, ты нисколечко не поумнела. Даром что у тебя, что у твоего сына подбородок Гаутэха, его силы и воли в вас нет, вывелась в поскудных браках. И понесла же тебя нелегкая за варовской смазливой красотой. Позови лекаря, сестрица, пусть подлечит твои расшатанные нервы, прими ванны, выпей ромашки, и смирись, дела уже не поправишь. Это я тебе говорю как мужчина мужчине.

– Уходи, Глор! – Яла вскочила и свирепо замахнулась на брата рукой. Изрядно спутанное вязанье упало с колен, спицы звякнули.

Глор еще раз пожал плечами и направился к выходу. Дверь распахнулась, и на пороге появился принц Вирин собственной персоной.

Девочка спрыгнула с подоконника и бросилась отцу на шею.

– Папочка!

– Моя принцесса, – отец поймал девочку на лету и покружил под потолком.

Яла подняла вязанье и принялась его старательно на коленях распрямлять. Она делала вид, что не замечает бурной сцены встречи отца и дочери.

Глор протянул шурину руку.

– Что тебя принесло в наш семейный склеп? – пошутил Вирин.

– Пришел проведать своих любимых племянников. Как охота?

– О, великолепно, жаль, тебя не было. Забили с десяток оленей и парочку кабанов. А ты вместо того, чтобы ходить к чужим детям, лучше бы обзавелся глориками, вот моим шалопаям подарок будет!

– Всему свое время, – помрачнев, уклончиво ответил Глор.

Вирин наступил на его больную мозоль. Мюза, его жена недонашивала детей, все как один появлялись на свет мертвыми.

****

В лавандовом море белели платья девочек. Гувернантки, склонив головы друг к дружке, сидели под кленом и обсуждали последнюю сплетню дворца. Принц Вирин, муж Ялы, подарил королеве коралловое ожерелье жены, некогда принадлежавшее королеве Гамаре, а она, смеясь, кинула его проходящим крестьянкам. Простолюдинки были рады такому подарку. Принцесса Яла выкупила украшение за огромные деньги уже у ювелира на ярмарке под стенами Чертополоха.

Семела с Ядвикой, далекие от дворцовых сплетен, уединившись от девочек, игравших в ручейки, примеривали венки на соломенные шляпки.

– Ядвин уже признался тебе? – поправляя золотые волосы, хитро спросила Ядвика.

– Признался, – улыбнулась Семела, ямочки заиграли на ее пухлых щечках.

– Ну, говори же, что он тебе сказал?

– Сказал, что я самая красивая, – мечтательно запрокинув голову, сказала Семела. Венок шлепнулся на землю, но величественности фигуры девушки это нисколько не повредило.

– Фи, какая банальность, – расстроилась Ядвика.

– Тебе и такого не говорили, – Семела снова водрузила венок на голову, гордо задрала нос и начала вышагивать перед подругой, уткнув руки в боки.

– Пусть даже не пытаются подъезжать на такой хромой кобыле!

– Разве в словах дело, глупышка? – рассмеялась Семела.

– Ну все, задавака, сейчас ты у меня получишь.

Ядвика бросилась на подругу, и девочки хохоча покатились на траве. Семела, раскрасневшись, первая поднялась на ноги.

Ядвика хотела еще раз толкнуть подругу в фиолетовые волны, но девочка предупредила:

– Мальчишки!

Принцесса и Семела выдернули из волос травинки и разгладили юбки.

– Эй, ребята! Кто отнимет венок, тот сможет поцеловать меня! – задорно крикнула Семела.

– И меня!

– И меня! – послышалось со всех сторон.

– Только не меня, – заявила принцесса.

Мальчишки тот час же принялись отнимать венки у бросившихся врассыпную девчонок. Только принцесса осталось стоять на месте, хмуро пиная ногой кочку. Гранквист подскочил к Ядвике и ловко снял лавандовый венок.

– Отдай, – разозлилась девочка и топнула ногой.

– И не подумаю, – важно примеривая украшение на себя, заявил наследник.

Ядвика бросилась на него, но Гранквист ловко отклонился от цепких рук. Каждый раз, когда она пыталась отнять у него венок, он разгадывал ее маневр, и венок продолжал вызывающе торчать на его голове.

– Какие вы неуклюжие, Ваше Высочество, – заявил он, снимая венок и поднимая над головой, другой он удерживал принцессу на расстоянии.

Ядвика улыбнулась и отступила. Она протянула руку и заняла выжидательную позицию.

Гранквист с хитринкой в глазах улыбнулся в ответ, торжественно возложил девочке на голову венок и, схватив за руку, увлек за собой.

– Идем, я покажу тебе кое-что интересное!

Гранквист привел принцессу к песчаному берегу моря. Он вошел в воду и вытащил сеть, полную моллюсков. Гранквист подтащил их к девочке и разложил перед ней. Достав из кармана перочинный ножик, он принялся вскрывать одну раковину за другой. Ядвика опустилась на колени рядом с наследником и склонилась над моллюском.

– Я уже собрал целую коллекцию. Первая жемчужина мне попалась во время королевского обеда, если повезет, сейчас мы тоже чего-нибудь найдем.

– Они очень большие?

– Разные бывают, главное в них цвет, перламутровый.

– Ядвика, – принцесса услышала строгий голос матери. Девочка нехотя обернулась.

Яла, увидев дочь в компании гаура, застыла на холме изваянием и хмурилась.

– Мне пора, пока, Гранквист, – прошептала девочка, отряхивая колени.

– Пока, – недовольно ответил мальчик, захлопывая раковину, где лежала жемчужина.

****

Градар, держа под руку жену, подошел к сестре. На его лице было написано редкое благодушие. Под чистым небом, под теплым ветром в солнечный день, обнимая любимую женщину, – король был счастлив как никогда. В этот день королевский двор выбрался на пикник на скалу Мертвых Королей, чтобы отобедать над обрывом. Дорога, скрепленная черными камнями и украшенная рядами печальных кипарисов, насытила путников только светлой грустью. Оживление, царившее среди придворных, говорило, что время на дорогу было потрачено не зря.

Король, оделив сестру своим вниманием, хотел показать всем, что больше не гневается на принцессу. Он не рассчитывал, что Яла так же быстро сменит гнев на милость, но ему хотелось по-доброму подшутить над ней, чтобы угрюмая физиономия сестры ассоциировалась у него с какой-нибудь забавной шуткой.

– Что заставило тебя покинуть свое убежище?

Неловко ухмыляясь, Градар стучал по камню каблуком, он хотел побыстрее отделаться от неприятного разговора и продолжить восхищаться чудесным днем. Ховасора, его жена и королева гаялов, приветливо улыбалась, но улыбку свою она дарила скорее солнцу и морю, нежели золовке.

– Годовщина победы короля Грана над гаурами, Ваше Величество, – серьезным тоном произнесла Яла, показывая, что веселость короля неуместна.

Градар сразу же повернулся к жене. Но лицо Ховасоры не изменилось, оно осталась безмятежным, колкость Ялы пролетела мимо.

– Не обижайся, дорогая, моя сестра с детства была остра на язык.

– У нас, гауров, говорят, острые на язык люди несчастны, ибо все свое время тратят на упражнения речи.

Яла упрямо выставила подбородок.

– Гауры всегда были болтливы, только чем это для них закончилось?

Градар дернулся, он был готов удавить сестру, но Ховасора, погладив его по руке пальчиком, успокоила, показав, что она сама хочет разобраться с принцессой.

– Гауры, гаялы – есть ли разница? – сказала она. – Когда одноплеменники гауты убивают друг друга – разве не это подлинная дикость? Ответьте, Ваше Высочество, в чем тут честь и доблесть?

– Если гауры и гаялы когда-то и были одним народом – эти времена давно ушли в прошлое. Гауры от гаялов отличаются как яблоня от груши, и то, и другое дерево, да не то. Счастливым людям, верно, некогда найти время, да и сунуть нос в книгу.

– Книга не сделает меня счастливой, а муж сделает, – улыбнулась Ховасора, прижимаясь к Градару.– Вы столько лет замужем, а еще не постигли этой мудрости?

Яла вспыхнула, она с ненавистью глядела на счастливую гаурку, подбирая слова, какими она сможет ее так же сильно задеть. Как она смеет говорить о Вирине, козлопаска, дешевая дрянь! Верно сказал Глор, она околдовала Градара, не иначе!

– Всем найдется место под солнцем: и яблоне, и груше. Гаурам и гаялам нечего делить, – миролюбиво закончила Ховасора.

– Верно вы сказали, нам нечего делить, потому что все уже поделено. Вам восток, нам запад, – запальчиво проговорила Яла.

– Градар, мне показалось или твоя сестра меня гонит? – Ховасора рассмеялась, обхватив мужа за шею и положив ему на грудь голову.

– Что до меня, – ответил король. – Между всеми гаурами и всеми гаялами я выберу только тебя одну, – он поцеловал жену в открытое плечо, а потом свирепо посмотрел на сестру.

Яла холодно поклонилась и зашагала к мужу, игравшему с детьми у Трезубца.

Слуги расстилали теплые пледы и выкладывали снедь из корзин. Молодые люди собирали цветы и, играя, бегали рядом с обрывом. Повсюду слышались отчаянные визги и оглушительный хохот.

– Сестрица, это не ты случайно автор чудовищного слуха о королеве? Дескать, Хавасар – отец Гранквисту?

Глор догнал Ялу и вцепился ей в локоть. Его лицо было непривычно сердито.

– Мне не о чем с тобой говорить, Глор! Пусти меня!

– Ты прожила бестолковую жизнь, сестрица, ничему не научилась и продолжаешь делать одну ошибку за другой. Но на этот раз ты потонешь не одна, с тобой увязнут твои дети, помяни мое слово.

– Пусти меня! – вырвалась принцесса из мертвой хватки брата.

– Королева беременна, идиотка. Если с ней что-нибудь случиться из-за твоего злого языка, ты поплатишься!

Яла вдруг закричала. Ее крик, пронзительный и страшный, накрыл окружающих, разом заставил повернуть головы.

Глор, испугавшись, выпустил руку. У него на минуту мелькнула мысль, что сестра окончательно выжила из ума. Проследив испуганный взгляд, он увидел, что у края обрыва, где играл принц с детьми, гвардеец в сине-золотой камзоле перерезал кинжалом принцу Вирину горло. Солнце бликовало на светлой стали. Гвардеец под тяжестью попятился, тело рухнуло, заливая траву кровью.

Золотоволосая девчушка бросилась к отцу. Хавасар тряхнул ее и грубо поднял с земли. Приставив кинжал к тоненькой шейке, он начал отступать к Трезубцу.

Яла, не чувствуя ног, бросилась к дочери, ее ноги заплетались в юбках. Глор дернул ее за руку и, прижав к себе, не отпускал. Опомнившиеся гвардейцы, обнажив мечи, окружили гаура.

– Опусти кинжал Хавасар, отпусти принцессу, – крикнул силач-гвардеец Ликур.

– Король справедливо рассудит тебя, только отпусти девочку! – вторили ему другие.

Девочка упрямилась, и Хавасару приходилось ее тащить. Ядвика спотыкалась и не сводила непонимающего взгляда с мертвого отца. Казалось, кроме него она ничего не видит.

Хавасар оглядывался, ища кого-то глазами. Он смотрел мимо наступавших гвардейцев, в его голове оформилась мысль, на исполнение которой он готов был истратить все свои силы.

– Хавасар! – окликнул его подбежавший Гранквист. Мальчик тяжело дышал. Крик Ялы настиг его на половине лестницы скорби, по которой поднимали мертвых королей.

– Стой на месте, – крикнул ему Хавасар.

– Хавасар, хейзер гейла мор! – Гранквист быстро заговорил на другом языке, он показал рукой вниз, на пляж, куда спустились король и королева, насладиться обществом друг друга, вдали от придворных.

– Изра мор, вир дегаст, – ответил ему Хавасар.

Ликур обхватил Гранквиста за шею и прижал к его горлу меч.

– Если ты убьешь принцессу, гаур, я убью твоего сопляка!

Гранквист сопротивлялся, он локтями и сапогами старался посильнее садануть гвардейца, но тот крепко держал юного принца.

Хавасар подвернул ногу на камне, нож заходил ходуном вдоль белой шеи принцессы.

– Отпусти девочку! – угрожающе повторил Ликур.

– Кугур арта, вар декар миа, – ответил Гранквист, его голос сорвался.

– Дезра агот, – крикнул ему в ответ. Суровое лицо не изменилось, гвардеец, посмотрев на солнце, сощурился, потом нащупав ногой край, нагнулся к девочке и что-то прошептал ей на ухо.

Девочка оторвала взгляд от отца и подняла глаза на гвардейца, будто впервые увидев его.

Хавасар толкнул Ядвику в одну сторону, кинул кинжал в другую и спиной шагнул в пропасть. Девочка подползла к краю. Раздался всплеск. Подводные острые камни приняли жертву, Истрийское море поглотило Хавасара, приняв гвардейца на свою службу.

****

– Как не одевайся, мой сын, для них ты всегда будешь гауром, – сказала Ховасора, с нежностью глядя на сына, крутящегося перед зеркалом.

Гранквист вытащил наружу замявшийся воротник и повернулся к матери.

– Тебя кто-то обидел, мама?

Ховасора улыбнулась.

– Мой добрый, хороший сын, – она подошла к Гранквисту и указательными пальцами ласково провела по его черным бровям.

– Это снова эта ощипанная курица, принцесса плоти?

Ховасора опустила руки на плечи сыну и стряхнула невидимую пыль.

– Какой ты высокий стал. Настоящий сын царя. Ни у кого из гауров нет такого царственного носа как у тебя, таких царственных губ и глаз!

– Мама, ты слышала, у них есть легенда, что династию Гаутэхов разрушат гауры?

Ховасора развеселилась, она метнула насмешливый взгляд на сына и не смогла сдержать задорную улыбку.

– Они на редкость суеверны эти гаялы, не правда ли? Хавасар всегда говорил мне, что суеверия – это палка о двух концах. С одной стороны они предостерегают, предсказывая опасность в случае совершения неких действий, а с другой стороны прямо-таки подзуживают совершить это некое действие, чтобы проверить суеверие, вымысел оно или правда. В любом случае, одинаково больно достается и субъекту суеверия и его объекту.

Ховасора нервно прошлась по комнате и опустилась на кровать, закрыв лицо руками. Сын опустился перед матерью на колени.

– Мама, что с тобой?

Ховасора протянула сыну руки и слабо улыбнулась:

– Ничего сын, просто в последнее время, я стала чувствовать себя как-то необычно.

Гранквист, прощупав пульс на руке у матери, проворчал:

– С гаялов станется отравить тебя.

Ховасора звонко рассмеялась.

– Градар думает так же, поэтому все продукты проверяет на Нардине. Этот глупый мальчишка самолично вызвался пробовать каждый кусочек еды, который попадет на наш стол.

– Он хороший друг и не скажешь, что гаял, – твердо сказал Гранквист.

– Ах милый, это все так нелепо. Они считают, что гаялы выше гауров, потому что Зарайя был палачом короля Гаутэха. Но в действительности, еще до того как Гаутэх узурпировал власть, он был обыкновенным вождем единого племени – гаутов, а Зарайя слыл в те времена самым сильным человеком. Гаутэх боялся его, как девчонки боятся пауков или мышей. Отец Зарайи был вождем племени еще до Гаутэха, и если бы прародитель гаялов не стал сочинять свои законы, будь уверен, следующим вождем стал бы Зарайя.

– Вот именно мама, если бы. Они считают, что гаялы пошли по пути развития, а гауры остались в дремучем неведении.

– Недалеко же они ушли. Человек всегда берет свое, и царь, и кузнец, и повариха, – глаза Ховасора потемнели. – Оставим гаялов, пойдем, почтим память ушедшего друга, твоего дяди.

Ховасора встала и подняла с пола полую белых лилий корзинку.

– Почему ты не сказала им правду, когда мы прилетели сюда? – спросил Гранквист.

Ховасора приложила палец к губам и поманила сына к выходу.

Гауров внизу ожидала карета, запряженная четверкой белых лошадей. Гранквист опустил подножку и подал матери руку. Ховасора легко, почти не опираясь на сына, забралась в салон. Гранквист забрался на козлы и хлопнул вожжами по крупам лошадей. Карета мягко тронулась. Кипарисы мелькали один за другим, небо пестрело маленькими, разбитыми на островки облаками, дул пронизывающий, пробирающий до костей ветер. День был на редкость ясным, солнечным, но прохладным.

Гранквист остановил лошадей неподалеку от Трезубца, привязал вожжи к коновязи и помог матери спуститься.

Ховасора протянула к солнцу руки, покрывшиеся на высоте мурашками.

– Вот она живительная сила, яркая, светлая, дарующая жизнь, а не пустынная, одинокая, безжизненная. Как можно верить в Лунного Бога и не верить в Бога-Солнце? Лунный Бог – мертвец с пустыми глазницами. Ах, и кто придумывал название этой Скале, кто в своем уме назовет такую красивую скалу – скалой Мертвецов?

Ховасора тряхнула волосами и потянула сына вниз. С правой стороны Скалы Мертвецов была лестница скорби, по которой возносили умерших королей, а с левой, пологий спуск. По нему-то мать с сыном и спустились к морю.

– Редким людям можно говорить правду, – сказала Ховасора в продолжение прерванного разговора, нарушая молчание.

Женщина зачерпнула в ладони воды и с радостью посмотрела как бликуют на волнах солнечные лучи.

– Королей и царей нельзя обманывать, это запрещено. Если ты нарушаешь законы, ты становишься преступником, изгнанником. Но человеку не прожить вне закона. Услышав нашу историю, гаялы сочли бы нас искателями приключений, не достойными внимания. Нас бы тут же отсортировали в корзину личностей с сомнительным прошлым, и мы бы никогда не отмылись бы от этой грязи.

– То есть, они бы сочли нас теми, кем мы являемся на самом деле, мама?

Ховасора брызнула на сына водой и рассмеялась. Она выпрямилась, ее тонкую, еще девическую, фигурку обтягивало белое платье, черные волосы летели на ветру, как стая галок. Ховасора прикрыла счастливые глаза рукой и ответила сыну:

– Я родилась дочерью поварихи и конюха, но погляди на меня теперь – я королева. А это значит, мой сын, когда я родилась, я уже была королевой.

Гранквист молчал.

– Ты родился сыном царя и наложницы, тебе грозила участь слуги алтаря предков, но погляди, кем ты стал – наследником короля гаялов. Если ты станешь королем, значит, ты был им рожден.

– Ты ждешь ребенка, мама? – спросил Гранквист.

– Так и есть, – Ховасора положила руку сына на живот, в котором скрытая от чужих глаз таилась жизнь.

– Твой ребенок будет сыном короля, он будет королем, а не я.

Ховасора обхватила руками шею сына и, крепко прижав к себе, зашептала:

– Нет, Гранквист, ты будешь королем, коли того захочешь. А мой ребенок будет тебе младшим братом или сестрой. Ты полюбишь его.

Гранквист отстранился от матери и посмотрел на бегущие строем волны. Ховасора положила руку на спину сыну и проговорила:

– Старший сын царя Хавасар был рожден царем. Но он уже никогда им не станет.

Ховасора зашла в воду, юбка намокла и льнула к ногам, мешая двигаться. Королева вынула из корзины лилии и опустила их на волны. Цветы, покачиваясь, стали уходить от берега.

– Хавасар был благородным человеком, такого я больше никогда и нигде не встречала. Он был суров и нежен, в его душе сочеталась любовь к жизни и презрение к себе, он был щедр к другим, но скуп, когда дело касалось его самого. Знаешь, он был из тех людей, которые видят в предметах и людях больше, чем те содержат. Такие люди как Хавасар беспомощны, потому что ничего не могут сделать ради себя, только ради других. Они считают, что не достойны усилий. Зачастую их жизнь подвиг, а смерть поистине прекрасна.

– Он был щедр ни к каждому, мама.

– Верно, он считал, что если он не может жить ради себя, то человек, ради которого он будет жить, должен быть необыкновенен.

– Почему он считал нас необыкновенными?

– Тебя интересует, почему он нас спас от бабки Сахили?

Гранквист кивнул.

– Хавасар был единственным сыном царя Сахора, его мать Авара родила царю одного сына и восемь дочерей. Эта ленивая корова, родив девятерых детей, ушла на покой – объедаться засахаренными финиками и лущить шкурки бананов. Цари издревле заводят себе любовниц, жена предназначена для дела, рождения наследника, а наложница – для удовольствий. Меня взяли от матери в 14 лет, уже тогда я выделялась среди сверстниц красотой.

Красота сама по себе не может сделать женщину счастливой, но она открывает больше возможностей. Тебе, мой сын, я бы посоветовала держаться подальше от женской красоты, особенно от красоты златовласой принцессы, но чует материнское сердце, мои советы порядком запоздали. Ховасора сделала паузу, но Гранквист, не отрывая глаз от матери, внимательно слушал.

– Долгие три года я была усладой Сахора, но потом случилось то, что не могло не случиться, я забеременела тобой, мой сын. В таких случаях цари ищут себе новую любовницу, а старую забывают, выбрасывают, как полотенце, после того как вытерли об него руки. Незаконных детей царя воспитывают в аскезе, служителями алтарей. Бастарды не имеют права на жизнь, на любовь, их существование заключается в служении духам-предков, они возносят молитвы и поддерживают огонь. Скучная участь, не так ли?

После первых родов наложница царя становится наложницей придворных сановников, военной аристократии гауров, спускаясь с самого верха до самого низа, пока подурневшая и постаревшая, она не становится служанкой, возвращаясь туда, откуда она пришла. Я знала об этой печальной участи и сделала все, чтобы избежать ее. И Сахор не отказался от меня. Я родила, а он по-прежнему приходил ко мне и к моему сыну, к тебе, Гранквист.

Советники удивлялись его привязанности, жена отнеслась равнодушно, только старая паучиха, царица Сахили, мать Сахора и Хавана, твоя бабка насторожилась, заподозрив в этом поступке нечто большее, чем простую причуду.

Злая, мелочная, подозрительная, дотошная, мерзкая старушенция, Сахили была маленькой и юркой, с крысиными глазками, раздутым носом, толстыми щеками, ртом, полным крепких, как алмазы, зубов, и кроваво-красными губами.

Сахили почуяла во мне, дочери поварихи, равную себе соперницу, соперницу своему влиянию на старшего сына. Я вкралась в сердце Сахора и с удобствами расположилась в нем. Царь был послушен мне, я могла бы им вертеть, как хотела, но до поры до времени я пользовалась своей властью с осторожностью.

С детства я любила только себя, даже тебя, мой сын, я люблю как часть себя. Я приходила в ужас от мысли, какая судьба могла ожидать меня, если бы я не успела так сильно влюбить в себя Сахора.

Но я не могла полагаться на царя, он не так много времени проводил у меня в комнатах, все больше на людях, в конце концов, их влияние оказалось бы сильнее. Я не стала ждать, когда наступит это время.

Я решила скинуть Авару и женить Сахора на себе, сделав тебя наследником. Я задумала почти невозможное. Иерархия у гауров более жесткая, чем у гаялов. Младший безоговорочно подчиняется старшему, система подчинения и послушания развита высоко. Каждый делает то, что ему предписано.

Но если сам царь назвал бы меня женой, изгнав Авару с сыном и дочерьми, никто бы не стал спорить, разве что Сахили, некогда обладавшая властью.

– Но кроме Сахили был еще Хавасар, неужели сын царя просто остался бы стоять в сторонке, смотреть, как ты водружаешь младенца на трон?

Хавасора вышла из воды, улыбнулась и, сев на песок, запрокинула голову к солнцу.

– Ты никогда не задумывался почему наши имена, мое и Хавасара, так похоже звучат?

Гранквист, подняв брови, отрицательно помотал головой.

– Моя мать была отменной поварихой, кроме того она была доброй и отзывчивой женщиной. Она с детства знала принца и всегда ему оставляла самые лакомые кусочки. Хавасар всегда был таким, каким ты его знал, храбрый, честный, мужественный, он уважал чужой труд и никогда не относился к слугам с пренебрежением, никогда не обижал тех, кто слабее его. Моя мать очень любила его еще мальчиком, продолжила его любить, когда он вырос. Ничего удивительного, что она назвала его именем свою единственную дочь.

Когда я подросла, Хавасар решил помочь моей матери. С его помощью меня определили в комнатные девушки к принцессам, ее сестрам. Там-то меня заметил Сахор, его отец. Я знала, что привлекательна, и умела пользоваться своей красотой с умом.

Чтобы исполнить свой план по низвержению царицы, я говорила Сахору, что Авара хочет отравить меня. Он не верил мне. На протяжении месяца я внушала ему, что она мне угрожает. Но Сахор отмахивался, считая, что Авара не может причинить мне вреда, а разговоры сами по себе еще никого не убили.

Я убеждала Сахора, что наша любовь вызывает зависть и ненависть окружающих, что такая любовь как наша может закончиться только трагедией. Я просыпалась ночью от кошмаров и говорила, что мне снилось, как я умираю. Я каждый день мозолила глаза Аваре, натыкалась на нее, пользовалась ее вещами, словно невзначай, любыми способами показывая, кто из нас подлинная царица.

Я долго ее мучила, пока не добилась, что эта ленивая корова все-таки не выдержала и не вспылила, высказав мужу свое недовольство. Я уже говорила тебе, Гранквист, подчинение, послушание и уважение – вот три главных камня на которых держится царство гауров, диких, как называют нас гаялы. Царь, до этого не принимавший мои тихие жалобы близко к сердцу, теперь был готов поверить мне. После этого случая я перешла к активным действиям. Я приняла незначительную дозу яда, и лекарь подтвердил Сахору, что я была на волоске от гибели.

«Духи-предков, – сказал он. – К счастью, спасли жизнь этой молодой женщины, если бы она надкусила этот плод еще раз, она бы не увидела больше света солнца».

Я победила и была на вершине блаженства. Как же ловко я провела всех. Но оказалось, что Сахили была куда умнее меня. Опытная старая паучиха вызнала, у кого я купила яд. Сахили, радостно потирая руки, все рассказала сыну. К счастью для меня, при разговоре присутствовал Хавасар.

Он пришел ко мне и велел быстро собираться. Мы бежали из дворца втроем. Как не любил меня царь, он бы не простил мне обмана, он приказал бы умертвить меня и тебя, моего сына, даже если бы это доставило ему мучительную боль где-то в области сердца.

Сахор отправил нам в погоню отряд, который преследовал нас до тех пор, пока не загнал в Черную Саванну. Мы вторглись в пределы пустыни и преследователи отступили. В Черной Саванне зарождаются пыльные бури, там нет жизни, и мы уже приготовилась к смерти. Но нам не суждено было умереть.

Хавасар, ломая кустарники для костра, наткнулся на отдыхающую розовую слониху с черными ушами. Крылатые слоны у нас давно вымерли, а эта, очевидно, прилетели из страны гаялов. Мы растормошили ее, накормили с рук плодами и напоили водой. Она опустилась перед нами на колени, позволив забраться в седло на ее широкой спине. Так мы перелетели Железный Лес.

Ховасора прикрыла глаза и из глаз полились слезы.

– Перед тем как прыгнуть, там, на скале, Хавасар сказал, что он ни о чем не жалеет. Ты любила кого-нибудь из них, мама?

Ховасора вытерла тыльной стороной руки слезы и откинулась на руки.

– Я любила Сахора так сильно, что стала наложницей, Градара я люблю так сильно, что стала королевой, а Хавасара, Хавасара я любила, мой сын, так сильно, что ты и я – мы остались живы там, где любой другой умер бы.

****

Семела и Ядвика в молчании сидели на бортике фонтана. Семела нетерпеливо теребила рукой волосы, а Ядвика, погрузившись в задумчивость, смотрела на пару возлюбленных. Глаза, рты и уши были закрыты. Возлюбленные чувствовали друг друга только через прикосновение. Ядвику изредка приводили в чувство крики фрейлин, гонявшихся за королевскими бабочками в парке.

Девочек баронов и Правой, и Левой руки привлекали в Шипастую Розу из соображений, что кровь не должна разжижаться родственными браками. Ачи – ачами, принадлежность – принадлежностью, а юноши и девушки влюбляются глазами, тянутся сердцами; руками, ногами вцепляются и не отпускают.

Заметив юных фрейлин, к парку повернули мальчишки. Они закончили тренировку и шумно возвращались в замок. Они громко переговаривались, махали руками, дразнили и задирали друг друга. Стеганные куртка и штаны бугрились на спинах и ногах, руки тяжелили доспехи и латы.

Гранквист прервал разговор и остановился напротив Ядвики. Он поставил ногу на бортик, загородив коленкой Семелу. Семела фыркнула и встала рядом, сложив руки на груди.

– Ядвин говорит, ты заришься на его доспехи, – грубо сказал мальчишка. – Не хочешь поносить мои?

Гранквист водрузил на голову принцессы свой шлем.

Ядвика тут же одним движением скинула его к ногам наследника. Отполированный блестящий шлем моментально покрылся грязью. Гранквист, не раздумывая, толкнул Ядивику, она, не удержав равновесия, упала спиной в фонтан. Брызги полетели во все стороны. Девочки от ужаса замерли. Мальчишки сдержанно загоготали. Ядвин крепко прижал к себе Семелу, рвущуюся на помощь подруге. Разъяренная Ядвика поднялась на ноги и хотела выскочить из фонтана, но Гранквист помешал ей. Всякий раз, когда она ставила ногу на бортик, он сталкивал ее в воду. Ядвика опустила ладони в воду и резким движением вскинула руки вверх, окатив наследника с ног до головы.

Гранквист отряхнулся, как собака, и ухмыльнулся:

– Хорош душ!

Мальчишки рассмеялись громче. Семела, вырвавшись из объятий принца, полезла в воду вынимать свою подругу.

– Доспехи поржавеют, чистить заставлю, – пригрозил Гранквист и, махнув мальчишкам, покинул поля боя.

Ядвика подставила руки под струю воды и мелкие брюзги полетели им в спины. Принцесса вылезла из фонтана и села обсыхать на солнце, ее сотрясала крупная дрожь.

Когда Ядвин вечером вернулся на половину принцессы. Ядвика набросилась на него без лишних предисловий:

– Почему ты не защищаешь меня?

– От кого? – удивился принц, скидывая одежду на стул, обтянутый кожей.

– От кого, от кого, ты итак прекрасно знаешь от кого! От Гранквиста, конечно!

– Не вижу никакого смысла защищать тебя от человека, который в тебя влюблен, – мальчишка с опаской посмотрел на закрытую дверь материнской комнаты, вынул пару дощечек из паркета и спрятал меч в тайник под картиной, изображавшей прабабушку Гамару на фоне водопада. И послал своей прародительнице привычный воздушный поцелуй.

Только он хотел встать с корточек, как Ядвика якорем уцепилась ему в руку:

– Это он тебе сказал? Фи, какой ты потный!

– Ты бы тоже была потной, если бы занималась как я, а не сидела цельными днями и не считала бы ворон, – он стряхнул руку сестры, но, сжалившись над Ядвикой, ответил:

– Зачем ему это мне говорить? Ты же никогда не говоришь, что любишь его?

– Ты это о чем? – возмутилась девочка.

– Вот как раз об этом, – Ядвин не сдержал довольной улыбки, показывая сестре, что запираться бесполезно. Он наклонился над столом и начал хватать с блюда большие куски мяса, брызгая жирными каплями на скатерть. Затолкав в рот помидор, он победно уставился на сестру.

– Как ты можешь так спокойно говорить об этом, ты же знаешь, что я не могу любить Гранквиста, а он не может… любить меня. Ведь Ховасора умерла, родив больное дитя. Ачи сказали, что гаур и гаял никогда не смогут быть вместе.

Ядвин мучительно долго прожевывал пищу, строя сестре уморительные рожицы:

– То есть проблема только в неизбежной смертности, так? – с полным ртом проговорил Ядвин, помогая себе жестами.

– Нет, не только, – запнулась Ядвика. – Я просто возмущена, что ты вообще допускаешь возможность такого союза. Ты что же желаешь мне смерти?

Ядвин пожал плечами и запихнул в рот целиком песочное пирожное, залитое шоколадным кремом.

Ядвика хлопнула по столу ладошкой.

– Ядвин, я же разговариваю с тобой!

– А я голоден. Ну, вот посуди, сестренка. Градар был счастлив со своей женой, хотя прожили они вместе не больше года, а вот наши родители или возьми, кого угодно, жили или живут вместе долго, но, увы, совсем не счастливо, хотя и они тоже, как это смешно не звучит, принадлежали друг другу. Какую любовь ты бы выбрала? Долгую, но склочную или скоротечную, но счастливую?

– Никакую из двух. Ты предлагаешь какие-то крайности.

– А мне, сестренка, иногда кажется, что в этом деле и важны крайности, то что посередке – жуткий, тлетворный обман.

– Ядвин, это ты вернулся, сынок? – раздался голос Ялы из комнат.

Ядвин с досадой поморщился.

– Я, – крикнул он, надеясь, что мать не выйдет к нему. Но Яла, накинув шаль на плечи, вышла из комнаты. Со смерти мужа ее золотистая головка покрылась серебряными нитями, на лице проступили морщины, крепкий подбородок выступил еще сильнее, а запавшие глаза окружили непроходящие синие тени.

– Ты поздно, Ядвин. Я просила тебя не задерживаться.

– У меня была сегодня тренировка.

– Эти ваши мастера вас изнуряют так, как будто готовят к битве с гаурами.

– Так и есть, мама.

Сын говорил с матерью, как будто она была сумасшедшей, как о ней говорили. Яла, как будто, не замечала обращения сына.

– И этот… мерзкий щенок Зарайи тоже был с вами? – брезгливо спросила Яла.

– Наследник тоже был, мама. Как и всегда, – Ядвин, ожидая реакции на определенное слово, не отвел глаз.

Яла как от удара вздрогнула, ей в голову бросилась кровь. Она стукнула ладонью по столу и всхлипнула, то ли от боли, то ли от негодования.

– Ты единственный наследник, в тебе кровь Гаутэха, а не в этом пресмыкающемся, слышишь? Все что делали твои предки когда-либо, они делали ради того, чтобы ты занял трон сейчас, ты понял?

– Разве? – скептически отозвался мальчик, показывая язык, измазанный кремом.

– Его дядя убил твоего отца, как ты можешь не помнить об этом? Неужели в тебе нет ни грамма уважения к собственной крови и плоти?

Ядвин глупо ухмыльнулся и выдал:

– Если бы отца убил не Хавасар, это бы сделала ты.

Яла плюнула в лицо сыну.

Ядвин не удивился, он спокойно взял в руки салфетку и вытерся.

– Верно говорят, мать, ты совсем свихнулась.

Ядвика не сводила обеспокоенных глаз с брата и матери.

– Не груби мне, сын. Может, меня и считают сумасшедшей, но я все еще принцесса крови, Яла дочь Грольфа, а не нянька тебе и не пестун. Слышишь, я запрещаю тебе покидать твою комнату в часы свободные от занятий. Я запрещаю тебе общаться с этим гнусом, называть его наследником, ибо наследник – ты!

– Но я не хочу быть наследником, мама, – с вымученной улыбкой произнес Ядвин.

– Молчать, марш в свою комнату! И ты иди, давай, Ядвика, не мучай меня хоть ты.

Дождавшись пока дети покинут гостиную, Яла, пошатнувшись, упала в кресло.

Ядвика перед рассветом проснулась и услышала в соседней комнате шум. Принцесса откинула одеяло и выскользнула за дверь. Девочка в темноте пробралась по коридору в комнату брата.

– Опять сбегаешь? – прошептала она.

– Ты чего не спишь? Напугала! – собирая по кровати разбросанные вещи, отозвался брат.

– Останься Ядвин, не оставляй меня одну, – Ядвика села на кровать к брату.

Ядвин зашнуровывал резкими рывками ботинки.

– Я не могу оставаться рядом с этой чокнутой, я сам начинаю сходить с ума.

– Думаешь, я могу? – шепотом спросила девочка, отворачиваясь к синему предрассветному окну.

– У тебя нет выбора, принцесса крови, – Ядвин изобразил глубокий поклон.

– Но и у тебя его нет, принц крови!

– Вот тут ты ошибаешься, – Ядвин, закончив шнуровать ботинки, закинул за плечи мешок с одеждой.

Ядвика поняла, что брат собрался основательно.

– Если ты принц крови, ты должен остаться, если ты просто мальчишка, поссорившийся с матерью, ты сбежишь!

Ядвин остановился перед сестрой и, выставив вперед гаутэховский подбородок, сказал:

– Я обыкновенный мальчишка и не желаю становиться королем. Никогда, ни под каким соусом. Ты разве не помнишь, какого мнения придерживались обо мне отец и дядя Глор? Они оба мешали меня с грязью, в моем же присутствии! Из мальчика вырастает мужчина! А из маменькиного сынка вырастает каплун! Я не хочу быть не королем, ни каплуном. Только наша безумная мать еще верит, что я когда-нибудь займу трон Гаутэха, но и ей пора заканчивать с этими сказками! В шкуре принца и так не просто, а уж быть королем, нет, без меня, пожалуй. А на твоем месте я бы задумался, сестренка, за королевское достоинство слишком дорого приходиться платить. Тебе тоже когда-нибудь предъявят счет, будь готова по нему уплатить!

– Ты просто трус, – Ядвика несильно толкнула брата и с обидой утерла нос.

– Не хлюпай носом слишком громко, а то мать разбудишь.

Ядвин сел рядом с сестрой на кровать. Ядвика отворачивалась от него, скрывая дорожки слез.

– Если бы отец любил меня, как он любил тебя, все было бы проще. Тебе досталась варовская изящная красота, мне – грубые черты законодателя Гаутэха. Отец не считал меня своей плотью и кровью. Он называл меня маменькиным сыном, чтобы унизить ее, а унижал меня. Здесь, в покоях принцессы крови Ялы и ее мужа Вирина я никогда не был дома.

– Отец тебя не любил, признаю, – Ядвика вытерла разбухший нос об рубашку. – Но мать-то всегда тебя любила!

– И тут ты ошибаешься, она любила во мне того, кем я никогда, слышишь никогда не стану, наследником, королем. Ты останешься с матерью, потому что ты принцесса крови, которая верит, что когда-нибудь станет королевой, а еще потому, что ты будешь расплачиваться за любовь к тебе отца. Мне ей не за что платить. Если однажды ты поймешь, что ты выплатила матери свой долг, уходи, как ухожу я, без жалости и сожалений. Да не реви, сестренка, мы же не навсегда прощаемся, я всего-то на пару дней съезжу к деду в гости.

****

– Семела, что по-твоему такое принадлежность? – спросила Ядвика.

Девочки лежали на изумрудной траве королевского парка. День клонился к вечеру. Малиновое солнце, подтаяв, выпачкало весь горизонт, белозубый месяц скалился в голубом небе. Свежесть, скользившая по земле, начинала подниматься, но фрейлины, увлеченные беседой, не чувствовали нахлынувшей прохлады. Где-то вдалеке слышались крики гувернанток, зовущих принцессу. Ядвика и ухом не вела. Если она действительно понадобится: не ради тысячного переодевания, не ради сортировки платьев в гардеробе и не ради этой ужасной вышивки, где она котенку присобачила оленьи рога, а ради жизне-смертельного вопроса, пестунка ее всегда найдет.

– О чем говорят ачи, когда заявляют: мы знаем, кто принадлежит тебе, мы знаем, кому принадлежишь ты? Я не понимаю что это за зверь такой, вот мои родители принадлежали друг другу и что, разве они были счастливы?

– Ты волнуешься из-за завтрашнего дня? – напрямик спросила Семела, откидывая со лба свои светло-русые волнистые волосы.

– А ты что ни капельки не переживаешь, я знаю, у вас с Ядвином – большая и пылкая, но неужели тебе ни чуточки не страшно?

Семела в улыбке показала белые зубки.

– Я знаю, что люблю Ядвина, знаю, что он любит меня, зачем мне волноваться о плесневелых предсказательницах? Этот затхлый запах убивает меня! Почему такое важное событие в моей жизни должно сопровождаться такой вонью? Ты понимаешь, Ядвика, что женщины, к которым мы обращаемся за предсказанием, обыкновенные блудницы, выселенные из дома чистоплюйскими родственниками?

– О чем ты, Семела, запах, блужницы, тьфу, блудницы… Будущее предсказывают не ачи, это делает зеленый туман.

– Говорят, что если они глубоко нырнут в колодец предсказаний, то им тоже откроется пророческий дар. Я бы хотела стать пророчицей, если бы Ядвин больше не захотел меня целовать.

– Ты веришь, что зеленый туман это мертвые женщины, которых Гаутэх замуровал за измену, женщины, погибшие мученической смертью? Веришь, что эти приведения могут отличать истинную любовь от поддельной?

– Не знаю, но согласись, что-то в этом есть. Сын Гаутэха, Маскилин бедокурит с женой старейшины, ему отрубают голову, женщину замуровывают в пещеры. Должна же быть какая-то справедливость, не может же править миром сухой разум, когда есть чувства! Накопленные за долгие годы, ненашедшие выхода чувства молодых женщин, умерщвленных жестокими мужами, превращаются в зеленый туман и начинают предсказывать судьбу молодым людям. Романтично, – Семела вскинула ноги и помахала ими в воздухе.

– Разбитые судьбы молодых женщин и предсказания о счастливой любви для других. Ты не думаешь, что это как-то слишком бескорыстно вещать о любви тем, чьи предки погубили твою жизнь.

– Так они же духи, им какая польза от этого мира?

– Если ты такая умная и так все хорошо себе представляешь, ответь, что такое принадлежность?

– Я думаю, принадлежность – это любовь вопреки всему, понимаешь, всему – ссорам, изменам, предательствам и даже смерти. Ну вот как у нас Ядвином или у тебя с Гранквистом.

Ядвика шлепнула подругу по руке.

– Так ты тоже думаешь, что мы любим друг друга? – свирепо спросила Ядвика.

– Возможно не сейчас, – не желая спорить, покладисто ответила Семела. – Когда-нибудь.

По дорожке зашуршал под быстрыми шагами гравий. Ядвин раздвинул высокие кусты и наклонил к девочкам голову:

– Привет болтушки, кому кости перемываете?

– Ядвин, ты приехал! – радостно воскликнула Ядвика, протягивая брату руку и помогая ему преодолеть преграду.

– Гранквисту, – ответила Семела на вопрос принца, позволяя ему поцеловать себя в щеку.

– Признаться, я так и подумал, – Ядвин завалился на траву рядом с Семелой.

– Семела, как тебе не совестно, – укорила подругу принцесса, обижаясь. Она села на колени, внезапно почувствовав ночной холод.

– Влюбленные ничего друг от друга не скрывают, – заявила девочка, не сводя счастливых глаз с Ядвина.

– Буду знать, – холодно сказала принцесса, поднимаясь. – Больше тебе ни слова ни скажу.

– Ну вот обиделась. Я же пошутила. Ядвика, влюбленные врут друг другу ничуть не меньше, чем другим, просто они никогда не врут в главном. Скажи ей Ядвин.

– Так и есть, – серьезно подтвердил брат, забирая волосы Семелы в высокий хвост. Девочка откинулась на колени принца, как на спинку стула.

Ядвика передумала обижаться и, прежде чем уйти, спросила:

– Ядвин, а ты как думаешь, что такое принадлежность?

– Я полагаю, – Ядвин забарабанил пальцами по плечу Семелы и сделал паузу, – это когда двое мучают друг друга до полусмерти.

Мальчик пощекотал Семелу, и девочка с восторгом расхохоталась. Откатившись, она подперла личико пухлой ручкой и спросила:

– Ну, серьезно, Ядвин, как ты думаешь?

– Я серьезно, – ответил Ядвин и взял в рот травинку.

– Значит, ты всерьез собрался мучить меня до полусмерти? – в ореховых глазах исчезла радость.

– Нет, – шепотом ответил Ядвин. – Тебя я собрался любить!

И он жадно притянул к себе девочку с ореховыми глазами и ямочками на пышных щечках. Ядвика вздохнула и направилась в замок. На свой вопрос она так и не получила ответа.

****

Рано утром, когда еще не занялось солнце, и в воздухе особенно чувствовался запах из пещер Маскилина, позевывающих фрейлин вывели из замка и посадили в кареты. Экипажи догромыхали до уродливого замка Вороний клюв, стоявшего на развилке, а затем свернули на дорогу Простолюдинов.

Девушки ежились, кутались в шерстяные накидки, изредка переговаривались и хлюпали носами. День обещал быть пасмурным, небо заволокли серые облака, и, наводя сон, бил косой дождик.

Чем ближе они подъезжали к морю, тем холоднее становилось. Шквалистый ветер обрушивался на берег, вздымая волны.

Дорога закончилась, и кареты остановились. Девушкам предстояло пройти путь до пещер пешком. Весь берег был усыпан острой галькой. Ядвика задрала голову и увидела грозный Трезубец на Скале Мертвецов, к ней вздымалась лестница скорби. Ядвика подумала, что не хотела бы она когда-либо по ней подниматься. Лестница с одного края граничила с обрывом. Ни перил, ни веревок.

Но дорога в подземелье Маскилина лежала у берега моря, в углублении скалы.

Фрейлины, подняв пышные юбки, цыпочкой тянулись к пещере. Крестьянские дети и дети ремесленников не приходили сюда, туман был так силен, что их присутствие не требовалось. Однако по давней традиции дочери и сыновья баронов Правой и Левой руки всегда проводили здесь день или ночь.

Взволнованные девушки едва слышно переговаривались. Кто-то ждал предсказаний с ужасом, кто-то с надеждой, кто-то с любопытством. Что ни говори – день был знаменательным. Но таким он оставался только в воображении. Тусклый, плесневый туман налип на высокий Трезубец; морская вода, шипя и плюясь, заливала гальку, под ногами плюхало, а над головами кричали одинокие чайки.

Если бы над ухом не щебетала Семела, согревая принцессу теплотой своих ореховых глаз, мнительная Ядвика наверняка бы подумала о плохом предзнаменовании.

Но Семела оживленно болтала, рассказывая как Ядвин, перенося ее через речку, упал вместе с ней в воду, и девушка перестала обращать внимание на мрачный и намекающий на пугающие пророчества пейзаж.

Девушек из дворца уже ждали, ачи их встретили в Гроте Привратниц, первой из внутренних пещер Маскилина. Служительницы были одеты в серые мешковатые платья, их лица были закрыты масками из плотной сетки. Семела едва сдержалась, чтобы не закричать, так ее напугали большие мутные зеленые зрачки. Ачи знаком приказали девушкам следовать за собой. Из Грота Привратниц через широкое круглое отверстие, обыкновенно заваленное камнем, девушки попали в подземелье. Солнечный свет уже не проникал сюда. На стенах висели факелы, они слабо горели и чадили. Факелы позволяли разглядеть влажные стены и грубый камень узких проходов. В подземелье оказалось еще холоднее, чем на воздухе. Кожа Ядвики покрылась гусиной кожей.

Служительницы развели девушек по разным коридорам. Ядвика, ступая за своей провожатой, с трудом могла дышать. Вонь была такой непереносимой, что горло содрогалось от спазмов. Наконец, служительница впустила ее в маленькую сухую пещерку, где на полу лежала солома. Ачи знаком велела Ядвике сесть. Девушку мутило, и она с радостью опустилась на колючую подстилку. Служительница исчезла. Голова девушки потяжелела, глаза слипались, тошнота подкатывала к горлу, и Ядвика опрокинулась на солому. Ядвика не успела ни о чем подумать, как тотчас же провалилась в сон. Очнувшись, она первым делом, проверила свою лодыжку. И хотя она раньше слышала, как это бывает, нащупав цепочку, девушка в испуге отдернула руку, как будто соприкоснувшись с рукой мужчины, надевшим ей на ногу украшение.

****

Ядвика ждала Семелу. Из Грота Привратниц вышли уже все девушки, а подруга все еще не выходила. Принцессе показалась, что Рия из Лима, выпорхнув из разлома в скале, воровато посмотрела на нее и спрятала глаза. Неужели Гранквист? – подумала Ядвика, ее сердце быстро забилось.

Увидев мужчину в маске вместо Гранквиста, Ядвика с одной стороны радовалось, как осужденный, которому отложили вынесение приговора, с другой стороны, она досадовала, желая, чтобы все уже поскорее закончилось, чтобы все уже осталось позади.

Наконец в проеме показалась подруга. В ореховых глазах Семелы стояли слезы. Она была на грани истерики. Пошатываясь, девушка вышла из пещеры и чуть не упала на руки принцессе. Ядвика усадила Семелу на камень. Девушка закрыла лицо руками, ее плечи дрожали. Ядвика обняла подругу, стараясь утешить.

– Кто? – спросила она.

– Барон Шуази, – едва слышно ответила Семела. – У тебя?

– Маска.

Ядвика сочувствовала подруге, но не могла скрыть радости, что для нее испытание пещерами обошлось бескровно.

– Ядвин прав, принадлежность – это не любовь. Принадлежность – это рабство. Я всегда считала, что принадлежать человеку, значит любить его, оказывается это не так.

Ядвика яростно закачала головой.

– Откажись от принадлежности, зачем быть женой нелюбимого, кому нужны эти пустые пророчества! Не выходи за барона!

– А что ты мне прикажешь делать? Твой дед не позволит мне отказаться, он же считает, что мы сидим на его шее, и мечтает с самого того дня, как он женился на моей матери, выгоднее выдать нас замуж, – Семела горько усмехнулась. – Я всегда думала, что утру ему нос, когда объявлю о принадлежности Ядвину.

– Убегите, – решительно сказала Ядвика.

– Нет, Ядвика, беглецы бегут, любовники – любят. А мой Ядвин рожден быть королем.

Ядвика с сомнением посмотрела на подругу.

– Ядвин никогда не хотел быть королем, вы же ничего не теряете. Кроме того, у короля Градара уже есть наследник.

– А как же проклятье Маскилина? – заплаканная Семела посмотрела на свою подругу, ее губы тряслись от сдерживаемых рыданий.

– Ты же вчера сама высмеивала ачи, моя пестунка вообще не верит во всю эту муть.

– Твоя пестунка – гаур, чего странного в том, что она не верит. Не удивлюсь, если она до сих пор поклоняется духам предков. Легко снисходительно относиться к пророчествам, когда они подтверждают твои чувства, но когда они расходятся, чувства начинают казаться ошибкой. Думаешь, можно убежать от судьбы?

– Я бы попыталась.

– Ах, я и забыла, ты же итак прячешься от своей любви, – приходя в себя, насмешливо произнесла Семела.

– Глупая, чего ты смеешься, это тебе придется жить со старым бароном.

– Нас с Ядвином этот глупый брак не разлучит, – Семела насухо утерла слезы, но опухшие глаза все еще выдавали, что она ревела.

– Моему брату вряд ли понравится делить тебя со старикашкой.

– Если я скажу, что Шуази не прикасался ко мне, он поверит.

– Зачем осуществлять предсказание, если ты не собираешься ему следовать. Судьбу не обманешь.

– Принадлежность – это брак, любовь – это любовь, – поднимаясь с камня, непререкаемым тоном изрекла Семела.

К ней быстро возвращалась прежняя уверенность, уверенность молодости, что с ней ничего плохого случиться не может.

Утренний спор девочки продолжили вечером, гуляя по королевскому парку. Семела храбрилась, громко смеялась и всячески старалась показать, что ачи не напугали ее до смерти. Ядвика наоборот притихла, наблюдая буйство подруги, и очень переживала за нее. За обедом Ядвин сказал сестре по секрету, что во сне ему привиделось, как он надевал цепочку на ногу Рии, дочери Лимрана, благовоспитанной, нежной барышне, не отходящей от матери. Сестре показалась, что брат не очень удивлен таким поворотом событий. Он сказал: « А я что говорил, так не бывает, чтобы все было по-твоему, если ты родился в семье принцессы, значит отец будет ненавидеть тебя, если ты любишь девушку, ты никогда не будешь ее мужем».

Девушки гуляли по дворцовому парку в сопровождении своих сверстниц: дочерей баронов и многочисленных кузин. За разговором они и не заметили, как вторглись на площадку, где мальчишки упражнялся на брусьях. Заподозрить принцессу в том, что она направлялась к своему заклятому врагу намеренно было невозможно, ибо юноша был непредсказуем, а парк велик. Молодые люди со смехом и гиканьем налетели на девушек и принялись кружить их, расталкивать, задевать будто случайно. Лишь Ядвику никто не посмел тронуть, даже наследник. Возбужденный, взбудораженный он подскочил к ней и с вызовом сказал:

– Перед тобой стоит будущий муж, дитя, покорись и склони голову.

Его лицо искрилось коварством и ехидством.

Ядвика нежно улыбнулась и грубо ответила:

– Голову склоню, только когда станешь королем, ибо моим мужем будешь не ты.

Гранквист тяжело опустил ногу в лужу, забрызгав подол белого платья принцессы. В ответ девушка запустила ему в лицо розой, наследник отмахнулся, и чайная роза бутоном нырнула в грязь.

– Что за ребячество, Ваше Высочество, – укорила наследника Семела, вырвавшаяся из объятий Ядвина. Она хотела заслонить подругу от взгляда синих, дерзких и настойчивых глаз.

****

Противостояние принцессы и наследника уже давно вышло за пределы обыкновенных ребяческих сор и вот-вот должно было перейти в решающую фазу, но объяснению не суждено было случиться. Последнее столкновение произошло во время торжественного обеда, на котором принцессу крови и наследника усадили рядом, посмотреть, закончилась ли их детская вражда. Скандал не заставил себя долго ждать. Последовавшая ссора показала всем, что вражда не только не забыта, но вспыхнула с еще большей страстью.

– Убери локти, тебя, что не учили этикету?

– Меня-то учили, а вот тебя деревенский увалень, похоже, нет.

– Уж лучше быть деревенским увальнем, чем обученной обезьянкой, механической куклой с дефектом. У тебя волосы свои или ты свою лучшую подругу обкорнала?

Гранквист запустил пятерню девочке в волосы и дернул. Ядвика с молниеносностью кошки развернулась и ударила ногтями, прочерчивая кровавую полосу.

Слово за слово, затычина за затычиной и вот – белоснежная скатерть украшена первой кровью. У Гранквиста расцарапана белая шея, у Ядвики всклокочены золотистые волосы.

Дядя Глор, младший брат короля Градара и принцессы Ялы, не без ехидства заметил:

– Чтобы прекратить этот зверинец вам придется переженить этих зверят.

– Раньше мы бы так и сделали, но теперь мы можем их только рассадить, – пожал плечами Градар.

Два брата – младший и старший не были похожи. Король изяществом фигуры походил на мать, а принц Глор на своего могучего высоченного отца Грольфа. Но ни один, ни второй не унаследовали характера мудрого короля. Каждый из братьев был полон недостатками, однако, недостатки Градара позволяли считать его недурственным королем, а принца за пороки называли не иначе, как брехун и кобель. После смерти жены Градар стал еще требовательней и нетерпимее, его мало что по-настоящему интересовало, кроме Гранквиста, больной дочери, жены-покойницы и его самого.

Яла, присутствующая на обеде, услышав, о чем ведут разговор братья, вспыхнула от гнева:

– Можно подумать, я отдам свою дочь за это чудовище!

– Следи за своим языком, – король никогда не ладил со своей сестрой, но после печальной истории на скале Мертвых королей по-настоящему невзлюбил. Король никому не прощал слез любимой.

– Чудовище, – Яла упрямо повторила свои слова и смерила мальчишку убийственным взглядом. Гранквист посмотрел на нее как на насекомое, он отлично знал, что Градар ставит его благополучие выше благополучия родственников.

– Милый семейный обед, – вставил Глор, крякнув, чтобы скрыть удовольствие, доставляемое ему семейными склоками. Со дня на день он ожидал дитя, плод своей страстной любви, всеми силами надеясь, что родится живой и здоровый мальчик, для оправдания честолюбивых амбиций.

– Не смей так говорить про моего сына, – Градар не повысил голоса, но его лицо налилось кровью.

– Сына? Я тебя умоляю. Вот Ядвин твоя плоть и кровь, в нем течет кровь нашего отца, короля Грольфа, в нем течет кровь великого Гаутэха, а это пасынок, щенок Зарайи, чужак, пригревшийся у нашего очага.

– Яла, мне нет дела, что великий король и тебе отец, я с превеликой радостью сошлю тебя в деревню, подлечить твою больную голову.

– Предашь меня, свою единственную родную сестру? Ради кого, Градар, ради кого?

Градар брезгливо бросил:

– У меня нет больше сестры. Вот я и решил задачу про двух зверят. Можешь больше не беспокоиться о своей дочери, ей не грозит стать королевой.

– Меня, принцессу крови, гнать из дворца, как поршивую кошку? Ты низко пал, братец, твой род угаснет с нашим уходом. Этот мальчишка погубит все, что создали наши предки! – Яла при полном молчании нервически засмеялась и всхлипнула. – Идемте дети, нам здесь больше не рады. Идем, Ядвика, идем, Ядвин.

Высокая, худая женщина, подобрав юбки, как ошпаренная выскочила изо стола. Она потянула детей за рукава, призывая следовать за ней. Поднимаясь, Ядвин, вспыхнул от незаслуженной обиды, и, сдерживая гнев на мать, опустил ресницы и сжал кулаки, а его сестра гордо вскинула подбородок. Мать учила дочь никогда не прятать лица.

Король проводил задумчивым взглядом племянников, потом встряхнулся и велел наполнить бокалы вином. Присутствующие подавлено уставились в тарелки. Если в опале даже члены королевской семьи, то чего ожидать им?

****

Пестун резко натянул поводья, и карета остановилась посреди поля.

– Что случилось, пестун? – недовольно произнесла Яла.

– На повороте карета вашего тестя.

– Волк с разверстой пастью на дверцах? – уточнила принцесса.

– Да, миледи.

Яла задумчиво оглядела детей, сидящих в каретке битком набитой мешками с одеждой и посудой.

– Что же так даже лучше, – сказала она, берясь за ручку кареты.