Читать книгу Бог астероида - Кларк Эштон Смит - Страница 3

I

Это произошло на Испанской Горе. Именно там Лемюэль Сэркис, взобравшийся на неё из Доннера, чтобы избежать общества своих собратьев-туристов, впервые встретил существ с планеты Млок.

Поскольку Сэркис не был альпинистом-профессионалом, он не решился штурмовать корону из зубчатых скал на вершине длинного мрачного хребта, удовольствовавшись не столь высоким и более доступным восточным склоном. Отсюда он мог смотреть вниз на воды Лягушачьего Озера, тёмного и безмолвного, лежащего меж голых горных склонов.

Спрятавшись среди вулканических глыб от ветра, свирепствовавшего на верхнем гребне, Лемюэль пребывал в состоянии мрачного созерцания, в то время как тени гор удлинялись, раскачиваясь точно ленивые крылья, и бледный свет крался на восток по лежащим внизу чёрным опаловым водам. Безграничность одиночества и мрачное величие гор начали оказывать успокаивающее воздействие на Сэркиса. Все мелочи и банальности мирской жизни, от которых он бежал, выглядели теперь ничтожными на фоне открывшейся ему величественной перспективы.

Он не видел никого вокруг, ни пастуха, ни рыбака, когда карабкался вверх по залитым солнцем склонам, продираясь через заросшие деревьями овраги. Сэркис был сильно удивлён и даже раздражён, чувствуя, как камни расползаются под его ногами, словно чьи-то бесшумные ноги проскочили мимо него и прошли над пропастью. Судя по всему, кто-то ещё поднялся на гору. Сэркиса охватило мизантропическое отвращение, горечь и раздражение, когда он повернулся, чтобы посмотреть на того, кто нарушил его покой.

Однако вместо туриста или альпиниста, встреча с которыми здесь была бы вполне ожидаемой, он увидел двух существ, которые даже отдалённо не были похожи на людей, и более того, явно не имели ничего общего с какой-либо земной формой жизни. Не только в этот первый поразительный момент, но и во время всего, что последовало за ним, Сэркис удивлялся: не заснул ли он и не видит ли сейчас какой-то нелепый сон?

Каждое из существ было около четырёх футов высотой без чёткого разделения на голову и туловище. Они выглядели невероятно плоскими, едва ли не двумерными. Казалось, что они не стояли на ногах, а парили, будто плывя по воздуху. Сэр-кис, привычный к земным формам и посчитавший верхнюю часть этих существ головой, отметил, что она была намного больше, чем нижняя часть, и выглядела более округлой. Голова походила на безликий диск рыбы-луны и была окаймлена бесчисленными, ветвящимися усиками или щупальцами, похожими на цветочные арабески. Нижняя часть напоминала китайского воздушного змея. В ней присутствовали какие-то непонятные гоблинские черты, некоторые элементы, возможно, были глазами необычно вытянутого и косого типа. Туловище заканчивалось тремя широкими членами, похожими на ленты, а те, в свою очередь, делились на множество кисточек, которые волочились по земле, но казались совершенно неподходящими, чтобы служить в качестве ног.

Окраска этих существ сбивала Сэркиса с толку. Ему казалось, что она быстро менялась от опалово-пульсирующей черноты до неуловимой сероватости и ярких кроваво-фиолетовых оттенков.

Невозможные, выше всякого понимания, существа висели перед ним среди скал, покачиваясь вперёд-назад с призрачной медлительностью, как будто их нижние ленты с кисточками прикрепились к камням. Бахрома их переплетающихся усиков казалось, тянулась к Сэркису, живо и беспокойно подрагивая, а некоторые из органов, похожих на глаза – казалось, существа обратили на человека свой гипнотически сверкающий, кристаллический взор – постепенно становились ярче.

Сэркиса охватило ощущение расщепления реальности. Казалось, что сейчас он слышит тихий, настойчивый напев, источник которого невозможно было определить. Напеву смутно соответствовали медленные ритмичные колебания бахромы у существ. Сэркис слышал звуки в окружающем воздухе, точно охваченный некоей звучащей сетью, и вместе с тем они словно раздавались в его собственной голове, будто неиспользуемые клетки мозга задрожали от телепатического шума из неизвестных человечеству миров.

Напев становился всё громче, он приобретал определённую последовательность и артикуляцию – как будто некоторые полуфонетические звуки повторялись снова и снова в продолжительной, правильно составленной последовательности. Чем отчётливей становился этот напев, тем больше он делался похожим на протяжный голос. Сэркис вдруг с удивлением осознал, что голос пытается произнести английскую фразу «Пойдём с нами», и он понял, что существа искренне пытались донести до него это приглашение с помощью неземных органов речи.

Словно загипнотизированный, без страха или удивления, Сэркис отдался впечатлениям, которые осаждали его органы чувств. На плоских пустых дисках, похожих на туловище рыбы-луны, постепенно проступали тусклые, замысловатые линии и множества точек, которые собирались в группы, становились ярче и отчётливее, пока не начали складываться в определённую картину.

Сэркис мало понимал из того, что видел, но всё же сумел отметить ощущение огромного расстояния и чуждую, искажённую перспективу. В сиянии необычного света, заливающего всё потоком насыщенного цвета морской волны, возвышались странные угловатые механизмы, а наклонные структуры непонятных размеров, которые могли быть либо жилыми зданиями, либо оранжереями, вздымались над землёй под невозможными углами. По этой барочной сцене проплывали формы, которые имели едва уловимо, скорее угадываемое сходство с существами, которые находились сейчас перед ним: сходство, выглядящее как искажённый намёк на естественные формы, представленные в виде предельно искажённой картины художника-кубиста. Вместе с этими формами, словно сопровождаемая ими, двигалась другая фигура, имеющая такое же отдалённое и сомнительное сходство с человеком.

Каким-то образом Сэркис догадался, что эта последняя фигура символизировала его самого. Сцена представляла собой картину какого-то чужого мира или измерения, которое эти фантастические существа приглашали его посетить! Эта картина во всех деталях повторялась на дисках лиц обоих существ.

С необычайной ясностью и хладнокровием Сэркис задумался над этим приглашением. Должен ли он принять его? И что произойдёт, если он согласится? Разумеется, всё это было сном, а сны – это такие хитрые вещи, которые имеют привычку исчезать, если кто-то сознательно пытается постичь их неуловимый смысл. Но предположим, что это был не сон. В таком случае возникает вопрос – из какого мира явились сюда эти существа, и каким образом они попали на Землю? Безусловно они не могли прибыть сюда ни с одной из планет нашей солнечной системы. Их крайняя странность словно утверждала, что они были уроженцами другой галактики или, по крайней мере, другой звезды, не похожей на наше Солнце.

Существа, казалось, чувствовали его нерешительность. Картинки на лицах пришельцев исчезли, медленно сменяясь другими изображениями, будто они стремились привлечь Сэркиса различными пейзажами своего родного мира. В то же время напевный шум возобновился; и через некоторое время в его неопределённом, гипнотически монотонном звучании начали прорезываться какие-то знакомые слова, смысл большинства которых продолжал ускользать от Сэр-киса. Он как будто расслышал в них пугающие, невообразимо долго тянущиеся слова «предложение» и «бежать», словно эти вокабулы произносились какими-то огромными, гудящими насекомыми.

Затем, сквозь странный гипнотический звук, он услышал живой смех девушки и весёлую болтовню человеческих голосов. Несколько человек поднялись на гору, направляясь к Сэркису по склону, хотя он ещё не видел их.

Обаяние сна рассеялось, и он почувствовал шок истинного страха, а также глубочайшее изумление, когда увидел, что неизвестные пришельцы всё ещё находились перед ним. Появление человеческих голосов убедило Сэркиса, что это был не сон. Он ощутил, как монструозные и необъяснимые существа непроизвольно отпрянули от земного разума.

Голоса за скалами приближались, и Сэркису показалось, что он узнал речь одного или двух своих товарищей по лагерю. Затем, когда он вновь обернулся к пришельцам, то увидел над их гротескными плавающими формами внезапно появившийся непонятно откуда металлический объект, блестящий медью, закрывший собою небо, словно какой-то механический мираж. Лабиринт из наклонных стержней и изогнутых сетей, казалось, парил в воздухе, опускаясь на двух существ. Через мгновение он исчез, а вместе с ним пропали и визитёры!

Сэркис едва ли понимал, что к нему приближаются женщина и двое мужчин – все члены группы, от которых он хотел уйти. К замешательству, подобному тому, что охватывает внезапно проснувшегося человека, добавился леденящий ужас от понимания того, что он встретился с чем-то сверхъестественным.

Через неделю Сэркис вернулся к себе домой в Сан-Франциско, где возобновил свою утомительную деятельность коммерческого художника, которая являлась его единственным надёжным источником средств к существованию. Эта совершенно чуждая ему работа приводила к беспощадному удушению более высоких стремлений. Он хотел рисовать нереальные картины, мечтая воплощать свои фантазии в пышных цветах, примерно так же, как Бердслей выражал их в витиеватых орнаментальных линиях. Однако, было похоже, что такие картины не пользуются большим спросом.

Происшествие на Испанской Горе крепко взбудоражило его воображение, хотя он всё ещё сомневался в реальности произошедшего. Он беспрерывно размышлял об этой встрече и часто проклинал несвоевременное вторжение своих спутников, из-за которых пришельцам пришлось исчезнуть.

Ему казалось, что эти существа (если только они не были простой галлюцинацией) появились в ответ на его собственные смутные, не имеющие чёткого направления стремления к чему-то неземному. Словно посланники из чужой Вселенной, они нашли его, одарив своим приглашением. Их попытка словесного общения доказывала знание языка землян; и было ясно, что они могут приходить и уходить по своему желанию, несомненно, с помощью какого-то таинственного аппарата.

«Чего они хотели от меня?» – размышлял Сэркис. Какой бы оказалась его судьба, если бы он отправился с ними?

Его художественное стремление к фантастике получило новый стимул; и не раз, завершив свою ежедневную работу по рисованию рекламы, он пытался извлечь из своей памяти облик пришельцев. Это давалось ему с большим трудом: образы, с которыми он пытался разобраться, не имели аналогов; а невероятные оттенки и пропорции их тел мешали любым попыткам вспомнить хоть какие-то детали. Казалось, что здесь был задействован какой-то совершенно чужой спектр и трансевклидова геометрия.

Однажды вечером Сэркис стоял перед своим мольбертом, сердито глядя на него. Картина, по его мнению, была глупой кляксой, состоящей из слишком большого количества оттенков, которые совершенно не могли передать истинную диковинность задуманной художником темы.

Не было слышно ни единого звука, ни какого-либо иного сигнала, ничего, что могло бы заведомо привлечь внимание Сэркиса. И тем не менее, резко обернувшись, он увидел находившихся позади него тех же двух существ, которых встретил на Испанской Горе. Они медленно покачивались в свете лампы между захламлённым столом и потрёпанным диваном. Их нижние конечности вытянулись, как кисточки, на старом ковре, потёртые цветочные узоры которого были забрызганы пятнами свежей краски.

С кисточкой в руке Сэркис мог только стоять и смотреть, ощущая тот же гипнотический трепет, находящийся за пределами страха или удивления, который охватил его на горе. Он вновь увидел неторопливое, убаюкивающее помахивание усиков-арабесок; снова, точно во сне услышал фантастический монотонный гул, который превращался в длинные вокабулы, приглашающие художника отправиться вместе с пришельцами. И снова на луноподобных дисках лиц пришельцев проявлялись сцены, которые привели бы в отчаяние любого футуриста.

Почти без эмоций и размышлений Сэркис вслух произнёс слова согласия. Он почти не понимал, что говорил.

Волнообразные движения усиков прекратились с такой же неторопливостью, как и начинались. Жужжащий созвучный напев затих, картинки исчезли. Затем, как и прежде, в воздухе вспыхнул медью летающий механизм. Широкие, косые стержни и вогнутые сети воспарили между потолком и полом, опускаясь вниз, окружая инопланетных созданий и самого Сэркиса. Между светящимися решётками он едва мог разглядеть знакомую обстановку своей комнаты.

Ещё мгновение, и комната исчезла, как тень при появлении света. Не было никакого движения или перехода; казалось, что перед художником открылось чужеземное небо, залитое малиновым цветом. Краснота потекла к нему, она наполнила его глаза яростью кипящей крови, она изливалась на Сэркиса, словно зловещий пылающий водопад.

Постепенно он начал различать какие-то определённые контуры и массивные объекты. Прутья и сети всё еще окружали его, странные компаньоны тоже находились рядом. Странно изменившиеся, они плыли в малиновом потопе, как рыбы-гоблины из какого-то адского моря. Сэркис невольно отпрянул от них: они были ужасающими, чудовищными.

Теперь он увидел, что стоит на удивительном мозаичном полу, со всех сторон выгибающемся кверху, словно дно огромной тарелки. Высокие, наклонённые наружу стены, без окон и крыши, возвышались вокруг. У механизма, который его окружал, тоже не было верхней части, и Сэркис понял, что тот меняется. Очень медленно, словно умирающее пламя, стержни и сетки погружались в маленькие гнёзда на полу и исчезали из вида.

Глубокий багрянец небесного купола над башней сочился густым, тяжёлым светом. Материал, из которого было построено здание, представлявший собой то ли камень, то ли металл или какой-то совсем уж неслыханный элемент, истекал сиянием жидкого рубина и растворяющейся киновари.

Сэркис осознал, что воздух, который он вдыхал, хоть и содержал достаточное количество кислорода, вместе с тем был непривычно густым. Казалось, он словно застревал в его лёгких. Кроме того, когда художник попытался сдвинуться с места, он обнаружил, что его вес значительно увеличился, словно под воздействием гравитации гигантской планеты.

Сэркис не мог даже представить себе, где он оказался и как сюда попал. Он испытывал томление художника по странному, потустороннему миру; но он никогда не мечтал о таком полном и бредовом отчуждении от всех известных вещей. Более того, он никак не мог представить себе такого нервного потрясения, которое привело бы к реальному переходу в иной мир. Его ощущения физического дискомфорта вскоре были дополнены какой-то оптической пыткой: свет беспокоил его, он жестоко подстёгивал его чувства, и в то же время подавлял и угнетал его.

Множество существ, похожих на спутников Сэркиса, начали появляться в башне без крыши, плавно опускаясь с неба или вплывая через низкие двери. Они толпились вокруг человека, и Лемюэль обнаружил, что их усики и ленты осторожно прижались к его рукам и ногам, и тянут его к одному из выходов. Он ощущал безрассудный ужас от их прикосновений, как ребёнок в объятиях кошмарных теней. Их громкое жужжание пробудило в его мозгу мысль о какой-то враждебной орде отвратительно гудящих насекомых.

Миновав дверной проём, он вошёл в море света, в котором не смог ясно разглядеть особенности ландшафта. Почти вертикально над головой он увидел ослепительное пятно огромного солнца. Толпа жителей-гоблинов, ежеминутно увеличивавшаяся в числе, понесла его вниз по голому, лишённому травы склону, подножие которого терялось в потоке малинового цвета.

Он всё больше и больше чувствовал невыразимое недомогание, страшную смесь замешательства, раздражения и депрессии, чему способствовали все его чувства. Он попытался вспомнить обстоятельства своего отбытия с Земли, стараясь заверить себя, что существует какое-то естественное объяснение всему произошедшему. Лемюэль убеждал себя, что существа, чьё приглашение он принял, были дружелюбными и имели добрые намерения, что никто не причинит ему вреда. Но все подобные мысли были бессильны успокоить его возбуждённые нервы, со страшной силой атакуемые бесчисленными сомнениями и колебаниями. Человеческое тело просто не могло выдержать подобной нагрузки.

Мучения становились всё сильнее. Его путешествие вниз по склону, затянувшееся из-за повышенной гравитации и неторопливого дрейфа его фантастического эскорта, который, казалось, подчинялся другому, более медленному течению времени, выглядело настоящим нисхождением в ад. Каждое ощущение становилось для художника источником боли и ужаса, и он находил скрытую угрозу зла практически во всём, что его окружало.

Под склоном, на берегу неподвижного моря во мраке вырисовывалась вторая чашеподобная башня без крыши. В тот момент она казалась ему похожей на святилище инопланетного дьяволизма, ненавистного и угрожающего. Ему хотелось громко орать от невыразимого ужаса, когда существа-гоблины несли его к башне, заставляя проходить через её порталы.

Внутренние помещения этой башни, открытой красному небу, были облицованы множеством диковинных резных фигур от пола до верха. В центре на полу стояло необычное ложе, состоявшее из кучи толстых матерчатых тюфяков.

С нервной нерешительностью разглядывая его, Сэркис осознал, что толпа растаяла, словно удовлетворив своё любопытство. Осталось всего с полдюжины существ; но поскольку все они были одинаково чудовищны, он не мог быть уверен, что среди них остались его первоначальные компаньоны.

С отвратительным гудением эти существа окружили его и потянули в сторону ложа. Он сопротивлялся, но сжимавшие его в своих объятиях липкие и противные ленты с кисточками были невероятно сильны, точно щупальца осьминогов. Ложе выглядело достаточно безобидным, и, несомненно, существа просто демонстрировали Сэркису своё гостеприимство, пытаясь на свой лад удовлетворить потребности человека. Но Сэр-кис ощущал ужас пациента с лихорадочным бредом, которому врачи и персонал казались адскими палачами.

Последняя попытка удержать над собой контроль провалилась, Сэркис кричал и яростно сопротивлялся. Собственный голос казался ему жутко гулким в густом воздухе, эхом возвращаясь к нему, окружая его оглушительными криками чревовещателя. Казалось, что он сражается под гнётом тяжёлого груза камней.

Очень осторожно, но вместе с тем решительно, существа разместили его на ложе. Он всё ещё пытался сопротивляться им, сам толком не представляя чего боится. Двое существ протянули свои ленты поперёк его лежащего тела, переплетая их разделённые концы точно пальцы; а двое других точно таким же образом охватили своими конечностями ноги Сэркиса. Плавая чуть выше пола, они крепко удерживали его на ложе, словно врачи, связавшие буйного пациента.

Совершенно беспомощный, он увидел, как двое оставшихся существ взмывают ввысь и исчезают за краем башни. Спустя некоторое время он прекратил свою бесполезную борьбу, но двое сопровождающих всё ещё держали его связанным с помощью своих плоских липких лент.

Сэркис испытывал болезненные муки, продолжительность которых не могла быть измерена земным временем. Красное небо, казалось, опускалось на него, становясь всё тяжелее и ближе, и загадочные детали скульптур на стенах башни беспокоили его коварными предположениями о чуждой гнусности и страхе. Он видел сатанинские лица, которые кричали в ликовании или непристойно хмурились, и безликих существ подобных горгульям, трепетавших подобно злотворным душам в водопаде малинового света.

В небе возникло ужасное пламенное свечение. С невыносимой медлительностью огромное солнце, поднимаясь к зениту, заполняло своей сферой чашу, образованную окружностью башни. Замысловатые резные фигурки словно удваивались под движением лучей этого света, звёздные монстры и горгульи источали ядовитое рубиновое сияние, вливавшееся в глаза Сэркиса, сводя его с ума, пока он не сомкнул свои веки. Но и с закрытыми глазами он продолжал видеть разъедающий, неумолимый, раздражающий цвет, клеймом впившийся в его разум. Наконец, на него навалилась великая тьма. Всё ещё преследуемый плавающими пятнами едкого малинового цвета он бесконечно долго тонул в медлительных свинцовых водах Леты, прежде чем потерять сознание.

Он проснулся в каком-то оцепенении, заторможенный и измученный, будто его нервы были сожжены этим жестоким красным буйством. С кошмарным усилием он открыл глаза и увидел небо погребального фиолетового цвета. Красное солнце сменилось столь же огромным фиолетовым солнцем двойной звезды; и этот пурпурный шар нависал сейчас над башней без крыши скорбным блестящим полумесяцем.

Сэркис никак не мог собрать воедино свои разрозненные мысли; но в его уме возник бесформенный страх, осознание чего-то непоправимо неправильного и гибельного. Его всё ещё удерживали ленты четырёх существ. Покрутив головой вокруг, он увидел, что рядом с ложем тихо плавают еще несколько этих созданий. В их ловких конечностях, более гибких и широких, чем руки, они держали множество странных предметов.

Увидев, что Сэркис проснулся, они подплыли к нему, предлагая некие гладкие, удлинённые штуки, похожие на фрукты. Одно из существ прижало к губам человека неглубокую миску, наполненную густой, вязкой жидкостью, явно намекая, что он должен её выпить.

Совершенно сбитый с толку и расстроенный Сэркис, вновь в ужасе отпрянул от этих существ. Их необычайные тела, залитые траурным фиолетовым светом, были похожи на трупы, на мёртвых инозвёздных существ. Бескрайняя меланхолия изливалась из пурпурного солнца, опускалась каскадами с наклонных стен, струилась с чудовищных резных фигур. Жужжание его помощников, которые, несомненно, пытались успокоить Сэркиса, было тяжелым и ужасающим, походя на заупокойную мессу. Отказавшись от предлагаемой еды и питья, он закрыл глаза и лёг неподвижно, поддавшись охватившему его мрачному безумию.

Всё, что последовало за этим, было словно частью этого безумия, и не отделялось от переполнявших его фантазмов. Сэркис был снят с ложа своими спутниками, образовавшими своего рода колыбель из собственных конечностей, в которой они вынесли его из башни и повлекли по какой-то бесконечной дороге. Периодически он открывал глаза, глядя на ужасные растения, которые плавали и качались в фиолетовом воздухе, подобно морским водорослям в океанском течении.

Вскоре он понял, что его носильщики спускаются с крутого склона, словно направляясь в какой-то еще более глубокий круг этого скорбного ада. Стены, которые, возможно, были наклонными катакомбами, освещёнными синеватым, смертным сиянием, подавляли его своей близостью.

Наконец, Сэркис обнаружил себя в большой комнате, обстановка которой в его расстроенных глазах состояла из страшных и многообразных орудий пыток. Тревога Сэркиса возросла, когда плоскотелые существа растянули его на слегка вогнутой плите из бледного минерала; принадлежности и механизмы по бокам и оконечностям которой напоминали средневековую дыбу.

Каменящий страх подавил его силы, остановил его дыхание, так что Сэркис даже не мог сопротивляться. Один из его предполагаемых мучителей плавал над ним в адском синем свете, в то время как другие, собравшись в некое подобие кольца, парили вокруг плиты. Плавающее существо накрыло бахромистыми кончиками своей средней ленты рот и ноздри художника, и он ощутил странный шок от этого контакта.

Ледяной холод вливался через его лицо в лоб и голову, в шею, руки и в туловище. Казалось, что существо применило какую-то странную, ошеломляющую силу – за потоком холода последовала потеря всех ощущений и необычная отстранённость от ужаса и недомогания, которые его мучили. Без тревог и размышлений он рассматривал находящихся вокруг него существ, которые сняли с него одежду и прикладывали к его телу зловещие маленькие диски и игольчатые пластины, являвшиеся частью механического оборудования плиты.

Всё это было для него бессмысленным. Каким-то образом – он даже не пытался понять, как именно, – вся сцена приобретала всевозрастающую тусклость и отдалённость, словно он отплывал от неё и от самого себя в другое измерение.

II

Его возвращение в сознание было похоже на новое рождение. В нём присутствовала некоторая странность – Сэркис, словно ребёнок, рассматривал новое окружение, но его страх и боль полностью исчезли. Он не обнаружил ничего чудовищного, неестественного, или угрожающего в мире, который был теперь открыт его чувствам.

Позднее, когда он научился легко общаться с обитателями Млока, те рассказали ему о необычных и радикальных операциях, которые они сочли необходимыми произвести с ним. Эти операции затронули его нервы и органы чувств, изменив все его каналы восприятия и даже определённые подсознательные функции, чтобы облегчить мучения, которые он испытывал от образов и колебательных излучений мира, в котором человеческие чувства не могли функционировать должным образом.

Поначалу местные обитатели не понимали его страданий, поскольку сами, будучи гораздо более приспособляемыми, чем люди, не испытывали какого-либо заметного дискомфорта при переходе из одного мира в другой. Однако после проведения диагностики состояния Сэркиса, они поспешили облегчить его мучения, благодаря достижениям их науки, превосходящей человеческую.

Сэркис так никогда и не смог полностью понять, что с ним сделали; тем более, что результаты операций, подарившие ему совершенно новый диапазон восприятия, были почти незаметны. Хозяева этого чужого мира искренне хотели, чтобы он мог слышать, видеть, чувствовать и воспринимать всё точно так же, как и они сами.

Пожалуй, наиболее основательные изменения произошли в его восприятии визуальных образов. Он видел новые цвета божественной мягкости и красоты. Красный дневной свет, который чуть не свёл его с ума, стал теперь чистым и безымянным оттенком, который Сэркис каким-то образом ассоциировал с изумрудно-зелёным. Фиолетовый свет двойной звезды больше не подавлял его, а её ультраспектральный цвет отдалённо ассоциировался у него с бледным янтарём.

Его представления о форме также претерпели соответствующие изменения. Тела и конечности инопланетных обитателей, которых он считал почти двумерными, некогда напугавших его своей гоблинской гротескностью, на самом деле представляли собой множество соединённых тонких плоскостей и кривых. Их сложность и глубина доказывали существование по крайней мере ещё одного, совершенно нового измерения. Облик их был эстетически приятным, с фундаментальной симметрией, подобной той, какую он ранее различал в хорошо сложенных человеческих телах. Местная растительность, пейзажи и архитектура больше не воспринимались им как ненормальные или чудовищные.

Его чувство времени теперь синхронизировалось с медленным темпом существования тяжёлой планеты, а речь и движения её жителей более не выглядели столь непомерно тягучими, как это воспринималось им ранее. Густой воздух и сильная гравитация также перестали доставлять ему неудобство.

Более того, он приобрёл несколько новых чувств. Одно из них лучше всего можно было описать как сочетание слуха и осязания: многие звуковые образы, особенно высокие тона, воспринимались его тактильными нервами как вариации ласковых прикосновений. Другое чувство заключалось в возможности слышать цвета. Некоторые оттенки всегда сопровождались звуковыми обертонами, зачастую весьма мелодичными.

С обитателями Млока Сэркис общался невербальным способом. После произведённых над ним операций они могли направлять телепатические образы и слова прямо в его разум. Постепенно Сэркис овладел и другими способами общения, которые требовали меньших затрат энергии, чем прямая телепатия. Ему стали понятны отображения мыслеобразов, проявлявшихся на их телах, словно на экранах. Звуковые вибрации их щупалец-арабесок, которые служили им вместо голосовых связок, также перестали казаться ему загадочными, а более высокие ноты речи местных жителей воспринимались как ясно различимые тактильные воздействия.

Он узнал, что его хозяева, которые называли себя Млоки, по имени своей планеты, были старой высокоразвитой расой, для которой чудеса научного мастерства давно стали вторичными по отношению к прелестям чистого восприятия и размышления. Млок, как ему рассказали, был третьей планетой двойной солнечной системы, в галактике, столь удаленной, что, по мнению здешних астрономов, её свет никогда не достигал Земли.

Способ, благодаря которому они смогли посетить Землю и взять Сэркиса в свой собственный мир, был поистине необыкновенным. Он включал в себя использование таинственной энергии, которая, проецируя себя через пятое измерение, могла существовать одновременно в противоположных концах Вселенной. Сияющий медью аппарат из стержней и сетей, опустившийся на Сэркиса, состоял из этой энергии. Как он контролировался и управлялся, Сэркис так до конца и не понял, уяснив лишь, что аппарат был крайне чувствителен к определённой нервной силе, которой владели Млоки.

Они часто посещали Землю, так же, как и многие другие обитатели иных планет, влекомые неизбывным любопытством. Несмотря на то, что их органы чувств развивались совершенно по-другому, они приобрели удивительные знания о земных условиях. Двое из них, имена которых звучали как Нлаа и Нлуу, нашли Сэркиса на Испанской Горе и телепатически восприняли его недовольство мирской жизнью. Сочувствуя ему, насколько это вообще было для них возможно, а также испытывая любопытство по поводу результатов такого эксперимента, они пригласили Сэркиса составить им компанию, когда они будут возвращаться на Млок.

Новые и чудесные ощущения Сэркиса среди Млоки стали настоящим чудом, свершившимся в его жизни. Впрочем, её видимые события по большей части были очень простыми, поскольку образ жизни этих существ, если не считать их экскурсий в отдалённые миры, был почти полностью созерцательным.

В качестве еды и питья они снабжали Сэркиса множеством фруктов и овощных соков. Сами Млоки получали питание непосредственно из воздуха и света. Их лишённые крыш башни были предназначены для сбора и фокусировки всех солнечных лучей, поглощение которых было для них редким, эпикурейским удовольствием. В определённой степени изменение нервной системы Сэркиса наделило его подобной же способностью; но пока что он всё ещё испытывал довольно сильную зависимость от более грубых продуктов.

Одной из самых примечательных особенностей изменения восприятия у Сэркиса была странная неопределённость в его чувствовании своего собственного тела. Казалось, что он обладает нематериальностью, похожей на существование во сне, и скорее плывёт по воздуху, нежели ходит на ногах, передвигаясь с места на место.

Немалую часть своего времени он проводил в беседах с некоторыми из Млоки, особенно с Нлаа и Нлуу, которые с удовольствием и увлечённостью опекали его, неустанно делясь с ним разнообразными, нелёгкими для понимания премудростями. Он обрёл здесь невообразимые представления о времени, пространстве, жизни, материи и энергии, а также был обучен новой эстетике и невероятно сложным искусствам, по сравнению с которыми его собственная живопись казалась теперь глупым и варварским времяпрепровождением.

Сэркис так и не узнал, как долго длилось его пребывание на Млоке. Его наставники, долгожители, для которых столетия выглядели не больше нескольких лет, не придавали большого значения формальному измерению времени. Много длинных двойных дней и коротких нерегулярных ночей минуло, прежде чем его начала мучить тоска по утраченной Земле. Среди всех развлечений и новшеств его существования, в его изменённых чувствах, в его уме зародилась ностальгия, поскольку его мозг всё ещё оставался мозгом земного человека.

Чувство это проявлялось у Сэркиса постепенно. Его воспоминания о мире, который он прежде ненавидел и от которого стремился убежать, приобрели навязчивое очарование и остроту, постепенно приобретая обаяние воспоминаний о раннем детстве. Отшатнувшись от чувственного изобилия в окружавшем его мире, он томился жаждой по незамысловатым зрелищам и лицам человеческого мира.

Млоки, прекрасно осведомлённые о росте этого чувства, пытались отвлечь Сэркиса новыми впечатлениями, отправившись с ним в путешествие по своей планете. В этом путешествии они использовали судно, которое плыло сквозь густой воздух, словно подводная лодка в каком-нибудь земном океане. Нлаа и Нлуу сопровождали землянина, заботились о нём и стремились продемонстрировать ему здешние чудеса на всех широтах родной планеты.

Однако эффект от этого путешествия оказался совершенно противоположным, и только усугубил ностальгию Сэркиса. Глядя сверху на лишённые куполов Карнаки и Вавилоны этого ультракосмического мира, он думал о земных городах с таким страстным вожделением, которое ранее казалось для него совершенно невозможным, учитывая его прежнее неприятие своего человеческого существования. Проплывая среди вершин потрясающих гор, по сравнению с которыми высочайшие земные пики выглядели жалкими валунами, он с болезненной тоской вспоминал Сьерры, едва удерживаясь от слёз.

Облетев Млок по экватору и посетив бесснежные полюса, экспедиция вернулась к своей отправной точке, которая лежала в царстве тропиков. Сэркис, пребывая в безнадёжно болезненном томлении, умолял Нлау и Нлуу отправить его обратно в свой мир с помощью таинственного силового проектора. Они пытались отговорить его, утверждая, что тоска по родине – всего лишь иллюзия, которая со временем рассеется.

Желая быстро и окончательно избавить его от подобных страданий, они предложили ему качественный способ очистки мозговых клеток. При помощи инъекции редкой растительной сыворотки они могли изменить самые глубинные воспоминания и психические реакции. Тогда его память, так же, как и изменённые органы чувств окажутся приблизительно такими же, как у самих Млоки.

Сэркис, хоть и уклонился от предложенной психической трансформации, которая полностью и навсегда отделила бы его от человечества, вполне мог согласиться на эту операцию. Однако этому помешали другие, совершенно непредвиденные неблагоприятные события.

Планетарная система, к которой принадлежал Млок, располагалась на самом краю местного звёздного скопления. В короткие межсолнечные ночи это скопление могло быть доступно взору. Оно выглядело как туманное звёздное облако, заполняющее половину неба; но другая его половина была тёмной и непроглядной, как туманность Угольный Мешок, известная земным астрономам. Казалось, что в этой чёрной пропасти нет живых звёзд, свет которых мог бы добраться до обсерваторий Млока.

И тем не менее именно эта пустота оказалась источником первого вторжения, ставшего серьёзной угрозой безопасности планеты двойного солнца. Первым признаком этого вторжения стало появление тёмного облака – явления, до сих пор неизвестного на Млоке, влага которого постоянно пребывала в густых морях и в плотном воздухе, не испаряясь и не проливаясь на землю в виде осадков. Облако в форме трапеции, стремительно опускалось, быстро расширяясь над южными областями планеты, превращая небо в купол насыщенной черноты. Этот купол пролился на землю всеразъедающим дождём из чёрных жидких глобул едкого химиката. Плоть, камень, почва, растительность, всё, что было затронуто этим дождём, мгновенно растворялось, образуя смолистые бассейны и ручьи, которые вскоре слились в постоянно расширяющееся море.

Известие об этой катастрофе моментально разнеслось по всей планете. За всеразъедающим морем следили с воздушных судов, изо всех сил стараясь остановить его распространение. С помощью атомной энергии были возведены дамбы, чтобы оградиться от моря; в центр загрязнения направляли элементальный огонь, стараясь его сжечь. Но все эти меры были напрасны: море, словно жидкая раковая опухоль, неуклонно пожирало огромную планету.

Пожертвовав собственными жизнями, Млоки сумели заполучить небольшое количество чёрной жидкости, доставив её для анализа. Они объявили о своих выводах относительно его природы в тот момент, когда едкое вещество уже начало разрушать их тела. Согласно этому заключению, упавшие из космоса глобулы были протоплазматическими организмами неизвестного типа, которые были способны разжижать все прочие формы материи в неостановимом процессе ассимиляции. Именно этот процесс сформировал всеразъедающее море.

Вскоре было получено сообщение об очередном дожде из глобул, на этот раз в северном полушарии. Третье выпадение смертоносных осадков, почти без промедления последовавшее за предыдущим, окончательно возвестило о скорой и несомненной гибели планеты Млок. Её жители могли лишь бежать от растворяющихся побережий трёх океанов, которые расширялись ненасытными кругами и рано или поздно должны были слиться в единое целое, охватив собой всю планету. Также стало известно, что и другие миры звёздной системы, не населённые разумными существами, подверглись нападению со стороны смертоносных организмов.

Млоки, будучи расой философов, издавна благодушно размышлявших о космических изменениях и смерти, смирились с грядущим уничтожением. И хотя возможность бегства в другие миры при помощи своих космических проекторов не представляла для них никакой сложности, тем не менее они предпочли погибнуть вместе со своей планетой.

Однако Нлаа и Нлуу, так же, как и большинство их товарищей, решили позаботиться о возвращении Лемюэля Сэркиса в его родной мир. Они утверждали, что несправедливо и неправильно обрекать человеческого гостя на погибель, которая грозила всем местным обитателям. Млоки незамедлительно отказались от идеи подвергнуть его дальнейшим трансформациям и могли лишь настаивать на его немедленном отбытии с их планеты.

Сбитый с толку, пребывая в состоянии странной растерянности он был доставлен Нлаа и Нлуу в башню, через которую он прибыл на Млок. С холма, на котором стояла башня, он мог различить далеко на горизонте чёрную дугу наступающего всерастворяющего моря.

Сопровождаемый своими наставниками, он занял своё место среди круга напольных гнёзд, образованных генераторами транспортировочного механизма. С большим сожалением и печалью он попрощался с Нлаа и Нлуу, тщетно пытаясь уговорить их лететь с ним.

Млоки сказали ему, что они могут с помощью своих мыслеобразов выбрать для него место, в котором Сэркис хотел был оказаться в момент своего возвращения домой. Он выразил желание вернуться на Землю через свою студию в Сан-Франциско. Более того, поскольку путешествие во времени для них было столь же доступно, как и перемещения в космосе, его повторное появление на Земле должно было произойти утром следующего дня после его отбытия, словно он никуда не улетал.

Решётки и сети, поменяв свою форму и оттенок, выглядевшие теперь совершенно по-другому для его изменившегося зрения, медленно поднялись из пола башни и окружили Сэркиса. Внезапно воздух вокруг него странно потемнел. Он обернулся к Нлаа и Нлуу с прощальным взглядом и обнаружил, что они, так же, как и башня, исчезли. Переход уже состоялся!

Псевдометаллические стержни и сетки начали растворяться вокруг него, и он попытался разглядеть знакомые очертания и мебель своей студии, однако из этого ничего не вышло. Им овладело недоумение, а затем ужасающее, всевозрастающее подозрение. Несомненно, Нлаа и Нлуу допустили ошибку, либо же сила проецирующего механизма оказалась недостаточной для того, чтобы вернуть его в желаемое место. Всё вокруг выглядело так, будто он оказался в совершенно неизвестной области или измерении.

В окружавшем его мрачном свете он увидел надвигающиеся тёмные, хаотичные массы, очертания которых источали кошмарную угрозу. Это место никак не могло быть его комнатой-студией – сумасшедшие угловатые утёсы, которые нависали над Сэркисом, выглядели не стенами, а краями какой-то адской ямы! Купол наверху, с его болезненно искажёнными плоскостями, изливавшими адские блики, не был прозрачной крышей, которую он помнил. Распухающие, вздувающиеся ужасы, которые поднимались перед ним по всему дну ямы с непристойными формами и бесчисленными оттенками разложения, никак не могли быть его мольбертом, столом и стульями.

Он сделал первый шаг и его встревожило чувство ужасной лёгкости. Словно из-за какого-то просчёта в расстоянии, первый же шаг отнёс его к одному из возвышавшихся перед ним угрожающих предметов. Проведя по нему рукой, он обнаружил, что предмет этот, чем бы он ни был, оказался липким и отталкивающим на ощупь, и отвратительным на вид. Однако, при внимательном осмотре, кое-что показалось ему отдалённо знакомым. Эта штука выглядела болезненно распухшей геометрической пародией на кресло!

Сэркис ощутил нервное потрясение, смутный и всеохватывающий ужас, сопоставимый с его первыми впечатлениями на Млоке. Он понял, что Нлаа и Нлуу сдержали своё слово и вернули Сэркиса в его мастерскую; но это понимание лишь усилило его недоумение. Из-за глубоких сенсорных изменений, которым его подвергли Млоки, его восприятие формы, света, цвета и перспективы больше не было привычным восприятием земного человека. Именно поэтому хорошо знакомая ему комната и её обстановка выглядели для него совершенно чудовищными. Каким-то образом, в своей ностальгии, поспешности и возбуждении во время отбытия с Млока, он не сумел предвидеть неизбежность этого изменения восприятия по отношению ко всем земным вещам.

Ужасное головокружение охватило Сэркиса, когда он окончательно осознал, насколько затруднительным выглядит его нынешнее положение. Фактически он оказался в положении безумца, который хорошо знаком со своим собственным безумием, но совершенно не способен его контролировать. Сэркис не мог знать, является ли его новый способ восприятия ближе к изначальной реальности, чем прежний человеческий. Это уже не имело значения при том непреодолимом чувстве отчуждения, пребывая в котором он отчаянно стремился восстановить хоть какие-то намёки или следы земного мира, что ещё не успели изгладиться из его памяти.

Подозрительно ощупывая окружающие предметы, словно в поисках выхода из какого-то пугающего лабиринта, Сэркис искал дверь, которую оставил открытой в тот вечер, когда он принял приглашение Нлаа и Нлуу. Его чувство направления, как он обнаружил, оказалось вывернутым наизнанку. Относительная близость и пропорции окружающих объектов сбивали его с толку; но, наконец, после многих спотыканий и столкновений с деформированной мебелью он нашёл безумный многогранный выступ среди искажённых плоскостей стены. Каким-то образом он понял, что этот выступ был дверной ручкой.

После многократных усилий он открыл дверь, которая, казалось, была неестественной толщины, с выпуклыми деформациями. Затем он увидел разверзшуюся перед ним пещеру с траурными арками, которая, как он помнил, была холлом дома, в котором он проживал.

Его движение по коридору и вниз по двум лестницам на улицу было похоже на странствие по какому-то постоянно усугубляющемуся кошмару. Стояло раннее утро, и он никого не встретил. Но помимо безумного визуального искажения всего, что было вокруг, на него тут же навалилось множество других чувственных впечатлений, которые лишь подкрепили и усилили его нервные мучения.

Он услышал шум пробуждающегося города, задававшего чуждый темп горячечной скорости и ярости: бешеный металлический лязг, высокие тона которого били по ушам Сэркиса, как стучащие молотки, как град из камней. Непрекращающиеся удары потрясали его всё больше и больше; казалось, что они долбят по самому мозгу, переполняя его своим грохотом.

Наконец, Сэркис вышел на то место, которые было известно ему ранее как городская улица: широкая аллея, которая вела к паромной переправе. Транспортное движение понемногу оживлялось, и Сэркису казалось, что проезжающие машины и пешеходы кружат с молниеносной скоростью, точно души проклятых в какой-то нижней пропасти безумного ада. Утренний солнечный свет выглядел для него пылающим пагубным мраком, который истекал разветвляющимися лучами из демонического глаза, нависающего над пропастью.

Здания ядовитых оттенков и чудовищных очертаний были полны бредового ужаса и мерзости болезненных видений. Люди выглядели отвратительными созданиями, стремительные движения которых едва позволяли Сэркису сформировать чёткое представление об их выпуклых глазах, раздутых лицах и телах. Они пугали его даже больше, чем жители Млока под сумасшедшим киноварным солнцем.

Окружающий воздух был тонким и бесплотным. Сэркис также испытывал своеобразный дискомфорт от невысокого атмосферного давления и слабой силы тяжести, что лишь усиливало его чувство безнадёжного отчуждения. Казалось, он двигался, как заблудший призрак через безотрадный Гадес, в который он был низвергнут.

Он услышал голоса пронёсшихся мимо него монстров: голоса их звучали с той же головокружительной скоростью, которой отличались их движения, так что слова были совершенно неразличимы. Это было похоже на звук какой-то вокальной записи, проигрываемой в ускоренном темпе на фонографе.

Сэркис пробирался по тротуару, в поисках каких-нибудь знакомых ориентиров в чуждо-угловатом нагромождении зданий. Иногда он думал, что собирается открыть дверь знакомого отеля или магазина, но затем, спустя мгновение, всякий намек на сходство с чем-то привычным терялся в безумной вычурности.

Он вышел на открытое пространство, которое ранее помнил как небольшой парк с ухоженными деревьями и кустами посреди зелёной травы. Он любил это место, и воспоминание о нём часто преследовало его в приступах космической тоски по родине. Теперь же, наткнувшись на него в этом бредовом городе, он тщетно пытался отыскать в нём столь давно желанное очарование и привлекательность.

Деревья и кусты были похожи на возвышающиеся грибы Геенны, омерзительные и нечистые, а трава походила на гнусных серых червей, вид которых вызывал у него болезненную тошноту.

Заблудившись в этом лабиринте страха и практически лишившись чувств, он бежал наугад и попытался пересечь магистраль, где машины, казалось, мчались со скоростью снарядов. Здесь, без предупреждения, которое могли воспринять его глаза или уши, что-то внезапно ударило Сэркиса, и он соскользнул в милосердное забвение.

Через час он очнулся в больнице, куда его привезли. Травмы, полученные им, когда он был сбит медленно движущейся машиной, перед которой он выскочил словно слепоглухой инвалид, не были серьёзными, но его общее состояние озадачило врачей.

Когда Сэркис пришёл в сознание, он начал ужасно кричать и съёживаться, словно в смертельном ужасе при виде врачей, которые были склонны диагностировать у него белую горячку. Его нервы были явно расстроены; хотя, как ни странно, врачи не смогли обнаружить в его крови наличия алкоголя или любого известного наркотического средства, чтобы подтвердить свой диагноз.

Сэркис не реагировал на мощные успокоительные средства, которые ему назначили. Его страдания, которые, казалось, принимали форму ужасных галлюцинаций, были длительными и прогрессирующими. Один из практикантов заметил странную деформацию глазных яблок Сэркиса. Врачам также пришлось как следует поломать головы над необычайно медлительной и протяжной манерой его воплей и корчей. Однако, несмотря на всю непостижимость этого случая, о нём достаточно быстро забыли, когда пациент через неделю скончался. Это была всего лишь ещё одна из тех неразрешённых загадок, которые иногда попадаются профессионалам даже в самых досконально изученных областях.