Читать книгу Космическая трилогия - Клайв Льюис, Клайв Стейплз Льюис - Страница 18

Следующим утром Рэнсом проснулся со странным чувством: будто с души у него свалился огромный камень. Затем он вспомнил, что гостит у сорна – и что существо, от которого он всячески скрывался, ничуть не уступает хроссам в дружелюбии. В общем, бояться на Малакандре теперь нечего – разве что самого Уарсы.

Огрей дал ему еды и воды.

– Что ж, – заговорил Рэнсом, – как мне добраться до Уарсы?

– Я тебя отнесу, – сказал сорн. – Для такого пути ты слишком маленький, а я с удовольствием побываю в Мельдилорне. Хросса не стоило отправлять тебя в путь этой дорогой. Почему-то они, глядя на живое создание, не могут понять, что у него иначе устроены легкие и в этих местах ему не выжить. Весьма на них похоже. Если бы ты погиб на харандре, тут же сложили бы песнь об отважном человеке. О том, как упрямо ты шел к цели, невзирая на чернеющее небо и слепящие ледяные звезды. А перед смертью ты, конечно же, произнес бы целую речь. А ведь прояви они немного осмотрительности, можно было показать тебе другой путь.

– Мне хросса нравятся! – сухо произнес Рэнсом. – И они очень правильно думают о смерти.

– Они правы, что ее не боятся, Рэн-со-ом, но они не относятся к ней разумно, не воспринимают ее как естественное свойство наших тел – и порой гибнут очень глупо, когда смерти можно легко избежать. Например, этот предмет спас немало жизней, однако хросса и не думают брать его с собой!

Он показал Рэнсому колбу с трубкой, на другом конце которой висела чаша – видимо, дыхательный аппарат.

– Дыши через нее, когда потребуется. А потом закрывай.

Сорн закрепил колбу у него на спине, а трубку перекинул через плечо и протянул Рэнсому. Того от касаний длинных паучьих рук с семью пальцами на каждой, холодных и костлявых, как птичьи лапы, бросило в дрожь. Чтобы хоть немного отвлечься, он спросил, где был изготовлен аппарат – ведь явно в какой-то лаборатории, а то и на фабрике. До сих пор ему не попадалось ничего похожего.

– Мы придумали, а пфифльтригги смастерили.

– Смастерили? – переспросил Рэнсом, в который раз пытаясь со своим скудным лексическим запасом выяснить экономическое и политическое устройство малакандрийского общества.

– Они любят мастерить разные вещи, – пояснил Огрей. – Лучше всего им удаются предметы на вид красивые, но совершенно бесполезные. Хотя иногда они мастерят разные предметы для нас. Только изделия должны быть сложными; на легкие поделки, пусть даже очень нужные, у них не хватает терпения. Впрочем, нам пора. Садись мне на плечо.

Предложение прозвучало до того неожиданно, что Рэнсом опешил, однако деваться было некуда – сорн уже присел на корточки; оставалось лишь собрать все мужество и взгромоздиться на покрытое чем-то вроде перьев плечо, прижаться боком к длинной блеклой щеке, а правой рукой обвить широченную шею, смиряясь со столь рисковым способом передвижения. Великан осторожно выпрямил спину, и Рэнсом взмыл в небо футов эдак на пятнадцать.

– Все хорошо? – спросил сорн.

– Да, вполне… – выдавил Рэнсом, и они двинулись в путь.

Более всего от человека сорна отличала походка. Он очень высоко поднимал ноги и ставил их необычайно бережно. Рэнсому вспоминалась то крадущаяся кошка, то вальяжно вышагивающий петух, то гарцующая лошадь, но из всех земных созданий ни одно не могло сравниться с сорном. Передвигаться на нем, к слову, было очень удобно. Вскоре голова кружиться перестала, взамен нахлынули забавные сентиментальные воспоминания, как он подростком катался в зоопарке на слоне или, совсем еще маленьким ребенком, на отцовской спине. В общем, стало даже весело. Двигались они довольно быстро: миль шесть, а то и семь в час. Холод был терпим, дышалось благодаря кислородной маске легко. Вот только открывавшийся с плеча сорна пейзаж был довольно унылым. Хандрамит давно пропал из виду. Шли они по дну неглубокого оврага, по обе стороны от которого тянулись голые зеленоватые скалы, испещренные кое-где красными пятнами. Небо у горизонта было темно-синим, в зените – почти черным; прикрыв глаза от слепящего солнца, удавалось разглядеть звезды. Со слов сорна Рэнсом понял, что не ошибался: еще чуть выше – и дышать уже нечем. Даже здесь, на скалах, стеной окружавших харандру, и в мелкой впадине, по которой проходил их путь, воздух был очень разреженным, как где-нибудь в Гималаях, и для дыхания почти не годился. А если подняться еще хоть на сотню футов, на харандру, истинную поверхность планеты, то и вовсе вмиг задохнешься. Поэтому и свет здесь такой яркий, ведь атмосфера его почти не затмевает.

Путники шли к расположенному совсем близко – рукой подать – горизонту, а перед ними на фоне изломанных скал шагала тень сорна с Рэнсомом на плече – донельзя четкая, как силуэт дерева, выхваченного из тьмы автомобильными фарами. Трещины и уступы были резкими и яркими, словно их нарисовала рука древнего живописца, не слыхавшего про законы перспективы. Рэнсом очутился близ тех самых небес, по которым несся на космической колеснице, и его вновь омывали неприкрытые воздушной оболочкой лучи. Поэтому сердце воспарило, и возникло прежнее чувство экстатичного восторга. Казалось, сама жизненная сила непрошено струится нескончаемым потоком. Не береги он в легких воздух, рассмеялся бы. Даже окрестности преобразились. С края оврага свесились пенистые клубы той самой розовой субстанции, которую он и прежде видел издалека. Теперь выяснилось, что она тверда как камень, а внизу клубы собираются в тонкий стебель, будто у растения. Рэнсом угадал – и впрямь точь-в-точь цветная капуста, только розовая и размером с кафедральный собор.

Он спросил, что это такое.

– Древние леса Малакандры, – отозвался Огрей. – Когда-то и на харандре были воздух и тепло. Там жило много существ; сегодня ты, сумей туда подняться, увидел бы их кости. Тогда и выросли эти леса, и с ними народ, которого уже много тысяч лет нет на свете. Росла у них не шерсть, а покров вроде моего. И они не ходили по земле и не плавали в воде, а скользили по воздуху, размахивая широкими лапами. А еще эти существа чудесно пели, и красные леса в те дни звенели от музыки. Увы, сейчас там могут обитать лишь эльдилы.

– В нашем мире такие существа есть до сих пор, – похвастался Рэнсом. – Мы зовем их птицами. А где же тогда был Уарса?

– Там же, где и сейчас.

– Почему он допустил, чтобы они погибли?

– Не знаю. Но никто не должен жить вечно, такова воля Малельдила.

Чем дальше они шли, тем гуще становились окаменелые леса, тем чаще безжизненный пустынный горизонт расцветал ярче летних весенних садов. По дороге не раз попадались пещеры, где, по словам Огрея, жили сорны; порой высокие скалы были испещрены черными дырами, и оттуда доносился неясный шум. «Работают», – говорил сорн, однако Рэнсом так и не понял, о чем речь. И вообще Огрей произносил очень много незнакомых слов, которых хросса в своей речи не использовали. Ничего похожего на селения или города Рэнсом не увидел; должно быть, сорны предпочитали уединение. Пару раз из пещерного зева выглядывала длинная узкая голова, чтобы поприветствовать странников низким трубным голосом, но большей частью каменное ущелье было столь же пустынным, как и вся харандра.

Лишь после полудня, когда путники спускались в расселину, пересекавшую дно оврага, повстречали разом троих сорнов. Те будто не шагали, а скользили, как на коньках. Умело балансируя на крутом склоне – сказывалась необычайная легкость этого мира, – они стремительно неслись вперед, словно корабли под всеми парусами. Двигались сорны столь грациозно, а их оперение так мягко мерцало в солнечных лучах, что Рэнсом окончательно переменил мнение об их расе. Никакие они не «людоеды-великаны», как ему чудилось в первые минуты, когда он вырвался из рук Дивайна и Уэстона; скорее «титаны» или «ангелы». Даже лица их более не внушали ужас: они не застыли в потусторонней гримасе – на них лежала печать величия. Просто сперва Рэнсом – не из трусости, скорее, в силу своей вульгарности – не сумел разглядеть в вытянутых чертах строгость и благородство. Так, наверное, глупый лондонский школьник обсмеял бы Парменида или Конфуция!.. Белые создания проплыли мимо Рэнсома с Огреем, склонив головы, точно макушки деревьев.

Невзирая на холод – тот порой заставлял спускаться с удобного плеча и шагать на своих двоих, – Рэнсом хотел бы, чтобы путешествие продлилось как можно дольше. У Огрея, однако, были свои планы, и он задолго до заката остановился на ночлег в жилище одного старого сорна. Рэнсом понял, что его решили показать местному ученому. Пещера была огромной – не пещера даже, а целый лабиринт из тоннелей и гротов, заполненных непонятными предметами. Особенно Рэнсома заинтересовали свитки из загадочного материала, похожего на кожу, – их покрывала вязь письмен. То явно были книги, которых на Малакандре, судя по всему, не так уж много.

– Лучше держать все в памяти, – пояснили сорны.

Рэнсом спросил, не боятся ли они утратить какие-нибудь важные сведения. Ему пояснили: Уарса ничего не забывает и, если надо, напомнит.

– Раньше у хросса было много книг с песнями, – добавили сорны. – Сейчас их почти не осталось. Хросса говорят, книги разрушают поэзию.

Хозяин жил не один, а с другими сорнами, которые норовили ему угодить. Сперва Рэнсом принял их за слуг, затем, поразмыслив, решил, что это ученики или помощники.

Вряд ли земному читателю будет интересно, о чем они беседовали весь вечер, поскольку сорны засыпали Рэнсома вопросами, не давая ему перехватить инициативу. И допрашивали его совсем иначе, нежели мечтательно настроенные хросса. Сорнов интересовала вся Земля в целом: ее происхождение и нынешняя география, флора, фауна, история человечества, языки, политика и искусство. Выведав все, что Рэнсом знал по одной теме, – а выдыхался он довольно быстро, – они тут же переходили к следующей. Порой они вытягивали нужные им факты не напрямую, а косвенным путем (что говорило об их широком научном кругозоре). Вот Рэнсом обмолвился о деревьях, пытаясь описать процесс производства бумаги – и тем самым заполнил пробелы в своих ответах на ботанические темы; рассказал о навигации – и невольно затронул вопросы минералогии, описал паровой двигатель – и дал представление о земном воздухе и воде. Рэнсом с самого начала понял, что придется быть откровенным; юлить и увиливать – недостойно для хнау, да и попросту бесполезно. Потому он изложил всю историю земной цивилизации как есть; в частности, рассказал о войнах, рабстве и проституции, чем безмерно потряс своих слушателей.

– Все потому, что у них нет Уарсы! – сказал один из учеников.

– Все потому, что каждый из них хочет стать маленьким Уарсой, – уточнил Огрей.

– А какой толк? – возразил старый сорн. – Кто-то должен ими править – кто-то другой, не из их числа. Животными управляют хнау, ими правят эльдилы, а те подчиняются Малельдилу. А у этих созданий эльдилов нет. Они пытаются поднять себя за волосы, или увидеть с одного места всю землю, или родить самих себя.

Особенно сорнов поразили два момента. Во-первых, то, какие колоссальные силы земляне тратят, чтобы поднимать и перемещать разные предметы. И, во-вторых, что на Земле обитает лишь один вид хнау – по мнению сорнов, это сильно ограничивает людскую способность к мышлению.

– Вы мыслите лишь так, как могут существа вашей крови, – объяснил старый сорн. – И не способны понять того, кто другой крови.

Для Рэнсома разговор получился очень утомительным и тягостным. Однако, укладываясь спать, думал он не о человеческой ограниченности или собственном невежестве, а о древних лесах Малакандры и о том, каково жить, постоянно видя перед собой красочный мир, некогда населенный дивными созданиями, но ныне утраченный.