Читать книгу Великий торговый путь от Петербурга до Пекина. История российско-китайских отношений в XVIII— XIX веках - Клиффорд Фауст - Страница 6

С конца весны и на протяжении всех летних месяцев 1726 года посол С.Л. Владиславич-Рагузинский имел возможность убедиться в том, что подробные распоряжения из Санкт-Петербурга далеко не всегда трансформируются в толковые и разумные действия на территории, расположенной в 2 тысячах миль восточнее столицы империи. Мало того, что он считал целесообразным требовать замены епископа Кульчицкого и абсолютно новой топографической съемки с картами, множество требующих разрешения других проблем, как пустяковых, так и более значительных, стремительно наваливалось на него одна за другой. Спустя два месяца после прибытия ему сообщили о смерти купца Степана Михайловича Третьякова, служившего директором казенного обоза, остановленного с 1724 года на Стрелке реки Чикой. На место выбывшего директора обоза Савва Лукич подобрал главного целовальника того же обоза оценщика Дмитрия Молокова. Однако от китайцев поступило предупреждение о том, что никакие русские обозы, ни казенные, ни частные, не допустят до самого Пекина, пока не начнутся переговоры по сохраняющимся разногласиям, а разрешат доехать только до Угры, где можно будет организовать торги. Причем китайцы обещали пропускать не более 300 подвод с товаром в год.

С.Л. Владиславич-Рагузинский огорчился, так как рассчитывал на организацию безотлагательной отправки готового обоза, а теперь сами китайцы предупредили его о том, что они не собираются заключать договор любой ценой. Еще в мае Владиславич-Рагузинский сообщил из Иркутска, что, по его разумению, на тот момент китайский двор «не проявлял большой склонности к восстановлению торговли и душевной переписки с российской империей». Настроения при этом дворе не изменятся, по крайней мере до тех пор, пока не уладятся проблемы с переселенцами и хищением домашнего скота через границу, причем уладятся на китайских условиях. К тому же Л. Ланг и прочие российские чиновники, служившие на границе, разъяснили ему, что какое-либо взаимоприемлемое решение вопроса переселенцев «дастся с большим трудом». Так Савва Лукич и доложил в Коллегию иностранных дел.

Предчувствия по поводу предстоящих тяжких времен были небезосновательны, а тут сибирский генерал-губернатор М.В. Долгорукий доложил в Санкт-Петербург о сосредоточении китайских войск для очередного массированного удара по позициям джунгарского контайши. Угроза такой военной подготовки для слабых и обветшалых русских фортов вдоль границы выглядела вполне очевидной: Владиславич-Рагузинский доложил, что форты Нерчинска, Удинска и Селенгинска находятся в плачевном состоянии, а поставки артиллерии и боеприпасов к ней пребывают в полном беспорядке. Мало того, что эти примитивные фортификационные сооружения слабо защищали гарнизоны не только от нападения монгольских или китайских регулярных войск, но даже и от вооруженного ополчения. Они вообще утратили способность толково противостоять воровству и прочим формам жульничества, которые практиковали купцы, организовавшие в окрестностях свои торги. Охрану границы требовалось укреплять, поэтому Савва Лукич воспользовался предоставленными ему широкими особыми полномочиями и приказал местному губернатору отремонтировать обветшалые форты. Когда средств от местных подушных податей не хватало, приходилось взывать к совести солдат, служилого люда, уголовников, а также простых жителей или просто принуждать их к выполнению ремонтных работ. В августе 1726 года Владиславич-Рагузинский наконец-то поднялся в верховья Селенги к границе, оглядел неудачное положение на местности важного форта Селенгинска и потребовал его построить заново на той же реке, но в выбранном им самим месте. Он указал новое место на «столбовой дороге», где река выглядела более полноводной. Императорским указом от 30 декабря 1726 года утверждалось требование посла, и в нем содержался приказ на использование солдат под командованием полковника И.Д. Бухгольца на фортификационных работах. Военной коллегии предписывалось им в помощь незамедлительно откомандировать на место инженера и артиллерийского офицера. На этот раз намечалось возвести капитальный форт из камня и земли; время поджимало, а обстановка не позволяла его тратить на сооружение примитивных и удручающе мелких пограничных острогов.

Владиславич-Рагузинский, не задерживаясь, проехал через Селенгинск, поднялся по реке к небольшому поселению под названием Стрелка на реке Чикой, где остановился в ожидании обоза Д. Молокова. (Он обнаружил, что этот городок тоже находился в плачевном состоянии.) Требовалось предпринять еще одно усилие, чтобы получить разрешение на выдвижение обоза его сопровождения; из Селенгинска он выслал к границе помощника – капитана Миклашевского для встречи с китайскими чиновниками, которые должны были сопроводить этого русского офицера в Пекин. Капитану поручили сообщить о скором прибытии русского посла. Владиславич-Рагузинский поспешил на очередную встречу, и в очередной раз его ждало разочарование. Первое знакомство состоялось на берегу маленькой речки Бур 25 августа. Китайцы повторили полученное ими предписание запретить проход торгового обоза в Пекин, ввиду отсутствия специального пропуска из китайской столицы. Выбора не оставалось: посольству предстояло отправиться в путь без обоза. Через неделю с небольшим Владиславич-Рагузинский во главе своего посольства из 120 человек под охраной вооруженного отряда из 1400 человек личного состава под командованием полковника И.Д. Бухгольца ступил на монгольскую территорию. Наконец-то для них начинались большие приключения.

Владиславич-Рагузинский еще до встречи с китайцами исходил из того, что обоз Д. Молокова задержится на неопределенное время, поэтому на Стрелке он приказал вернуть его в Селенгинск – более удобное место для ожидания. К тому же он прекрасно осознавал, что до тех пор, пока купцам-единоличникам совсем не запретят доставку сибирских мехов в Пекин, причем как напрямую, так и через посредников, рассчитывать на доход от государственной торговли не приходилось. В своем последнем пространном донесении собственному руководству в Санкт-Петербург, написанном 31 августа, Савва Лукич требовал восстановления запрета на частную торговлю пушниной через границу во время нахождения обоза в Пекине. Ответом стал царский указ в адрес Сената от 30 декабря 1726 года, которым запрещалась частная торговля пушниной с Утрой, Науном и на рынках прочих городов, находившихся под властью китайцев, «чтобы обоз Нашей короны не нес убытки от продажи пушнины в Китае». Однако купцы-единоличники могли продолжать вывоз за рубеж любых разрешенных государством товаров по собственному усмотрению после оплаты положенных таможенных пошлин. В данный момент, по крайней мере, российский посол явно видел низкую доходность казенных обозов, посещавших Пекин. Уже в мае его терзали сомнения по поводу того, что китайцы наконец-то пойдут на возобновление торговли непосредственно в Пекине, и он предложил, чтобы при таком раскладе государственную пушнину доставляли в Утру на 50 тысяч рублей в год. А новые партии пушного товара задерживать до полной распродажи предыдущих партий. В своем августовском донесении он сетовал на то, что русские купцы-единоличники теперь вывозили в Утру и остальные места громадный объем пушнины, при котором частный экспорт ее в год превышает объем пушнины, перевозимый двумя казенными обозами! С точки зрения таможенных пошлин, начиная с приостановления китайцами торговли, с одних только этих товаров государство теряло 20 тысяч рублей. В отсутствие сотрудничества с китайцами по закрытию границы, из-за слабых мест в организации российской пограничной службы, в силу безграничной изобретательности купцов-единоличников в деле уклонения от государственных чиновников и таможенных платежей, а также по причине избытка в Пекине мехов, доставленных в частном порядке, будущее государственной торговли обозами выглядело туманным. И это в лучшем случае. Требовалось выждать и посмотреть, какие меры можно будет принять совместными с китайцами усилиями.

Путешествие от берегов Буры через монгольские степи и безжизненную пустыню Гоби до ворот Калгана и Пекина оказалось вполне спокойным предприятием, насколько можно было рассчитывать в те дни и в тех землях, и первые повозки обоза прибыли в Пекин 21 октября 1726 года. После относительно непродолжительного двухнедельного ожидания посол ее императорского величества императрицы всея Руси удостоился приема при дворе Небесного императора Китая и исполнил все предусмотренные протоколом приветственные ритуалы. Случилось это, однако, вскоре после того, как русские гости выступили с громогласными жалобами на дурное с ними обращение. С.Л. Владиславич-Рагузинский и Л. Ланг воспротивились тому, что китайские власти всячески ограничивают свободу их передвижения, что их жилище находится под постоянной охраной солдат Пекинского гарнизона, что все помещения в русском доме каждую ночь опечатывают, что местные поставщики предоставляют им недостаточное количество продовольствия («держат на голодном пайке»), что их снабжают вредной для здоровья соленой водой, что им всем угрожают тюрьмой за неуступчивость на переговорах. Во время этих переговоров и сам Савва Лукич и половина его свиты заболели (причиной недуга тогда назвали употребление соленой воды), но справедливости ради следует признать, что Юнчжэн спешно направил своего собственного лекаря на помощь занедужившему русскому послу.

Китайцы широко применяли изворотливую и изощренную «строптивость, отговорки и даже шантаж», но и тактика русских дипломатов точно так же благородством не отличалась. Коэн сообщает, что перед отъездом из Санкт-Петербурга С.Л. Владиславич-Рагузинский принимал в своем доме французского посла Жака де Кампредона и получил от него рекомендательное письмо для передачи иезуитскому миссионеру отцу Доминику Парренину. В Пекине Савва Лукич имел приятную и плодотворную беседу с этим искусным в политических делах иезуитом и получил от него рекомендательное письмо для первого вельможи двора (да-сюэши) по имени Мацы, принадлежавшего к маньчжурскому роду Окаймленного желтой полосой знамени. Он к тому же долгое время поддерживал связи с русскими жителями Пекина и приграничной зоны. Позже отец Парренин взял на себя роль посредника в общении с маньчжурами, а также оказал помощь в качестве переводчика. Мацы проявил себя еще более полезным человеком. Он, как теперь представляется, держал русских дипломатов в курсе всех тонкостей переговоров, а также сообщал им о событиях при китайском дворе и разговорах среди китайских сановников, уполномоченных вести переговоры с гостями из России. При этом стоит помнить о его безупречной репутации неподкупного мандарина. Во всяком случае, Владиславич-Рагузинский считал вполне достаточным установить вознаграждение за его заботы пушниной на сумму в 1000 рублей, а ходатайство отца Парренина оценил в 100 рублей. За этими лукавыми словами скрывается успешное использование русским послом для решения своих задач практически неприкрытого подкупа.