Читать книгу Живи высочайшей милостью - Клиффорд Саймак - Страница 7

Пять человек, четверо мужчин и одна женщина, сидели за тяжелым дубовым столом перед ярко горящим камином. Когда Лэнсинг вошел и закрыл за собой дверь, все пятеро повернулись в его сторону. Один из сидевших, невероятно толстый человек, поднялся из-за стола и проковылял через всю комнату навстречу Лэнсингу.

– Мы рады, что вы наконец-то прибыли, профессор Лэнсинг, – сказал он. – Мы уже начали беспокоиться. Кроме вас, только одна гостья еще не добралась. Надеюсь, с ней ничего не случилось.

– Еще кто-то? И вы знали, что я появлюсь?

– О да, я знал, когда вы отправились в путь.

– Не понимаю. Никто не мог знать этого.

– Я здешний хозяин, – сказал толстяк. – Я заправляю этой убогой гостиницей ради комфорта и удобства тех, кому случается путешествовать в наших краях. Прошу вас, сэр, располагайтесь у огня и грейтесь. Генерал, я уверен, уступит вам кресло у камина.

– С величайшим удовольствием, – откликнулся генерал, – я уже слегка поджарился, сидя в таком уютном местечке.

Импозантный мужчина с начальственной внешностью поднялся, и на его мундире блеснули медали.

– Благодарю, сэр, – пробормотал Лэнсинг.

Но прежде чем он уселся в кресло, дверь снова отворилась и в комнату вошла женщина. Хозяин заковылял к двери, чтобы приветствовать ее.

– Мэри Оуэн, – сказал он. – Вы ведь Мэри Оуэн? Мы так рады, что вы наконец добрались.

– Да, я Мэри Оуэн, – ответила гостья, – и рада, что добралась, наверняка больше, чем вы. Но не могли бы вы сказать, где я нахожусь?

– Конечно, – сказал хозяин. – Вы в гостинице «Кукареку».

– Что за странное название для гостиницы! – произнесла Мэри Оуэн.

– Ничего не могу сказать на этот счет, – откликнулся хозяин. – Я к этому не имею отношения – гостиница называлась так еще до моего появления. Как вы могли заметить, это достаточно старое заведение. Не один благородный путешественник находил здесь приют.

– Но все-таки что это за место? – спросила Мэри. – Я хочу сказать – что за страна? Кто здесь живет, какая это область, как называется государство?

– Об этом я ничего не знаю. Никогда не слышал никаких названий.

– Но чтобы человек не знал, где он живет…

– Мадам, – вступил в разговор одетый во все черное человек, стоявший рядом с генералом, – поистине все происходящее странно. Хозяин не шутит. Нам он сказал то же.

– Располагайтесь, располагайтесь, – засуетился хозяин. – Проходите поближе к огню. Джентльмены, прибывшие давно и согревшиеся, уступят вам и профессору Лэнсингу свои места. И раз уж все в сборе, я займусь ужином.

Он торопливо засеменил на кухню, а Мэри Оуэн присоединилась к стоявшему у камина Лэнсингу.

– Мне показалось, хозяин называл вас профессором? – обратилась она к нему.

– Да, правильно. Хотя, на мой взгляд, зря. Меня редко так называют. Даже мои студенты…

– Но ведь вы действительно профессор?

– Да. Я преподаю в Лэндморском колледже.

– Я никогда не слышала о таком.

– Это небольшой колледж в Новой Англии.

Генерал обратился к вновь прибывшим:

– Эти два кресла самые удобные. Садитесь. Мы с пастором нежились в них и так слишком долго.

– Спасибо, генерал, – поблагодарила Мэри.

Один из присутствующих, до сих пор не принимавший участия в разговоре, поднялся и мягко коснулся руки Лэнсинга.

– Как вы могли заметить, я не человек. Вы не будете возражать, если я тоже скажу вам «добро пожаловать»?

– Конечно нет, – начал Лэнсинг и остановился, вытаращив глаза на говорившего. – Вы же…

– Я робот, мистер Лэнсинг. Вам не приходилось до сих пор видеть роботов?

– Нет, никогда.

– Это понятно, нас не так уж и много. И мы есть не во всех мирах. Меня зовут Юргенс.

– Извините, что я не заметил вас раньше. Несмотря на огонь в камине, здесь довольно темно, да и столько всего произошло…

– Прошу прощения, мистер Лэнсинг, вы, случайно, не сумасшедший?

– Думаю, что нет, Юргенс. Никогда об этом не задумывался. А почему вы спрашиваете?

– У меня есть увлечение, – ответил робот. – Я коллекционирую сумасшедших. В моей коллекции есть один очень занятный экземпляр: он думает, что он Бог, стоит ему только напиться.

– Это на меня не распространяется. Пьяный или трезвый, я никогда не считаю себя Богом.

– Ах, но ведь свихнуться можно по-разному. Существуют и другие виды сумасшествия.

– Не сомневаюсь, – ответил Лэнсинг.

Генерал взял на себя труд представить всех присутствующих друг другу:

– Я Эверетт Дарили. Командир семнадцатой бригады. Рядом со мной – пастор Эзра Хатфилд, а леди, сидящая за столом, поэтесса Сандра Карвер. Рядом с мистером Лэнсингом – робот Юргенс. Теперь, когда мы познакомились, я предлагаю сесть и отдать должное прекрасному ликеру на столе. Те, кто пришел раньше, уже успели его оценить.

Лэнсинг сел за стол рядом с Мэри Оуэн. Стол, как он заметил, был из дуба, сработанный искусным ремесленником. На столе стояли три свечи и три бутылки, а также поднос с кружками. Только теперь он мог как следует разглядеть собравшихся в комнате. В дальнем углу за небольшим столиком вольготно устроились четверо игроков в карты, полностью поглощенных игрой. Генерал придвинул к себе кружки и разлил ликер.

– Надеюсь, нам не придется долго ждать ужина, – сказал генерал, – и думаю, он окажется не хуже напитков.

Лэнсингу ликер пришелся весьма кстати. Он налил себе еще немного и уселся поудобнее в кресле.

– Пока мы ждали остальных, – начал генерал, – мы гадали, не смогут ли вновь прибывшие, то есть вы, мисс Оуэн и мистер Лэнсинг, объяснить, где мы находимся. Из того, что вы говорили, мисс Оуэн, ясно, что вы этого не знаете. А вы, мистер Лэнсинг?

– Ни малейшего представления, – ответил Лэнсинг.

– Хозяин утверждает, что и он ничего не знает, – мрачно произнес пастор. – Он говорит, что он всего лишь содержатель гостиницы и что не привык задавать вопросы. Тем более что задавать их здесь некому. Впрочем, я полагаю, что он лжет.

– Не судите слишком поспешно и слишком сурово, – вступила в разговор поэтесса Сандра Карвер. – У него честное и открытое лицо.

– У него лицо свиньи. И он позволяет греховным деяниям совершаться под своей крышей. Эти картежники…

– Что касается греховности, – заметил генерал, – вы все это время пили ликер наравне со мной.

– Это не грех. – Пастор добродетельно поджал губы. – Библия учит нас, что немного вина полезно для организма.

– Ну, приятель, какое же это вино! Такие крепкие напитки не были известны в библейские времена.

– Нам, пожалуй, лучше успокоиться и подумать о том, что нам известно, – сказала Мэри. – Может, тогда мы лучше поймем ситуацию. Нам следует знать, кто мы такие, как попали сюда и что думаем о случившемся.

– Первая разумная мысль, – сообщил собравшимся пастор. – Надеюсь, ни у кого нет возражений?

– У меня нет, – ответила Сандра Карвер так тихо, что остальным пришлось напрячь слух, чтобы уловить ее слова. – Я дипломированная поэтесса из Академии Древнейших Афин. Я владею четырнадцатью языками, хотя пишу и пою только на одном – диалекте Древней Галлии, самом выразительном языке в мире. Я не поняла, как я сюда попала. Я была на концерте и слушала новую симфонию в исполнении оркестра из Заокеанских Земель. Никогда в жизни не слышала более выразительной музыки. Она захватила меня. Мне казалось, что музыка уносит душу из бренного тела в иное пространство. А когда я вернулась, и моя плоть, и мой дух оказались в другом месте – сельской местности небывалой красоты. Там была дорожка, я пошла по ней, и вот…

– А год? – спросил пастор. – В каком году это было?

– Я не понимаю вопроса, пастор.

– В каком году это произошло? Как вы измеряете время?

– В шестьдесят восьмом году Третьего Ренессанса.

– Нет-нет. Я не это имею в виду. В каком году Господа нашего?

– О каком господе вы говорите? В теперешние времена так много господ…

– В каком году от Рождества Христова?

– Христова?

– Да, Иисуса Христа.

– Сэр, я никогда не слышала ни об Иисусе, ни о Христе.

Пастора чуть не хватил удар. Его лицо побагровело, он стал расстегивать воротник, будто ему не хватало воздуха, сделал попытку заговорить, но слова не шли с его уст.

– Мне жаль, если я огорчила вас, – сказала поэтесса. – Я сделала это по незнанию. Простите. Я никогда не обижаю людей по доброй воле.

– Ничего, моя дорогая, – вмешался генерал. – Все дело в том, что наш друг пастор – жертва культурного шока. И он может оказаться не единственным. Ситуация, в которой мы все оказались, совершенно невероятна, но по мере развития событий дело приобретает все же некоторую степень достоверности, хотя боюсь, что большинству из нас принять ее будет трудно.

– Вы хотите сказать, – ответил ему Лэнсинг, – что все мы принадлежим к разным культурам и, может быть, даже к разным мирам?

Удивляясь собственным словам, он вспомнил, как несколько часов назад Энди Сполдинг, играя идеей и явно не веря в ее серьезность, болтал об альтернативных мирах. Теперь Лэнсинг пожалел, что многое пропустил мимо ушей.

– Но мы все говорим по-английски, – сказала Мэри Оуэн, – или, по крайней мере, можем говорить. Сколько языков, Сандра, вы знаете?

– Четырнадцать, – ответила поэтесса. – Правда, некоторые из них не очень хорошо.

– Лэнсинг высказал предположение о том, что все мы из разных культур, – сказал генерал. – Я поздравляю вас, сэр, – очень тонкое наблюдение. Может быть, все и не совсем так, как вы говорите, однако, скорее всего, вы весьма близки к истине. Что же касается языка, на котором мы говорим, то можно сделать даже кое-какие предположения. Мы все принадлежим к одной команде и все говорим по-английски. Но ведь возможны и другие команды? Французская команда, итальянская, греческая, испанская – маленькие группы людей, которые могут взаимодействовать, поскольку говорят на одном языке?

– Чистое словоблудие! – вскричал пастор. – Безумие считать и даже предполагать, что то, о чем вы двое говорите, может оказаться правдой. Это противоречит всему, что известно на земле и на небесах!

– Наши знания о земле и небесах, – ответил генерал раздраженно, – всего лишь капля в море. Мы не можем игнорировать факт нашего пребывания здесь, а способ, каким мы сюда доставлены, выходит за пределы всех наших представлений.

– Я думаю, что сказанное мистером Лэнсингом… – начала Мэри. – Лэнсинг, как вас зовут?

– Мое имя Эдвард.

– Спасибо. Я думаю, что предположение Эдварда романтично и даже фантастично. Но если мы хотим понять, где мы и почему мы здесь, нам придется искать совершенно новые пути рассуждений. Я инженер и живу в высшей степени технизированном обществе. Любая теория, выходящая за пределы известного или лишенная солидных научных оснований, действует мне на нервы. У меня нет никаких предположений, с помощью которых можно было бы дать объяснение происходящему. Может быть, кто-то другой имеет необходимую информацию? Как насчет нашего друга робота?

– Я тоже принадлежу к обществу с развитой технологией, – ответил Юргенс, – но и мне не известно…

– Вы обращаетесь к нему? – вскричал пастор. – Вы говорите «робот», и это слово легко срывается с языка, но он всего лишь машина, механическое приспособление.

– Не зарывайтесь, – вмешался генерал. – Я живу в мире, где «механические приспособления» на протяжении многих лет воюют, и воюют профессионально и разумно, а их воображение иногда превосходит человеческое.

– Как ужасно, – прошептала поэтесса.

– Вы, по-моему, хотите сказать, – ответил генерал, – что война ужасна?

– Разве это не так?

– Война – естественная человеческая функция. Человеческой расе присущи агрессивность и тяга к соревнованию. Будь это не так, не было бы стольких войн.

– Но ведь люди страдают. Мучаются. А несбывшиеся надежды?

– К настоящему времени войны по большей части стали игрой, – пояснил генерал. – Именно так смотрели на войну примитивные племена. Индейцы западного континента всегда считали войну игрой. Юноша не считался мужчиной, пока он не убивал своего первого врага. Все, что мужественно и благородно, рождено войной. Да, в прошлом бывало, что чрезмерное рвение приводило к нежелательным последствиям, о которых вы говорите. Теперь же крови проливается немного. Мы играем в войну, как в шахматы.

– Используя роботов, – заметил Юргенс.

– Мы не называем их роботами.

– Может быть, и нет. Механические приспособления. Инструменты, которые, однако, имеют собственное «я» и способность думать.

– Это верно. Они прекрасно сделаны и великолепно обучены. Они помогают нам не только сражаться, но и планировать операции. Мой штаб состоит почти исключительно из них. Во многих случаях даже моя хватка уступает их видению оперативной ситуации.

– И поле боя после сражения усеяно «механическими приспособлениями»?

– Конечно. Мы потом ремонтируем те, которые поддаются восстановлению.

– После ремонта вы снова отправляете их сражаться?

– Ну естественно. Война требует рачительного использования ресурсов.

– Генерал, – сказал Юргенс, – я не думаю, чтобы мне понравилось в вашем мире.

– А что собой представляет ваш мир? Если вам не нравится мой, расскажите нам о своем.

– Наш мир исполнен доброты и покоя. Мы испытываем сострадание к своим людям.

– Это звучит тошнотворно, – сказал генерал. – Своим людям?

– В нашем мире людей осталось мало. Мы заботимся о них.

– Как это ни противно всем моим убеждениям, – заговорил пастор, – я вынужден прийти к заключению, что Эдвард Лэнсинг может быть прав. Похоже, мы все действительно пришли из разных миров. Циничный мир, рассматривающий войну просто как игру…

– Это не простая игра, – прервал его генерал, – иногда она бывает весьма сложной.

– Циничный мир, рассматривающий войну как сложную игру, – продолжал пастор. – Мир поэтов и поэтесс, музыки и академий. Мир, в котором роботы по доброте своей заботятся о людях. И ваш мир, милая леди, в котором женщина может оказаться инженером.

– А что же в этом плохого? – спросила Мэри.

– Женщинам не следует быть инженерами. Они должны быть верными женами, экономными хозяйками и хорошими воспитательницами детей. Это естественная сфера для женщин.

– В моем мире женщины – не только инженеры. Они становятся физиками, врачами, химиками, философами, палеонтологами, геологами, членами правлений корпораций, президентами престижных компаний, юристами и законодателями, Главами агентств. Список может быть продолжен без конца.

Из кухни появился деловитый хозяин.

– Освободите стол, – сказал он, – освободите стол для ужина. Надеюсь, он вам понравится.