Читать книгу Заполярное детство. По эту сторону колючей проволоки - Клим Владимирович Ким - Страница 8

Абезь – большой поселок. Школа -десятилетка. Строгие чинные учителя, в основном приезжие на заработки, дорожат своим местом. В школу я пошел осенью 1942 года. Когда меня записывали, мне еще не исполнилось 7 лет, а в школу принимали с восьми. При этом я был маленьким даже для своего возраста. Но я уже считал как арифмометр, знал много песен и стихов. Меня приняли. Но учиться оказалось очень трудно. Просидеть неподвижно четыре урока при моем характере было пыткой. Кроме того, я был сильно избалован вниманием и любовью взрослых. Первые месяцы учебы оказались для меня черным периодом. Я был угрюмым и вредным, плохо учился, ужасно писал, так как был ярко выраженным левшой и правая рука меня не слушалась. Так как привык быть любимчиком, очень трудно переносил свои неуспехи. Учительница мною не интересовалась, просто ставила в тетрадке «плохо», Абезь большой поселок и классы были переполнены. Мама уставала от меня, не выдерживала и иногда плакала и лупила меня от бессилья. Слава богу, она уехала на полгода на Алтай, туда где оказался ее московский институт. Там она доучилась и получила диплом. Помаленьку все наладилось, и я стал обыкновенным первоклассником. Понятно, что о школе и учебе в первом классе я ничего вспомнить не могу. Но есть пара ярких картинок этого времени.

В сентябре погода стояла хорошая, и мы ходили домой из школы пешком, чтобы не держать у школы зря лошадь. Сестра училась в третьем классе, дорогу знала хорошо. Меня перед школой одели во все новое. Костюмчик из крепкого, очень плотного сукна. Поскольку курточка и штаны были маленького размера они сидели на мне как скафандр и сильно сковывали, я ходил медленно и неуклюже. А новые тесноватые ботинки с калошами сразу натерли щиколотки до мокрых мозолей. Сестра была легкой и быстрой, я толстый и неуклюжий. Всю дорогу она меня торопила и понукала. Когда ее терпенье кончалось, она начинали меня пихать в спину, давать пинков. Однажды я упал и не захотел вставать. Она схватила меня за лямки от штанов, и подняла. Одна лямка оторвалась и повисла до земли. Она схватила эту лямку и буквально поволокла меня к дому. Когда дома с меня сняли ботинки, оказалось, что носочки были насквозь мокрые от лопнувших волдырей на щиколотках. Пришлось посидеть несколько дней дома, пока раны не зажили. Однако, хочу чтобы «ужасная» сцена была понята правильно. Я тогда чувствовал интуитивно, а сейчас и подавно, что в этой истории сестра страдала гораздо больше, чем я. Что мне? Ну, болят ноги, неохота торопиться, надулся, отстаньте все, что хочу то и делаю. Я вообще-то очень упрямый, своенравный, терпеливый к физическому дискомфорту. Как партизан. Бедная сестричка! Очень эмоциональная, умная, ответственная, вынуждена вести этого надутого упрямца домой, а он ничего не говорит, не жалуется, не просит пожалеть и помочь. Нервы не выдерживают, она срывается, чуть не плачет. Точно также я доводил до слез и маму Геру.

Зима. От поселка до школы около пяти километров. Меня, сестру и еще трех детей возят в школу на лошади. На конюшне всегда держали «выездную» лошадь, легкие сани, красивую упряжь. В трех километрах от нашего поселка располагался совхоз «Феон», и оттуда тоже возили детей в школу. Санная дорога была проложена по реке. Очень часто возницы устраивали «гонки». Все было по правилам, лошадь должна была бежать рысью, если она переходила на галоп, это был позор для экипажа. Мы переживали, орали как угорелые. Это были незабываемые моменты.

Интересно живы ли наши соперники, помнят ли они эти гонки? Конюхи и возчики нашего экипажа были заключенными. Но они прекрасно знали свое дело. Кобылка «Ленка» была всегда в прекрасной форме. Сани и сбруя – красивые и нарядные. Гонки проходили с переменным успехом. Совхоз «Феон» находился дальше от Абези километра на 3. Это был настоящий богатый совхоз. Так что лошади у них были наверняка лучше. Могу ошибаться, но гонялись мы с детьми директора совхоза, братом и сестрой Крупельницкими. ФЕОН и сейчас есть на карте, но, к сожалению, в интернете сообщается, что сейчас совхоз обанкротился.

Разруха сельского хозяйства северных районов России – это особая тема. На мой взгляд, более важная, чем история сталинских лагерей. Преступление, которое совершили прорабы перестройки в отношение сельского хозяйства – основы традиционного образа жизни населения огромной территории – не имеет исторических аналогов. Пресловутое раскулачивание «отдыхает», так как сельское хозяйство тогда не исчезло, наоборот, выдержало страшное напряжение войны без помощи извне, а сегодня нас кормит весь мир. Огромное стадо крупного рогатого скота бело-пестрой породы, созданного в средней полосе и на севере оказалось безвозвратно уничтожено. Меня поражает равнодушие всего населения, к этому факту. Здесь не место это обсуждать. Просто в памяти возникают картины из детства, которые сегодня кажутся фантастическими По дороге из школы в небольшом поселке Усть-Воркута нам приходилось останавливать телегу и подолгу ждать, когда пройдет стадо. Такого стада я в своей жизни больше нигде не видел. Не сотни, а тысячи тучных коров, телок и бычков шли плотным потоком плечо к плечу. Ждать иногда приходилось больше часа. После того как стадо удалялось, лошадь с трудом тащила телегу утонувшую в навозе и грязи на пол колеса. Иногда со стадом проходили и быки. Громадные туши до 4 х метров длиной, с широчайшей грудной частью, полтора метра от загривка до грудины, находившейся на уровне передних колен, толстенное стальное кольцо в носу. Я таких потом видел только в мультфильмах. Это происходило в Коми, почти около полярного круга, в первые послевоенные годы. И вот спустя 70 лет все это стадо исчезло! Те, кто это натворил сегодня, богатые и и счастливые.. А ведь раньше за такие вредительства отправляли строить железные дороги.

На всю жизнь запомнил урок, полученный от отца. Как-то утром, я замешкался и вышел к саням последним. Место рядом с возчиком, которое я считал своим, было занято. Я заявил, что на заднем сиденье не поеду. Возчик щелкнул кнутиком, и сани умчались. Я растерялся, делать было нечего, я пошел домой, не зная, что делать дальше. Но дальше оказалось очень просто. Проснулся Володя, вышел позавтракать увидел меня и спросил, почему я не в школе. Кухарка вынуждена была все ему рассказать. Отец подумал, потом велел снять штаны. Три раза крепко приложил по мягкому месту ремнем и спокойно сказал «одевайся и марш в школу пешком». Я с энтузиазмом отправился в путь, и в прекрасном настроении явился к третьему уроку. Отцу спасибо, если бы не его «помощь», я до сих пор бы стыдился, так как сам очень не люблю капризы.

Осенью 1943 года мы погрузились в теплушки и переехали в поселок Кожва.