Читать книгу Дракон из Трокадеро - Клод Изнер - Страница 8

Это была не книжная лавка, а зал ожидания на каком-нибудь вокзале, – тут постоянно толклись клиенты, отнюдь не благоприятствуя конфиденциальному разговору с Виктором Легри. Заняв наблюдательный пост на тротуаре и натянув на глаза шляпу, Фредерик Даглан вглядывался в тени, мелькавшие за витриной, на которой красовалась надпись:

«ЭЛЬЗЕВИР»

СОВРЕМЕННЫЕ И СТАРИННЫЕ КНИГИ

Партнеры Мори, Легри и Пиньо

Улица Сен-Пер, 18

Часы работы: понедельник-суббота

С 8 ч 30 мин до 18 ч 30 мин

Тем хуже, придется бить копытом от нетерпения до тех пор, пока все эти зануды не уберутся восвояси. Он вытащил из кармана платок и приложил его к носу, чтобы уберечься от тошнотворного запаха. Поскольку воду отключили, канализация с самого утра не функционировала и Париж заполонило зловоние.

«Город превратился в сплошную выгребную яму, – подумал Фредерик. – Гляди-ка, японец. Может, это и есть знаменитый Кэндзи Мори? А одежка-то на нем не очень».

Спор между Рафаэллой де Гувелин и Хельгой Беккер был настолько ожесточенный, что появление Ихиро Ватанабе осталось практически незамеченным. Облегченно вздохнув, он проскользнул к винтовой лестнице и уселся на ступеньку.

– А я вам говорю, что Французская академия определилась в пользу женского рода!

– Это просто смешно! Ни за что не соглашусь называть автомобиль «автомобилью»! Я всегда называла это транспортное средство «автомобилем» и от своего ни в жизнь не отступлюсь.

– В таком случае возьмите на вооружение термин «пыхтелка», он в точности передает шум, производимый двигателем этого адского механизма!

После расторжения помолвки с ее дорогим Вильгельмом характер Хельги Беккер напрочь испортился. За четыре дня до свадьбы сей торговец моторизованными транспортными средствами из Франкфурта, внезапно потеряв всякое желание вводить в свой тихий, спокойный дом трещавшую без умолку женщину, решил остаться холостяком. Она грозно взмахнула рукой, сделала глубокий вдох, извлекла из сумочки серебристый портсигар и поднесла к губам сигарету.

– Вы курите! – воскликнула Рафаэлла де Гувелин.

– Да, это меня успокаивает, ведь проголосовать обсуждаемый вопрос мы не можем. Графиня де Парис в плане курения может посоревноваться с целой казармой пожарных, а покойная императрица Австрии ежедневно выкуривала по шестьдесят сигарет, не считая пары-тройки толстых сигар!

– Как! Несчастная Сисси? Ни за что не поверю.

– Тем не менее, это чистая правда.

– Как вам будет угодно, фройляйн Беккер, – изрек Кэндзи Мори. – Однако в моем заведении это запрещено. Вы, может, не обратили внимания, но здесь нас со всех сторон окружает бумага, а она – материал легковоспламеняющийся.

Рафаэлла де Гувелин испуганно подхватила своих обожаемых собачек, Белинду и Херувима, и хотела было уйти, но столкнулась со своей неразлучной Матильдой де Флавиньоль, решившей выступить в ипостаси миротворца.

– Я слышала, что двое жителей Вены, торговец и владелец кафе, решили отправиться в Париж pedibus cum jambis[39]. Причем каждый из них собирается катить перед собой пустую бочку емкостью семь гектолитров и весом в сто килограммов. В день они намереваются преодолевать от двадцати пяти до тридцати километров. Если им удастся осуществить задуманное, они получат пять тысяч крон.

– Это, господин Мори, очень обрадует вашего друга, большого любителя статистики, – едким тоном бросила Хельга Беккер, показывая на Ихиро Ватанабе, скорчившегося у подножия винтовой лестницы. – Лично мне до этого нет никакого дела.

Затем спрятала портсигар и добавила:

– На кой мне сдались какие-то австрийцы?

Кэндзи предпочел остаться глухим к ее словам и продолжил выкладывать на прилавок экземпляры «Камо грядеши»[40].

Виктор игнорировал и влюбленные, игривые взгляды мадам де Флавиньоль, и ее кремовый шарф, вышитый вершинами Тарарских[41] гор, и саму даму, без конца развязывавшую его и завязывавшую снова, чтобы привлечь к себе внимание. Он усиленно делал вид, что всецело поглощен царапиной, которую щетка Мели Беллак оставила на бюсте Мольера, восседавшем на каминной полке. Вооружившись кистью и обмакнув ее в белой краске, он потихоньку закрашивал страшное оскорбление, нанесенное парику господина Поклена[42].

В лавку с торжествующим видом ввалился Жозеф. Потрясая зажатой в руке газетой, он тут же ринулся к шурину. Кисть скользнула по затылку Мольера и оставила на нем кривую загогулину.

– Взгляните! Это первая полоса «Паспарту». «УБИЙСТВО В ОДНОМ ИЗ ОТЕЛЕЙ ТРОКАДЕРО». Интуиция вас в очередной раз не подвела! Ихиро был прав, его кузена действительно убили. Жертву в Трокадеро умертвили аналогичным образом. На сей раз речь идет об англичанине, некоем Энтони Форестере. Когда одна из горничных увидела этого типа, пронзенного стрелой с красным оперением, ее охватил страх, какого она в жизни не испытывала. Он лежал в ванной. Догадываетесь, кому из полицейских поручено вести дело?

– Огюстену Вальми! – ни с того ни с сего закричали хором Рафаэлла де Гувениль, Хельга Беккер и Матильда де Флавиньоль.

Кэндзи бросил украшать прилавок, сжал губы, посмотрел на пораженное лицо Ихиро и бросился к нему.

– Не сходите с ума, это всего лишь совпадение, к этим убийствам вы не имеете никакого отношения.

– Подумать только! Вчера вечером я отправился на работу, а вечером вернулся сюда! У меня нет сил, в меня выпустят стрелу, и она вонзится мне между лопаток, я в этом уверен!

– Вы и так целыми днями носа не кажете из комнаты, которую предоставил в ваше распоряжение Виктор. Но ведь вечером вам в ней оставаться не обязательно!

Ихиро втянул голову в плечи. Если он потеряет работу, то навсегда лишится денег на квартиру, рис, чай и мелкие расходы. Он медленно поднял лицо и неподвижно уставился на Кэндзи.

– Я нашел решение на тот период, пока полиция не найдет виновного.

– Да? Что же это за решение?

– Мне нужно найти замену. Предпочтительно японца. Мы обрядим его в мою одежду.

Удивление Кэндзи тут же уступило место возмущению.

– Я отказываюсь! Категорически!

– У вас будет право посмотреть спектакль. Актриса Сада Якко очаровательна, ее пантомима приведет вас в совершеннейший восторг. Что же до Лои Фуллер, то ее покрова, окрашиваемые в разные цвета электрическими прожекторами, вызывают душевный подъем.

– И речи быть не может.

– Мори-сан, бесценный мой друг…

– Кэндзи! Могу я с вами поговорить? – спросил Виктор.

– Одну минуту.

Кэндзи схватил большой конверт со своим последним приобретением – ксилографией Тории Киёнага[43], живописавшей общественные бани изнутри, которую он намеревался подарить Джине, когда она проснется. Любопытство Ихиро его настораживало.

– Этот человек сведет меня с ума, – проворчал он.

– Если вы хотите от него избавиться, предоставьте все мне. Полагаю, вы слышали?

– Да-да, отель рядом с Трокадеро, стрелой убили человека. Бегите уж, но если Таша и Айрис узнают – вам несдобровать. «Учуяв кровь, кошка не может скрыть вожделения», – гласит поговорка.

– Которую вы только что сами и придумали. Мне лучше действовать в одиночку. Жозеф в курсе, я его предупредил.

Вид расстроенного зятя убедил Кэндзи окончательно.

Наконец, все стали уходить. Фредерик проводил взглядом женщину с двумя строптивыми собачонками на поводках, в кильватере за которой двигались две клиентки лавки, то и дело путавшиеся в оборках и воланах своих просторных цыганских одежд. Но вся загвоздка заключалась в том, что они окружили Виктора Легри плотным кольцом и, таким образом, превратили в недоступную жертву.

От первоначального плана Даглану пришлось отказаться. Он приблизился к книжной лавке и увидел двух японцев, с воодушевлением что-то обсуждавших под присмотром третьего субъекта с жесткой белокурой шевелюрой, облокотившегося на прилавок.

«Итак, два азиата, – констатировал Фредерик Даглан. – И какой из них мне нужен?»

Один из азиатов грозил пальцем другому, согнувшемуся в почтительном поклоне. Вдруг тот бросился к винтовой лестнице, собеседник побежал за ним. Облокотившийся на прилавок блондин безнадежно махнул рукой, пожал плечами и углубился в чтение ежедневной газеты.

До слуха Жозефа донесся тихий звон колокольчика и стал затихать. Нужно сказать Кэндзи. Жозеф машинально кивнул новому клиенту и сложил газету. Через две минуты, заинтригованный стоявшей в лавке тишиной, поднял голову. Человек рассматривал его с насмешливым видом.

– Я пришел по делу не к продавцу книг, а к детективу-литератору. Не признали меня, господин Пиньо?

– Э-э-э… Нет.

– Мы как-то обедали с вами в компании одной милой девушки, вашей невесты. Мадемуазель Айрис, если не ошибаюсь. Вы развивали передо мной интригу одного вашего романа, если мне не изменяет память, он назывался «Странное дело аквилегий[44]».

– Ах да! Я совершенно забыл. Когда же это было? Я женат уже не первый год, у меня двое детей, мальчик и девочка, и я…

– Примите мои поздравления. Это было в 1893 году. В те времена я был королем маскировки. Остаюсь им и сейчас.

Жозеф растерянно разглядывал незнакомца, усиленно копаясь в своих воспоминаниях. Эти привлекательные черты, вероятно, околдовывавшие женщин, эта ироничная улыбка… Да, это он! Если не считать пары седых прядей, он совершенно не изменился.

– Акции «Амбрекса»! Леопард!

– Я променял это рубище на шкуру хорька, растворился в толпе и теперь облегчаю карманы моих собратьев от отягощающей их мелочи. В конце концов, мелочь не так…

– Но ведь это опасно…

– В каждой профессии есть свой риск.

– Я имею в виду, что с учетом былых подвигов вам опасно топтать французскую землю.

– Ну, что до этого… – Он щелкнул пальцами. – Все уже быльем поросло, а полиции и без меня есть за кем гоняться. Вон, в темных закоулках Выставки свирепствует убийца, разящий всех из своего лука. Как бы там ни было, для них он представляет больше интереса, чем скромный карманник:

Из граммофона на верхнем этаже лилась, потрескивая, ария Моцарта:

– Mille e tre¹,[46] – повторил Фредерик Даглан. – В моей коллекции бумажников экспонатов больше, чем у Дона Жуана женщин. Так что тут мне жаловаться грех. Виктор Легри скоро вернется?

Жозеф почесал затылок.

– По правде говоря, у меня такое ощущение, что он ушел надолго.

– Ох уж этот Легри, как всегда – по горам, по долинам. Придется мне навестить его в семейном гнездышке. Окажите любезность, черкните его адрес.

Увидев, что Жозеф собирается фыркнуть и послать его куда подальше, Фредерик Даглан нахмурился.

– В чем дело? Что за нерешительность? Вы что, не верите мне?

– Дело в том, что… это конфиденциальная информация.

– Полно вам, разве я могу причинить зло человеку, который вытащил меня из самой что ни на есть скверной передряги? Сведения, которые я имею ему сообщить, обладают первостепенной важностью.

– Я тоже не хочу причинять ему вреда, – в раздражении ответил Жозеф. – Почему вы хотите обратиться именно к нему? Я его партнер, причем во всем.

– Однако! Раньше вы были лишь приказчиком.

– Чтобы добиться успеха, нужно не только быть полезным, но и обладать способностями. Вы что, не знали этого секрета?

В ответ на эти его слова раздался сдавленный смех.

– Сразу видно, что вы писатель, господин Пиньо, причем неплохой – умеете метко возразить! Я преклоняюсь перед теми, кто с таким талантом сочиняет мелодрамы.

– Вам нравятся мои книги? – спросил польщенный Жозеф.

– Да я от них просто без ума. Я по достоинству оценил «Странное дело аквилегий», но любимым моим произведением, вышедшим из-под вашего пера, стал «Дьявольский селезень». Какой полет воображения, какой прекрасный слог! Вы – король популярной литературы, в один прекрасный день вас сделают кавалером ордена Почетного легиона!

Залившись румянцем, Жозеф, больше не мешкая ни минуты, нацарапал адрес Виктора на листе бумаги, вырванном из блокнота, в который он вклеивал газетные вырезки, повествующие о всевозможных происшествиях. Тут его внимание привлек какой-то скрип. По винтовой лестнице в перкалевом костюме цвета слоновой кости и с цилиндром на голове спускался Кэндзи. Он поклонился Даглану, затем обратился к Жозефу и сказал:

– Я ухожу. Не забудьте приготовить книги, заказанные вчера господином Мандолом.

Зять подождал, пока за ним не закроется дверь, и констатировал:

– Он по-прежнему видит во мне только приказчика!

– А кто это? – спросил Даглан.

– Господин Мори, мой тесть, – проворчал Жозеф и протянул ему адрес Виктора.

Фредерик проворно засунул листок в карман, повернулся и вышел на улицу.

Даглан без труда отыскал глазами Кэндзи, фланировавшего в сторону бульвара Сен-Жермен, и перешел через дорогу, чтобы вести за ним наблюдение с противоположного тротуара. Накопленный за долгие годы опыт научил его запоминать всех, даже тех, с кем он встречался только мельком.

«Значит, это партнер Виктора Легри. Чего-чего, а галантности и манер ему не занимать».

Пока из граммофона доносилось трескучее урчание, Жозеф, оставшийся в лавке один, невидящими глазами смотрел на витрину. Этот Даглан говорил честно или же врал как сивый мерин? О разговоре с ним, пожалуй, лучше будет умолчать и не говорить Виктору, что его адрес этому человеку дал не кто иной, как шурин.

Женщина стояла к нему спиной, поэтому оценить по достоинству ее очарование он не мог. Хотя на ней была бесформенная блуза, тонкий стан и густые, собранные в шиньон волосы свидетельствовали о приятной наружности. Лицо, прикованное к картине на мольберте, оставалось невидимым. На полотне была изображена цветущая девчушка лет двух-трех в платье из шотландки и лакированных туфельках. В правой руке она сжимала обруч, левую тянула к зрителю. Сценка напоминала собой жанровый фотографический портрет. Спонтанность образа дополнялась радостью девочки и ее спутанными кудряшками, очень напоминавшими волосы художницы.

Фредерик застыл как вкопанный, в горле встал ком, сердце его бешено заколотилось. Он испытал давно забытое волнение в душе: вкусить Женщину через далекий, смутный образ, почувствовать внутри вибрирующий инстинкт завоевателя, порождавший массу греховных мыслей в голове, отвыкшей от эротических видений.

Он не сводил с нее глаз, в то время как она, не обращая внимания на происходящее, подбирала цвет. В этом отношении дама разделяла мнение некоторых художников о том, что черный, вместо того чтобы омрачать картину, наоборот, лишь усиливает ее блеск. Поэтому она добавила несколько темных мазков к силуэту Алисы и отступила на шаг. Да, после этого портрет дочери обретет рельефность и его реальность станет более очевидной. Когда женщина отвела глаза влево, ее взгляд упал на кису, развалившуюся на плитах пола. Кошка старела. Большую часть времени она спала, и из состояния сонливости ее могла вывести лишь ночная прохлада. Любимица художницы растолстела и лениво пыталась поймать лапой пробку на ниточке, которой Алиса махала у нее перед носом. Таша положила кисть на палитру. «Я тоже старею», – сказала себе она, отчаянно борясь с соблазном тоже развалиться на кровати в алькове. Утром она опять выдернула седой волосок, уже третий за неделю. Будет ли Виктор все так же ее любить, когда голова ее посеребрится, а цвет лица утратит свою свежесть? Про себя она знала, что изменения, вызванные старением мужа, никак на нее не повлияют и что с возрастом она будет относиться к нему только нежнее. Но, может, правы те, кто утверждает, что мужья устают от жен, когда те разменивают четвертый десяток?

Женщина прошлась по комнате, мимолетно явив свой ускользающий, многообещающий профиль, и исчезла из поля зрения. Увидев ее перед собой, Даглан испытал настоящее потрясение. За истекшие семь лет она совершенно не изменилась. Не Боттичелли и не Леонардо да Винчи, скорее один из голландских мастеров, не столь известных у широкой публики, которых он предпочитал итальянским гениям. Незамысловатая красота, чувственные изгибы, меланхоличное выражение, за которым проглядывала веселость. Ее пластика воскресила в памяти первые любовные утехи с Лизон, любовницей его наставника Даглана, который приютил его, дал свою фамилию и воспитал индивидуалистом, полным сострадания к обездоленным. Так Федерико Леопарди стал Фредериком Дагланом. Лизон первая приобщила его к плотским утехам. А в один прекрасный день бежала с каким-то каменщиком. В душе юного Фредерика осталась рана, не позволявшая до конца верить сменявшим друг друга любовницам. В то же время это недоверие сглаживалось воспоминаниями об обнаженном теле, гибком, податливом и теплом, как свежеиспеченный хлеб, благодаря которому он возвел женские округлости в культ.

Таша поняла, что за ней кто-то следит. Мужчина, неподвижно застывший во дворе у окна, не сводил с нее глаз. Она окаменела. Кричать? Никто не откликнется. Бодуэны решили сделать выходной, всей семьей съездить на природу и даже предложили взять с собой Алису. Дверь!.. Она заперта? Нет, за несколько минут до этого Таша поднялась в квартиру, чтобы выпить лимонаду, а когда вернулась, то ключ в замке поворачивать не стала. Это означало, что мужчина в любой момент мог к ней войти. Оружие! Быстро! Таша схватила шпатель.

А незваный гость уже пропал. Женщина как загипнотизированная смотрела на щеколду. Если она опустится, дверь приоткроется. Таша изо всех сил пыталась совладать со страхом. Просто так он ее не возьмет. Она будет драться, царапаться, кусаться. А кромка шпателя достаточно острая для того, чтобы оставить после себя множество шрамов.