Читать книгу Маленький человек из Опера де Пари - Клод Изнер - Страница 9

Вечер того же дня

В зеленоватом свете фонаря Мельхиор Шалюмо с трудом различил стрелки на циферблате карманных часов: четверть одиннадцатого.

На бульваре Святого Иакова вырисовывались силуэты фланирующих полуночников, все витрины попрятались за охранными решетками, лишь хозяева корсетной лавки припоздали с закрытием – за стеклом виднелись черные и белые пятна корсетов, расшитых цветами и орнаментами. Мельхиор на них не обратил внимания – он осторожно обходил участок дороги, на котором ремонтники оставили ведра, заляпанные гудроном. Невидимый в темноте, заорал кот, жалуясь на судьбу. Процокали каблучки, и из тени вынырнула девица.

– Эй, малолетка, поразвлечься не желаешь? – хихикнула она при виде человечка.

– Поди прочь, шлюха!

Услышав оскорбление, произнесенное отнюдь не детским голосом, девица аж подскочила:

– Опа! Гляньте, экий недомерок! Слышь, ушлепок, я те скидку за рост сделаю!

Мельхиор ускорил шаг.

– Тащи ко мне своего папашу – мы с ним лишние полметра тебе смастрячим! – завопила ему вслед девица.

Прохожие засмеялись, кто-то обернулся поглазеть на «ушлепка».

Люди. Нормальные люди. Вокруг было слишком много нормальных людей, и от этого Мельхиор чувствовал себя совсем несчастным и одиноким. «Почему они испытывают такое отвращение ко всем, кто на них не похож? Это что, преступление – быть не похожим на других? Я устал, я хочу сбежать от них, хочу забыть, что я пленник этого куцего тела…» Он шагал как во сне. Стены, стены, стены, узкая улочка. Лошадь спит в упряжке фиакра, неподвижная, как те же стены, нависающие с двух сторон. И в ушах звучит лишь эхо собственных шагов…

Очнулся Мельхиор перед железной дверцей, взялся за ручку. Чудно́ – он и сам не заметил, как сюда добрался.

Бельфорский лев[31] напоминал спящего сфинкса. Двое мужчин вышли из фиакра и направились ко входу в Катакомбы.

– Вам там наверняка понравится, Жозеф. Только представьте – тысячи скелетов. Это должно вдохновить вас на новый роман-фельетон.

Дородный буржуа, выгуливавший собаку на улице Даро в эту промозглую ночь, чуть не выронил сигарету, когда его бульдог рванул к незнакомцам. Но повелительный свист вкупе с окриком «Медор!» вернули зверя хозяину, и буржуа торопливо поволок питомца на поводке к улице Алле.

Один за другим подъезжали экипажи, останавливаясь всего на несколько минут, чтобы высадить пассажиров, и спешили убраться отсюда подальше. Дамы в платьях с пышными оборками и господа в цилиндрах столпились на тротуаре, приглушенно гомонили растревоженным роем, никто не хотел уступать другу другу место, все толкались, возмущались и окликали знакомых вполголоса. Самые трусливые ждали, что вот-вот нагрянет конная стража; кто посмелее, пользовались ночной теменью, чтобы потискать соседок.

Наконец дверь дома с табличкой «92» широко распахнулась, и трое верзил в париках дружно зашикали на гостей, призывая к молчанию. Подняв повыше светильники, они велели меломанам выстроиться в цепочку, и те гуськом последовали за провожатыми.

Виктор протянул вахтеру приглашение на две персоны, они с Жозефом миновали служебное помещение, нырнули в дверной проем в стене и, смешавшись с толпой любителей острых ощущений, начали нисхождение. Дамы то и дело ахали и взвизгивали, кавалеры кряхтели; винтовая лестница уходила под землю на двадцать четыре фута.

Внизу гостей встретил человечек ростом не выше десятилетнего ребенка, одетый в яблочно-зеленый камзол и клетчатые панталоны. Сделав знак следовать за ним, он устремился вперед, распевая:

Процессия преодолела извилистую галерею с низкими цементированными сводами и ступила в просторный зал, стены которого были сложены из человеческих останков. Те, кому еще не доводилось бывать здесь, в Ротонде Берцовых Костей, не смогли сдержать испуганных восклицаний.

– Какой ужас! – выпалил музыкальный критик. – Это что, кладбище?

– Совершенно верно, – обернулся к нему нотный издатель. – Сюда с тысяча семьсот восемьдесят пятого года свозят останки из всех парижских некрополей. И то, что вы видите сейчас, – лишь малая толика. Галереи этого хранилища тянутся на восток до Ботанического сада, а на западе оканчиваются у старой заставы Вожирара.

– Да уж, тут мертвых поболее, чем живых в городе, – пробормотал Виктор.

– Миллионы парижан сложены штабелями на территории одиннадцать тысяч квадратных метров, а в высоту эта поленница составляет полтора метра, месье.

– До чего артистичное местечко! – умилилась пожилая дама, любительница концертов Колонна и Ламуре. – Взгляните, как ровненько сложены кости, а из самых длинных рабочие даже составили кресты.

– А вон там черепа. Как посмотрю на них – дурно делается, – шепнул Виктору Жозеф. – Они словно наблюдают за нами пустыми глазницами.

Виктор поежился при мысли о том, что когда-нибудь и от него останется такая вот груда костей, ничего больше.

снова затянул человечек, шагая во главе процессии.

– Что это вы нам поете? – недовольно осведомилась пожилая дама.

– Это стихи Анри Казалиса[32], вдохновившие Камиля Сен-Санса на симфоническую поэму «Пляска смерти». В скором времени вы ею насладитесь, – ответил коротышка и опять заголосил:

Над входом в Крипту Страстей, превращенную на эту ночь в концертный зал, висело предупреждение:

СТОЙ!

ЗДЕСЬ НАЧИНАЕТСЯ ЦАРСТВО СМЕРТИ!

Внутри к колоннам из тесаного камня были прикреплены подсвечники, и пламя слегка подрагивало, освещая параллельные ряды соломенных стульев перед эстрадой, поставленной для музыкантов.

Жозеф отошел в сторонку, прочитал надпись на табличке:

Останки с кладбища Невинных,

перезахоронены в апреле 1786-го и в июле 1802 гг.

и взялся переписывать ее в блокнот – пригодится для нового романа-фельетона.

Человечек, послуживший гостям чичероне, подкрался к нему:

– Что вы там калякаете?

– Так, собираю материал. Я, знаете ли, романист. Вы читали «Месть неупокоенной души»?

– У меня хлопот невпроворот, чтоб еще и романы читать. Но историй всяких у меня у самого на собрание сочинений наберется. Кабы я взялся за дело, так исписал бы сотню тетрадей, я ведь очень чувствительный, а стало быть, талантливый. Впрочем, все мы, ущербные, ужас какие чувствительные. Меня вот называют «недомерком» и «малоросликом», что весьма прискорбно. Хорошо хоть я не такой корявый, как Лотрек[33], глядите, очень даже пропорциональный. А у вас-то с фигурой тоже нелады, однако в этом сюртуке с подбитыми плечами ваш горб почти незаметен. Напрасно вы его прячете, чувствовать себя отверженным порой бывает полезно – это укрепляет дух. Признайте, мы с вами в одной лодке!

– Я выбрал для себя девизом слова Виктора Гюго: «Боюсь лишь одного: как бы душа не сделалась горбатой», – сухо сказал Жозеф.

Но коротышка уже зашагал прочь.

– Нахал! – буркнул ему в спину молодой человек. – Одно плечо выше другого – пустяк по сравнению с нехваткой полуметра роста.

Виктор тем временем повесил пальто на спинку стула и огляделся в поисках знакомых лиц. Здесь было много журналистов. Директор Консерватории Фернан Буржа́ сидел рядом с Альбером Лавиньяком, одним из преподавателей этого заведения. Поэт Жан Лоррен, воздев оба указательных пальца, унизанных перстнями, наставлял художника Анри Бриспо в краниологии. Антонен Клюзель, главный редактор «Пасс-парту», развлекал шутками изящную дамочку, та хохотала, встряхивая светлыми кудряшками и блестя ровными зубами, просто помирала со смеху, и Антонену, похоже, от этого даже было неловко. Вздернутый носик, веснушки на скулах… Виктору дамочка показалась знакомой. Где он ее встречал? Когда?.. Напряг память, но имени так и не вспомнил. Кто-то сзади коснулся его плеча, на ухо прошептали:

– Спасибо, что пришли.

Виктор обернулся:

– Эдокси! Здесь весьма романтично.

– Виктор, мне нужна ваша помощь, все очень серьезно.

Он снисходительно улыбнулся:

– Избитый трюк, Эдокси, вы могли бы измыслить что-нибудь похитрее, чтобы поймать меня в сети. Прошу вас, оставьте свои уловки, мне казалось, что вопрос решен раз и навсегда. Я женат.

– Не беспокойтесь, я буду вести себя благоразумно.

– Так что же вам от меня нужно?

– Я уже сказала: помощь. Я временно поселилась в апартаментах месье Розеля напротив сквера Монтолон. Месье Розель – верный поклонник моей подруги Ольги Вологды…

– Бывшей примы санкт-петербургского балета. Она любовница упомянутого вами месье Розеля, владельца фотоателье на площади Мадлен?

– Совершенно верно. Но не поймите превратно: я лишь снимаю у них комнату, всё честь по чести. И не смотрите на меня так, будто сомневаетесь в этом.

Виктор отошел к стене, сложенной из берцовых костей, Эдокси последовала за ним.

– Не сомневаюсь и ничему не удивляюсь. Просто я слегка раздосадован – не ожидал встретить в этом волшебном месте главного редактора «Пасс-парту». – Тут он заметил Жозефа – к нему льнула та самая дамочка в кудряшках, от которой ухитрился избавиться Антонен Клюзель, а Жозеф, бледнея и краснея, сурово отвергал ее домогательства. – Кто это? – спросил Виктор у Эдокси.

– Ваш управляющий, кто же еще?

– Во-первых, он уже не управляющий, а совладелец. Во-вторых, я имел в виду его собеседницу. Мне кажется, я ее где-то видел.

– Вы про ту истеричную блондинку? Она для вас слишком вульгарна. Глядишь, еще подорвет основы вашей нравственности. Только взгляните на ее наигранные жесты, а глазами как стреляет! Она называет себя танцовщицей, однако…

– Танцовщицей? Решительно, я не…

– Вряд ли вы ее встречали. Нелепая жеманница откуда-то с окраин, только и умеет, что дрыгать ножками да вертеть задом. Мы с ней пару раз пересекались еще в ту пору, когда я только начинала выступать на сцене «Мулен-Руж». Помните, Виктор? Славное было времечко! А эта парвеню, думаю, еще своего добьется – и титул отхватит, и богатый особняк, если, конечно, ноги себе не переломает, поспешая за толстыми кошельками… или не объестся пряничными свинками. Вернемся к делу, Виктор. Ольга Вологда тяжело пережила гибель Тони Аркуэ – вы с ним знакомы, он сопровождал меня в тот день, когда я пришла к вам в «Эльзевир» с приглашениями в Опера для Кэндзи.

– Тони Аркуэ погиб?

– В результате несчастного случая. Утонул. Тони – последнее увлечение Ольги, они были любовниками, и эта внезапная смерть ее потрясла. Бедняжка хандрила, плохо спала, мучилась мигренями и в конце концов упала без чувств на сцене прямо во время спектакля. Месье Мори вам об этом не рассказывал?.. Я полагала, что Ольгино недомогание вызвано неврастенией. Врач из Опера дал ей успокоительное и отправил домой, а я просидела у ее кровати всю ночь. Часам к четырем утра у Ольги началась рвота, она корчилась от боли в животе и кричала, что умирает. Я чуть было не ударилась в панику. По счастью, этажом выше живет доктор Маржери. Он осмотрел ее и диагностировал пищевое отравление. Сказал, съела что-то несвежее, ничего серьезного. Однако у меня возникли некоторые сомнения. Что, если ее хотели убить и подсунули яд?

– У вас есть вещественные доказательства?

– Увы, нет, только свидетельство самой Ольги. Анонимный поклонник прислал ей пряничную свинку с надписью «Съешь меня…» или что-то вроде того. Ольга съела маленький кусочек как раз перед выходом на сцену.

– Не берите в голову, Эдокси. Возможно, это просто чья-то злая шутка. В любом случае я не вижу, чем могу вам помочь. Если боитесь за жизнь подруги – обратитесь в полицию.

– Другими словами, это не ваше дело?

– Не мое. Давайте не будем больше к этому возвращаться, Эдокси. – Виктор вернулся на место и демонстративно уткнулся в программку.

1. «Похоронный марш» Шопена.

2. «Пляска смерти» Сен-Санса. «Аве Мария», поэма г-на Алла, читает автор.

3. Хорал и похоронный марш из «Персов». В исполнении принимает участие г-н Ксавье Леру.

4. «В Катакомбах», поэма г-на Марли.

5. Похоронный марш из Героической симфонии Бетховена[34].

«Да уж, весьма соблазнительно, – хмыкнул про себя Виктор. – Надо было отказаться от приглашения».

Он подобрал с пола миниатюрный букетик, упавший с платья какой-то дамы, и с сожалением подумал о том, что носить такие украшения за корсажем уже несколько месяцев как не модно – теперь дамы крепят их на талии с левой стороны. Расправив стебельки, Виктор пощекотал ими шею сидевшего впереди Жозефа и, когда тот обернулся, пошевелил пальцами – дескать, я намереваюсь потихоньку отсюда смыться.

Часы показывали уже половину первого ночи. Оркестранты начали рассаживаться за пюпитрами – на эстраде было сорок пять человек, и все собрались здесь только ради того, чтобы помузицировать в безумных декорациях на круглой площадке, задрапированной черным крепом. Композитор Ксавье Леру с самоуверенным видом взялся за литавры. Дирижировал оркестром месье Фюре, бывший виолончелист и лауреат, с отличием закончивший музыкальные классы на улице Бержер.

Пока медь и струнные звучали вразнобой, подлаживаясь друг под друга и под взмахи дирижерской палочки, зрители занимали места, образуя группы по интересам. Одинокие и робкие сбились в стайку поодаль от всех, самые шустрые – журналисты – заняли стол, чтобы по ходу концерта чиркать в блокнотах.

Жозеф снова оказался рядом с кудрявой блондинкой, которая так и липла к нему. Поерзав на стуле, она полезла в сумочку и извлекла оттуда фляжку в оплетке и два стаканчика. Из фляжки ощутимо пахну́ло бренди.

– Лучшее средство против окоченения, – заявила дамочка. – Тем ребятам, из которых стены сложены, уже не поможет, а нам в самый раз будет. За твое здоровье, пупсик. Да не дергайся ты так, Клюзель как-нибудь переживет, что я тут с тобой любезничаю. А ты, стало быть, мелодрамы пишешь? Непременно дай мне почитать – обожаю печальные истории, но чтобы хорошо заканчивались. Бр-р, ведь хотела же я разодеться в меха – и чего передумала? Тут такая холодина, правда околеешь.

– Так и нечего было сюда приходить, душа моя, – проворчал услышавший ее Мельхиор Шалюмо и под музыку Сен-Санса, сопровождаемую стихами Казалиса, поскакал дальше между рядами зрителей.

– Приветствую тебя, Мельхиор, легконогий Гермес! – прозвучал слева баритон. – Это мне?

Жозеф повернулся и увидел, как коротышка с заговорщицким видом вручил сверток в светло-голубой атласной бумаге какому-то бородачу атлетического телосложения и растворился в толпе приглашенных, слушавших концерт стоя. Бородач, зажав под мышкой скрипичный футляр, развернул бумагу и рассмеялся.

Блондинка ткнула Жозефа кулачком в плечо:

– Эй, писака, ты будешь пить или нет? Давай не жмись, пей до дна, сразу взбодришься! – Она сунула ему в руку стаканчик.

Жозеф в отчаянии закусил губу и возвел очи горе́. Отвернувшись от дамочки, он поймал взгляд того самого скрипача, присмотрелся к розовощекому лицу – похоже, в выпивке этот господин себе не отказывает, – и протянул ему стаканчик.

– Ух ты! Благодарю, вы очень любезны. – Бородач поцокал языком. – Как раз то, чего мне не хватало. Определенно, у меня нынче удачный день, хвала богам за это! Я только что получил закуску на счастье, а тут еще и бренди!

Жозеф между тем прочитал, что было написано на карточке у музыканта в руке:

Маэстро, съешьте меня, нос не вороти́те —

и скрипичным смычком чудеса сотворите!

Молодой человек поспешно вскочил со стула.

– Пряничная свинка – как это мило! – заявил он, готовый на все, лишь бы сбежать от своей соседки. – У вас очень внимательные друзья. Или это от поклонницы? Вот тут глазурью написано «Жоашен» – вас так зовут? – Не умолкая, Жозеф продвигался все дальше от кудрявой блондинки и наконец вслед за скрипачом добрался до вешалок, где гости оставили верхнюю одежду.

– Э-э… вынужден вас покинуть, – сказал музыкант, не ожидавший такого интереса к своей персоне со стороны незнакомого парня. – Мне сейчас выступать. – Он положил свинку в карман и присоединился к остальным оркестрантам.