Читать книгу Антоний и Клеопатра - Колин Маккалоу - Страница 8

Антоний прибыл в Афины в мае. В это время наместник Цензорин был очень занят на северных рубежах Македонии, отбивая нападки варваров, поэтому не смог встретить начальника. Антоний был не в настроении. Его друг Барбат оказался недругом. Как только Барбат услышал, что Антоний развлекается в Египте, он бросил легионы в Эфесе и уехал в Италию. А там, как узнал сейчас Антоний, продолжает мутить воду, которую Антоний не удосужился очистить. То, что Барбат сказал Поллиону и Вентидию, заставило одного отступить в болота реки Пад, а другого – торчать в нерешительности подальше от Октавиана, Агриппы и Сальвидиена.

Источником большинства этих неприятнейших новостей из Италии был Луций Мунаций Планк, занимавший апартаменты старшего легата в афинской резиденции.

– Все предприятие Луция Антония было катастрофой, – сказал Планк, тщательно подбирая слова. Он должен был дать полный отчет, не выставив себя при этом в плохом свете, ибо в настоящий момент не видел возможности перейти на сторону Октавиана. – В канун Нового года жители Перузии попытались прорвать осаду Агриппы, но безуспешно. Ни Поллион, ни Вентидий не выступили против армий Октавиана, хотя имели значительный численный перевес. Поллион все твердил, что, э-э, не уверен, чего именно ты ждешь от него, а Вентидий исполнял только приказы Поллиона. После того как Барбат растрезвонил всем о твоем, э-э, дебоширстве – это его выражение! – Поллион пришел в такое негодование, что отказался вызволять твоего брата из Перузии. И город пал в самом начале нового года.

– А где был ты со своими легионами, Планк? – спросил Антоний, опасно сверкнув глазами.

– Ближе к Перузии, чем Поллион и Вентидий! Я пошел в Сполетий, чтобы образовать южную часть клещей, но напрасно. – Он вздохнул, пожал плечами. – К тому же у меня в лагере находилась Фульвия, и с ней было очень трудно.

Да, он любил ее, но свою шкуру любил больше. Фульвию Антоний не стал бы казнить за предательство, в конце-то концов.

– Агриппа имел наглость украсть у меня два лучших легиона, веришь? Я послал их помочь Клавдию Нерону в Кампанию, но появился Агриппа и предложил людям лучшие условия. Да, Агриппа победил Нерона моими двумя легионами! Нерон вынужден был бежать на Сицилию, к Сексту Помпею. Очевидно, кое-кто в Риме поговаривал о том, чтобы убить жен и детей мятежников, потому что жена Нерона, Ливия Друзилла, взяла маленького сына и присоединилась к мужу.

Тут Планк нахмурился, не зная, продолжать ли.

– Говори, Планк, говори!

– Э-э, твоя почтенная матушка, Юлия, убежала с Ливией Друзиллой к Сексту Помпею.

– Именно так она и должна была поступить, чтобы напомнить мне о себе, хотя и напрасно, потому что я о ней не забываю. О, в каком замечательном мире мы живем! – воскликнул Антоний, сжав кулаки. – Жены и матери живут в военных лагерях, они ведут себя так, словно умеют отличать один конец меча от другого. Тьфу!

Он с трудом взял себя в руки, успокоился.

– Мой брат… вероятно, он мертв, но ты еще не набрался смелости сказать мне об этом, Планк?

Наконец-то он мог сообщить хорошую новость!

– Нет-нет, мой дорогой Марк! Вовсе нет! Когда Перузия открыла свои ворота, какой-то местный богач решил, что его погребальный костер должен быть огромным и величественным, и сжег город дотла. Это большее бедствие, чем осада. Октавиан казнил двадцать самых знатных граждан, но не тронул войска Луция. Они влились в легионы Агриппы. Луций попросил прощения и получил его. Октавиан назначил его наместником Дальней Испании, и он сразу уехал туда. Я думаю, он был счастлив.

– А это диктаторское назначение было одобрено сенатом и народом Рима? – спросил Антоний, возмущаясь нарушением закона, но и чувствуя облегчение.

Проклятый Луций! Вечно пытается превзойти своего большого брата Марка, и никогда это ему не удается.

– Было, – ответил Планк. – Хотя некоторые возражали!

– Потворство лысому демагогу, любителю выступать на Форуме?

– Э-э, ну да, такая фраза прозвучала. Я могу назвать тебе имена. Однако Луций был консулом в прошлом году, а твой дядя Гибрида теперь цензор, поэтому большинство сенаторов сочли, что Луций заслужил прощение. Ему предстоит небольшая приятная кампания против лузитан, так что, когда вернется домой, отметит триумф.

Антоний хрюкнул:

– Тогда он выкрутился удачнее, чем заслуживает. Полное идиотство от начала до конца! Но я готов держать пари, что Луций лишь выполнял приказы. Это была война Фульвии. Кстати, где она?

Планк широко открыл карие глаза:

– Да здесь, в Афинах! Мы с ней убежали вместе. Сначала мы не думали, что Брундизий отпустит нас – этот город целиком на стороне Октавиана, – но, вероятно, Октавиан предупредил, чтобы нам разрешили покинуть Италию, если мы не возьмем с собой войска.

– Итак, мы установили, что Фульвия в Афинах. Но где именно в Афинах?

– Аттик позволил ей остановиться в его доме.

– Какое великодушие! Аттик всегда стремится угодить и нашим и вашим. Но почему он думает, что я буду рад видеть Фульвию?

Планк онемел, не зная, какой ответ хочет услышать Антоний.

– Что еще случилось?

– Разве этого не довольно?

– Нет, если только твой отчет полный.

– Ну, Октавиан не получил денег от Перузии для финансирования своих действий, но каким-то образом ему удается платить легионам достаточно, чтобы удерживать их на своей стороне.

– Военная казна Цезаря должна быстро истощиться.

– Ты вправду считаешь, что это он взял ее?

– Конечно он! А что поделывает Секст Помпей?

– Блокирует морские пути и забирает все зерно из Африки. Его флотоводец Менодор захватил Сардинию и выгнал Лурия, а это значит, что у Октавиана не осталось другого источника зерна, кроме того, что он может купить у Секста по высоченной цене, до двадцати пяти – тридцати сестерциев за модий. – Планк даже застонал от зависти. – Вот где все деньги – в сундуках Секста Помпея! Как он поступит с ними? Захватит Рим и Италию? Мечты! Легионы любят большие премии, но они не будут сражаться за человека, который доводит до голодной смерти их стариков. Наверное, поэтому, – продолжал Планк задумчиво, – он вынужден вербовать рабов и делать флотоводцев из вольноотпущенников. Однажды тебе все же придется отобрать у него деньги, Антоний. Если ты этого не сделаешь, это сделает Октавиан, а тебе деньги нужнее.

Антоний фыркнул:

– Разве сможет Октавиан выиграть морской бой у такого опытного человека, как Секст Помпей? С такими союзниками, как Мурк и Агенобарб? Когда придет время, я займусь Секстом Помпеем, но не сейчас. Он действует во вред Октавиану.

Зная, что она прекрасно выглядит, Фульвия с нетерпением ждала мужа. Хотя несколько седых волос были вовсе незаметны, она заставила служанку выдернуть их, а потом уложить копну каштановых локонов по последней моде. Темно-красное платье подчеркивало изгиб груди и ниспадало вниз, скрывая чуть выступающий живот и располневшую талию. «Да, – думала Фульвия, прихорашиваясь, – я хорошо сохранилась для своих лет. Я все еще самая красивая женщина в Риме».

Конечно, она знала о веселой зиме Антония в Александрии. Барбат просветил ее по этому поводу. Но мужские дела ее не касаются. Если бы он развлекался с высокородной римлянкой, совсем другое дело. Она мгновенно выпустила бы когти. Но когда мужчина отсутствует месяцами, а то и годами, ни одна разумная жена, оставленная в Риме, не будет думать о муже плохо из-за того, что он снимет напряжение. А дорогой Антоний любил цариц, царевен, иностранок высокого происхождения. Переспав с какой-нибудь из них, он чувствовал себя царем, насколько это возможно для римлянина-республиканца. Фульвия видела Клеопатру, когда та жила в Риме при Цезаре, и она понимала, что Антония привлекли титул и власть египтянки. Царица вовсе не была пышной и чувственной женщиной во вкусе Антония. К тому же она обладала сказочными богатствами, а Фульвия знала своего мужа. Ему просто нужны ее деньги.

Так что, когда появился управляющий Аттика и доложил, что Марк Антоний в атрии, Фульвия разгладила платье и побежала по длинному строгому коридору туда, где ждал Антоний.

– Антоний! О, meum mel, как замечательно снова видеть тебя! – крикнула она с порога.

Антоний, занятый разглядыванием великолепной картины, изображавшей Ахилла, сидящего в гневе рядом с кораблями, обернулся на звук ее голоса.

Впоследствии Фульвия не могла вспомнить, что именно произошло, так молниеносны были его движения. Она только почувствовала оглушительную пощечину, от которой растянулась на полу. Потом он наклонился над ней, схватил за волосы, поднял на ноги и стал наотмашь хлестать ее по лицу открытой ладонью. И это было так же больно, как если бы он бил ее кулаком. Он выбил ей зубы, сломал нос.

– Ты, глупая cunnus! – орал он, не переставая бить ее. – Ты глупая, глупая cunnus! Возомнила себя Гаем Цезарем?

Кровь лилась у нее изо рта, из носа. Она, которая во всеоружии встречала каждый вызов богатой событиями жизни, была беспомощна, уничтожена. Кто-то кричал, должно быть она сама, ибо слуги слетелись со всех сторон, но только взглянули – и убежали.

– Идиотка! Проститутка! О чем ты думала, когда пошла войной против Октавиана от моего имени? Когда растрачивала деньги, которые я оставил в Риме, Бононии, Мутине? Когда покупала легионы для таких, как Планк, неспособных их сохранить? Когда жила в военном лагере? Что ты о себе возомнила, если вообразила, что люди вроде Поллиона будут исполнять твои приказы? Приказы женщины! Запугивала моего брата от моего имени! Он идиот! Он всегда был идиотом! И еще раз доказал это, связавшись с женщиной! Ты недостойна даже презрения!

Плюнув, он швырнул ее на пол. Не переставая кричать, она уползла, как покалеченное животное. Слезы хлынули сильнее, чем кровь.

– Антоний, Антоний! Я хотела угодить тебе! Маний сказал, что ты будешь доволен! – хрипло кричала она. – Я продолжила твою борьбу в Италии, пока ты был занят на Востоке! Маний сказал! – шамкала она беззубым ртом.

Услышав имя Мания, Антоний вдруг почувствовал, что его гнев угас. Маний – ее грек-вольноотпущенник, змей. По правде говоря, пока Антоний не увидел ее, он и не знал, сколько злобы, сколько гнева накопилось в нем за время его путешествия из Эфеса. Вероятно, если бы он следовал первоначальному плану и поплыл прямо из Антиохии в Афины, он не был бы так разъярен.

В Эфесе хватало сплетников и кроме Барбата, и слухи ходили не только о зиме, проведенной им с Клеопатрой. Некоторые шутили, что в его семье платье носит он, а доспехи – Фульвия. Другие посмеивались, что по крайней мере один человек из рода Антониев воюет, пусть даже и женщина. Антоний вынужден был делать вид, что не слышит всего этого, но раздражение его росло. Рассказ Планка не смягчил Антония, гнев не погасило даже горе, терзавшее его, пока не выяснилось, что Луций в безопасности и здоров. Их брат Гай был убит в Македонии, и только казнь убийцы облегчила боль. Он, большой брат, любил их.

Любовь к Фульвии ушла навсегда, думал он, с презрением глядя на нее. Глупая, глупая cunnus! Надев доспехи, она публично кастрировала его.

– Я хочу, чтобы к утру ты покинула этот дом, – отрезал он, схватив ее за руку и силой усадив под картиной с Ахиллом. – Пусть Аттик сострадает людям, заслуживающим этого. Я напишу ему сегодня, и он не посмеет оскорбить меня, сколько бы денег у него ни было. Ты – позор как жена и как женщина, Фульвия! Я больше не хочу иметь с тобой ничего общего. Я немедленно пришлю тебе уведомление о разводе.

– Но, – рыдая, прошамкала она, – я убежала без денег, без имущества, Марк! Мне нужны деньги на жизнь!

– Обратись к своим банкирам. Ты богатая женщина и sui iuris.

Антоний громко крикнул слуг.

– Приведи ее в порядок и выбрось вон! – велел он еле живому от страха управляющему, потом круто повернулся и ушел.

Фульвия долго сидела, прислонившись к стене и почти не ощущая присутствия дрожащих от ужаса девушек, которые старались умыть ей лицо, остановить кровь и слезы. Когда-то она смеялась, если слышала от какой-нибудь женщины о разбитом сердце. Она считала, что сердце не может разбиться. Теперь она знала, что это не так. Марк Антоний разбил ее сердце, и починить его уже нельзя.

По Афинам разнесся слух о том, как Антоний обошелся со своей женой, но мало кто, услышав об этом, жалел Фульвию, ведь она совершила непростительное – посягнула на права, принадлежащие только мужчинам. Вновь вспомнили о ее подвигах на Форуме в тот период, когда она была замужем за Публием Клодием, о сцене, которую она разыграла у дверей сената, и о ее возможном содействии Клодию, осквернившему праздник Благой Богини.

Нет, Антония не волновало, что говорили в Афинах. Он, римлянин, знал, что его сограждане, живущие в городе, не станут думать о нем хуже.

Кроме того, он был занят – писал письма. Трудное занятие. Первое письмо, резкое и короткое, – Титу Помпонию Аттику: полководец Марк Антоний, триумвир, будет благодарен ему, если он не станет совать свой нос в дела Марка Антония и поддерживать отношения с Фульвией. Второе письмо – Фульвии: он сообщал, что разводится с ней из-за ее неженского поведения и что отныне ей запрещается видеться с двумя ее сыновьями от него. Третье письмо – Гаю Асинию Поллиону с просьбой сообщить, что делается в Италии и не будет ли он так любезен держать легионы наготове, чтобы пойти на юг, в случае если население Брундизия, которое любит Октавиана, не позволит Марку Антонию войти в страну? Четвертое письмо – этнарху Афин: он благодарил этого достойного человека за доброту его города и верность истинным римлянам. Поэтому полководец Марк Антоний, триумвир, с удовольствием дарит Афинам остров Эгина и несколько других малых островов, прилегающих к нему. Он считал, что этот подарок осчастливит афинян.

Он мог бы написать много писем, если бы не прибытие Тиберия Клавдия Нерона, который нанес ему официальный визит, как только устроил жену и маленького сына недалеко от себя.

– Тьфу! – крикнул Нерон, раздув ноздри. – Этот Секст Помпей – разбойник! Хотя чего еще можно ждать от клана выскочек из Пицена? Ты не представляешь, какая у него штаб-квартира: крысы, мыши, гниющие отходы! Я не решился подвергать свою семью опасности заболеть из-за грязи, хотя эти помещения были не худшими, какие мог предложить Помпей. Мы даже еще не распаковали вещи, а уже несколько из его принаряженных «флотоводцев»-вольноотпущенников стали увиваться вокруг моей жены. Одному я хорошо дал по рукам! И поверишь ли, Помпей встал на сторону этого дворняжки! Я сказал ему, что я думаю по этому поводу, потом посадил Ливию Друзиллу на первый же корабль – и в Афины.

Антоний слушал Нерона, вспоминая, как Цезарь относился к этому человеку. «Inepte» – самый мягкий эпитет, найденный для него Цезарем. Услышав больше, чем хотел сказать Нерон, Антоний понял, что тот прибыл в нору Секста Помпея и стал ходить везде, как петух, придираться, критиковать и наконец сделался до того невыносимым, что Секст выгнал его. Трудно отыскать более несносного сноба, чем Нерон, а Помпеи были очень чувствительны к намекам на свое низкое пиценское происхождение.

– И что ты теперь намерен делать, Нерон? – спросил Антоний.

– Жить по средствам, кои небезграничны, – резко ответил Нерон, и выражение его смуглого, угрюмого лица стало еще более высокомерным.

– А твоя жена? – лукаво спросил Антоний.

– Ливия Друзилла хорошая жена. Она делает то, что ей скажут, чего не скажешь о Фульвии.

Типичный для Нерона выпад. Похоже, у него отсутствовал самоконтроль, предупреждающий, что о некоторых вещах лучше умолчать. «Я должен соблазнить ее, – в ярости подумал Антоний. – Что за жизнь она ведет, будучи замужем за этим inepte!»

– Приведи ее на обед сегодня вечером, Нерон, – весело предложил Антоний. – Считай это способом сэкономить – до утра не надо будет посылать твоего повара на рынок.

– Благодарю, – ответил Нерон, выпрямляясь во весь высоченный рост.

Придерживая левой рукой складки тоги, он торжественно удалился, оставив Антония в веселом настроении.

Вошел Планк с выражением ужаса на лице.

– Edepol, Антоний! Что здесь делает Нерон?

– Помимо того, что оскорбляет всех, кто попадается ему на глаза? Готов спорить, он так вел себя у Секста Помпея, что ему указали на дверь. Можешь прийти сегодня на обед и получить удовольствие от его компании. Он приведет с собой жену, с которой они, наверное, два сапога пара. Кстати, а кто она?

– Его родственница, причем довольно близкая. Ее отцом был некий Клавдий Нерон, усыновленный знаменитым плебейским трибуном Ливием Друзом, следовательно, ее зовут Ливия Друзилла. Нерон – сын родного брата Друза, Тиберия Нерона. Конечно, она наследница – в семье Ливия Друза куча денег. Когда-то Цицерон надеялся, что Нерон женится на его Туллии, но она предпочла Долабеллу. Плохой муж почти во всех отношениях, но, по крайней мере, он был веселым человеком. Разве ты не вращался в тех кругах, когда Клодий был жив?

– Вращался. И ты прав, Долабелла был очень компанейским. Но ведь не Нерон стал причиной твоего ужаса, Планк. Что случилось?

– Пакет из Эфеса. Мне тоже пакет, но твой от твоего родственника Каниния, так что в нем, наверное, больше новостей.

Планк с горящими от нетерпения глазами сел в кресло клиента напротив Антония, сидевшего за столом.

Антоний сломал печать, развернул письмо своего родственника и стал медленно читать, хмурясь и бормоча проклятия.

– Хорошо бы больше людей последовали примеру Цезаря и начали бы ставить точку над первой буквой нового слова. Я теперь это делаю. Так делают Поллион, Вентидий и, к сожалению, Октавиан. Это позволяет очень быстро прочитать даже длинный свиток.

Он вернулся к чтению, наконец вздохнул и положил письмо.

– Как я могу быть одновременно в двух местах? – спросил он Планка. – Мне следовало находиться в провинции Азия, отражая атаки Лабиена, а вместо этого я вынужден сидеть ближе к Италии и держать легионы под рукой. Пакор вторгся в Сирию, и все мелкие царьки поспешили связать свою судьбу с парфянами, даже Ямвлих. Каниний говорит, что легионы Саксы сдались Пакору. Сакса был вынужден бежать в Апамею, а потом отплыл в Киликию. С тех пор никто о нем не слышал, но идет слух, что его брат был убит в Сирии. Лабиен спешит захватить Киликию Педию и восточную часть Каппадокии.

– И конечно, восточнее Эфеса легионов нет.

– Боюсь, и в Эфесе их не будет. Провинции Азия придется защищаться самой, пока я не разберусь с ситуацией в Италии. Я уже написал Канинию, чтобы он привел легионы в Македонию, – мрачно сказал Антоний.

– Это твое единственное намерение? – бледнея, спросил Планк.

– Определенно. Конец этого года я решил посвятить Риму, Италии и Октавиану, поэтому до конца года легионы будут стоять лагерем вокруг Аполлонии. Если станет известно, что они на Адриатике, Октавиан поймет, что я намерен раздавить его, как клопа.

– Марк, – простонал Планк, – все уже сыты по горло гражданской войной, а то, о чем ты говоришь, – это гражданская война! Легионы не будут драться!

– Легионы будут драться за меня, – ответил Антоний.

Ливия Друзилла вошла в резиденцию наместника с присущим ей спокойствием, полуприкрыв глаза, свое главное украшение. Надо прятать их! Как всегда, она шла чуть позади Нерона, как полагается хорошей жене, а Ливия Друзилла поклялась быть хорошей женой. Услышав о том, что сделал Антоний с Фульвией, она дала себе слово, что никогда не окажется в таком положении! Надеть доспехи и размахивать мечом! Для этого нужно быть Гортензией, которая сделала это, только чтобы продемонстрировать лидерам Римского государства, что женщины Рима, от высшего до низшего сословия, никогда не согласятся платить налоги со своих личных сбережений, раз они не имеют права голоса. В этом поединке Гортензия одержала бескровную победу, к большому удивлению триумвиров – Антония, Октавиана и Лепида.

Нет, Ливия Друзилла не хотела быть мышкой. Она просто притворялась существом маленьким, кротким и немного робким. Она была очень честолюбива, но это ее качество не получило должного развития, потому что она понятия не имела, как его реализовать. Разумеется, честолюбие ее было абсолютно римского образца, а именно: никакого неженского поведения, никакого верховодства, никаких грубых манипуляций. Не хотела она быть и еще одной Корнелией, матерью Гракхов, которой иные женщины поклонялись как римской богине, потому что она много страдала, родила детей, видела их смерть, но никогда не жаловалась на судьбу. Нет, Ливия Друзилла чувствовала, что должен быть другой путь к высотам.

К сожалению, три года брака показали ей, что путь этот, несомненно, лежит не через Тиберия Клавдия Нерона. Как и у большинства девушек высокого происхождения, у нее не было возможности близко познакомиться с будущим мужем. Она только знала, что он ее двоюродный брат. За время их редких встреч она успела понять, что он глуп, и инстинктивно стала его презирать. Смуглая, она восхищалась мужчинами со светлыми волосами и голубыми глазами. Умная, она восхищалась умными людьми. Ни одним из этих качеств Нерон не обладал. Ей было пятнадцать лет, когда отец, Друз, выдал ее замуж за ее двоюродного брата Нерона. В доме, где она выросла, не было безнравственных картин на стенах или Приаповых ламп, которые могли бы кое-что поведать девушке о физической любви. Поэтому союз с Нероном вызывал в ней отвращение. Он тоже предпочитал светловолосых, голубоглазых любовниц. В жене его привлекали только ее знатное происхождение и состояние.

Но как избавиться от Тиберия Клавдия Нерона, если она намерена быть хорошей женой? Это невозможно, разве что кто-нибудь предложит ему более выгодный брак, а это казалось маловероятным. Уже в самом начале их семейной жизни она поняла, что Нерона не любили, его терпели только из-за его патрицианского происхождения, дававшего ему право занимать любые официальные должности в Риме. И – о-о-о, как он надоел ей! Она слышала много рассказов о Катоне Утическом, злейшем враге Цезаря, о его бестактности, вздорном характере. Но в сравнении с Нероном он был просто небожителем. Не могла она любить и сына, которого родила Нерону через десять месяцев после свадьбы. Маленький Тиберий был смуглым, тощим, высоким, серьезным и даже в свои два года излучал самодовольство. У него появилась привычка критиковать мать, потому что, в отличие от большинства маленьких детей, он много времени проводил с отцом и слышал, как тот постоянно шпыняет ее. Ливия Друзилла подозревала, что Нерон предпочитает держать ее и маленького Тиберия при себе лишь для того, чтобы какой-нибудь красавчик с шармом Цезаря не посягнул на ее добродетель. Как это раздражало! Разве этот дурак не знал, что она никогда не унизит себя подобным образом?

Замкнутое существование, которое она вела, пока Нерон не отправился в свою катастрофическую поездку в Кампанию на стороне Луция Антония, не позволяло ей даже мельком взглянуть на кого-нибудь из знаменитых мужчин, о которых говорил весь Рим. Она не видела ни Марка Антония, ни Лепида, ни Сервилия Ватию, ни Гая Домиция Кальвина, ни Октавиана, ни даже Цезаря, умершего, когда ей было пятнадцать лет. Поэтому сегодняшний день вызывал интерес, хотя по ее поведению этого не было заметно. Она будет обедать с Марком Антонием, самым могущественным человеком в мире!

Ее чуть не лишили этого удовольствия, когда Нерон узнал, что Антоний относится к тем беспутным людям, которые заставляют женщин возлежать рядом с ними на ложе.

– Либо моя жена будет сидеть на стуле, либо я ухожу! – заявил Нерон с присущим ему тактом.

Если бы Антоний не нашел овальное личико жены Нерона очаровательным, ответом на этот ультиматум были бы хохот и пожелание счастливого пути. Но поскольку жена Нерона оказалась привлекательной, Антоний усмехнулся и приказал принести стул для Ливии Друзиллы. Когда стул принесли, он поставил его напротив своего места на ложе, но, так как на обеде присутствовали только трое мужчин, Нерон не мог протестовать против этого. Конечно, в этой ситуации он вынужден был смотреть на жену искоса, но главным свидетельством неотесанности Антония Нерон посчитал тот факт, что хозяин отправил Нерона в конец ложа, а в середине поместил это самодовольное ничтожество Планка.

Ливия Друзилла сняла плащ, и оказалось, что на ней желто-коричневое платье с длинными рукавами и высоким воротом, но ничто не могло скрыть очарования ее фигуры или ее безупречной кожи цвета слоновой кости. Густые, блестящие, черные как ночь волосы с фиолетовым отливом были зачесаны назад, закрывая уши, и собраны в узел на затылке. Лицо совершенно прелестное! Маленький сочный ротик, огромные глаза, окаймленные длинными черными ресницами, румянец на щеках, небольшой с горбинкой нос, и все это вместе – совершенство. Как раз в тот миг, когда Антоний разозлился, что не может определить, какого цвета ее глаза, она подвинула стул, и тонкий луч солнца осветил их. О, поразительно! Они были темно-синие, но словно волшебный кристалл со светлыми золотистыми прожилками. Таких глаз он никогда еще не видел. Они внушали суеверный страх! «Ливия Друзилла, я мог бы проглотить тебя целиком!» – подумал он и приступил к выполнению задуманного – влюбить ее в себя.

Но это оказалось невозможно. Она не была застенчивой, отвечала на все его вопросы прямо, хоть и сдержанно, не боялась при необходимости добавлять небольшие комментарии. Однако она не предлагала сама тему разговора и не сделала или не сказала ничего такого, в чем Нерон, с подозрением наблюдавший за ними, мог бы упрекнуть ее. Впрочем, все это не имело бы значения для Антония, заметь он хоть искру интереса к себе, а вот искры-то и не было. Будь он более проницательным человеком, то понял бы, что чуть заметная гримаса, время от времени мелькавшая на ее лице, говорит об отвращении.

Да, решила Ливия Друзилла, он способен избить жену, которая совершила ужасную ошибку, но не так, как Нерон, холодно, с расчетом. Нет, Антоний сделает это с яростью и потом, успокоившись, не будет сожалеть о своем поступке, ибо ее преступление простить нельзя. Большинству мужчин он нравится, они будут льнуть к нему, а большинство женщин будут желать его. Жизнь в течение этих нескольких дней у Секста Помпея в Агригенте свела Ливию Друзиллу с простыми женщинами, и она многое узнала о любви, мужчинах и сексе. Оказалось, что женщины предпочитают мужчин с большими членами, потому что большой член быстрее доводит их до оргазма (она не знала, что это такое, но не спросила, опасаясь, что они будут смеяться над ней). Она понятия не имела, что Марк Антоний знаменит своим огромным детородным аппаратом. Но это не имело значения, поскольку она не нашла в Антонии ничего, что ей понравилось бы или восхитило бы ее. Особенно после того, как она поняла, что он изо всех сил старается вызвать у нее интерес к себе. Она почувствовала огромное удовлетворение, не ответив ему, и это стало для нее маленьким уроком, как женщина может обрести власть. Только не с Антонием, чья страсть мимолетна и незначительна.

– Что ты думаешь о великом человеке? – спросил Нерон, когда они шли домой, любуясь коротким ярким закатом.

Ливия Друзилла удивленно взглянула на мужа. Обычно он не спрашивал ее, что она думает о ком-то или о чем-то.

– Высокий по рождению, низкий по натуре, – ответила она. – Вульгарный невежа.

– Выразительно сказано, – одобрил он, довольный.

Впервые она посмела задать ему вопрос, относящийся к политике.

– Муж мой, почему ты хранишь верность такому вульгарному невеже, как Марк Антоний? Почему не Цезарю Октавиану, во всех отношениях совершенно другому?

Нерон остановился, повернулся к жене и посмотрел на нее скорее удивленно, чем раздраженно.

– Происхождение перевешивает все. Антоний более знатного рода. Рим принадлежит людям со знаменитыми предками. Они, и только они имеют право занимать высокие государственные должности, управлять провинциями, вести войны.

– Но Октавиан – племянник Цезаря! Разве происхождение Цезаря не безупречно?

– О, у Цезаря было все: происхождение, ум, красота. Благороднейший из благородных патрициев. Даже его плебейская кровь была самой лучшей: мать из рода Аврелиев, бабушка из рода Марциев, прабабушка из рода Попилиев. А Октавиан – мошенник! Капля крови Юлиев, а остальное – помои. Кто такие Октавии из города Велитры? Абсолютно никто! Некоторые Октавии вполне уважаемые, но не те, что из Велитр. Один из прадедов Октавиана делал веревки, другой пек хлеб. Его дед был банкиром. Низко, низко! Его отец удачно женился во второй раз на племяннице Цезаря. Хотя и в ней кровь не чистая – ее отец был богатым ничтожеством, которое купило сестру Цезаря. В те дни у Юлиев не было денег, они вынуждены были продавать своих дочерей.

– А разве в племяннике не четверть крови Юлиев? – смело спросила Ливия Друзилла.

– Он внучатый племянник, этот маленький позер! Одна восьмая крови Юлиев. Остальная часть отвратительна! – рявкнул Нерон, теряя терпение. – Я не знаю, что заставило великого Цезаря выбрать низкорожденного мальчишку своим наследником, но в одном ты можешь быть уверена, Ливия Друзилла: я никогда не свяжусь с людьми, подобными Октавиану!

«Ну-ну, – подумала Ливия Друзилла, – вот почему так много аристократов Рима ненавидят Октавиана! С моим высоким происхождением я должна бы тоже ненавидеть его, но он заинтриговал меня. Он так высоко поднялся! Меня это восхищает, я могу его понять. Возможно, время от времени Рим должен создавать новых аристократов. Возможно даже, что великий Цезарь понимал это, когда составлял завещание».

Ливия Друзилла слишком упрощенно истолковала причины, побудившие Нерона принять сторону Марка Антония, но и рассуждения Нерона были столь же примитивными. Он был чересчур узколобым. Сколько бы лет он ни проучился потом, умнее, чем в юности на службе у Цезаря, он не стал. Он был до такой степени туп, что не понимал, как сильно Цезарь его невзлюбил. С него как с гуся вода, сказали бы галлы. Когда в твоих жилах течет самая чистая кровь, какой изъян может найти в тебе товарищ-аристократ?

Первый месяц пребывания Антония в Афинах был заполнен женщинами, но ни одна из них не стоила его драгоценного времени. Хотя было ли его время действительно ценным, если все, что он делал, не приносило плодов? Единственная хорошая новость из Аполлонии пришла с Квинтом Деллием, который сообщил, что его легионы прибыли на западный берег Македонии и заняли хорошую позицию в месте с довольно благоприятным климатом.

Почти сразу после Деллия появился Луций Скрибоний Либон, сопровождавший женщину, которая, конечно, не могла улучшить настроение Антония, – его мать.

Она ворвалась в его кабинет, теряя на ходу шпильки, соря семенами для птиц, которых служанка несла в клетке, и нитками из длинной бахромы, пришитой какой-то сумасшедшей портнихой к краям ее меховой накидки. Ее волосы висели прядями, теперь уже седыми, а не золотистыми, но глаза оставались такими же, какими их помнил ее сын, – вечно исторгающими слезы.

– Марк, Марк! – воскликнула она, кидаясь ему на грудь. – О мой дорогой мальчик, я думала, что больше не увижу тебя! Какое ужасное время я пережила! Жалкая комнатушка на вилле, где день и ночь раздавались всякие непристойные звуки! Улицы оплеванные, залитые содержимым ночных горшков! Кровать, по которой ползают клопы, помыться негде…

Антоний наконец смог усадить ее в кресло и успокоить настолько, насколько кому-либо удавалось успокоить Юлию Антонию. Только когда слезы немного стихли, у него появилась возможность увидеть, кто вошел следом за ней. Ах! Подхалим из подхалимов, Луций Скрибоний Либон. Он не был сторонником Секста Помпея – он связался с ним, чтобы из кислого подвоя получить сладкий виноград. Невысокого роста и худощавого телосложения, с лицом, которое выдавало звериную натуру: цепкий, робкий, честолюбивый, неуверенный, эгоистичный. Ему выпал шанс, когда старший сын Помпея Великого влюбился в его дочь и развелся с Клавдией Пульхрой, чтобы жениться на ней. Воспользовавшись ситуацией, Либон обязал Помпея Великого возвысить его, как приличествует тестю его сына. Затем, когда Гней Помпей погиб вслед за отцом, Секст, младший сын, женился на его вдове. Так Либон стал командовать морским флотом и теперь действовал как неофициальный посол своего хозяина, Секста. Женщины из рода Скрибониев удачно выходили замуж. Сестра Либона дважды была замужем за богатыми, влиятельными людьми, причем один раз за патрицием Корнелием, от которого родила дочь. Хотя Скрибонии давно стукнуло тридцать и она дважды осталась вдовой, Либон не терял надежды найти ей третьего мужа. Симпатичная, может рожать, приданое в двести талантов. Да, его сестра Скрибония снова выйдет замуж.

Однако женщины Либона не интересовали Антония. Его беспокоил сам Либон.

– Зачем ты привез ее ко мне? – спросил Антоний.

Либон широко открыл глаза, раскинул руки:

– Мой дорогой Антоний! Куда еще мне было ее везти?

– Ты мог отправить ее в Рим, у нее там дом.

– Она закатила такую истерику, что мне пришлось выпроводить из комнаты Секста Помпея, иначе бы он ее убил. Поверь мне, она не желала ехать в Рим, все время кричала, что Октавиан казнит ее за измену.

– Казнит родственницу Цезаря? – недоверчиво переспросил Антоний.

– А почему нет? – с невинным видом спросил Либон. – Он же внес в проскрипционные списки Луция, брата твоей матери.

– Мы с Октавианом сделали это вместе! – резко заметил Антоний. – Но мы не казнили его! Нам нужны были его деньги, вот и все. У моей матери денег нет. Ей ничего не угрожает.

– Вот ты и скажи ей об этом! – раздраженно крикнул Либон.

В конце концов, он терпел ее во время долгого вояжа. С него хватит.

Если бы кто-то из них подумал посмотреть на нее, то увидел бы, что полные слез голубые глаза полны также и хитрости и что уши, украшенные огромными серьгами, чутко ловят каждое произнесенное слово. Юлия Антония могла быть монументально глупой, но она очень заботилась о своем благополучии и была убеждена, что ей намного лучше будет жить со старшим сыном, чем торчать в Риме, оставшись без дохода.

К этому времени прибыли управляющий и несколько перепуганных служанок. Не обратив внимания на их подобострастный ужас, Антоний с радостью передал им свою мать, попутно уверяя ее, что не собирается отсылать ее в Рим. Наконец трудное дело было сделано, и в кабинете воцарился мир. Антоний вернулся в кресло и с облегчением вздохнул.

– Вина! Хочу вина! – крикнул он, вдруг вскакивая. – Либон, красного или белого?

– Спасибо, хорошего крепкого красного. Без воды. Воды я столько видел за последние три нундины, что мне хватит на всю оставшуюся жизнь.

Антоний усмехнулся:

– Понимаю. Сопровождать мою мать небольшое удовольствие. – Он налил бокал до краев. – Вот, это должно помочь. Хиосское, десятилетней выдержки.

Молчание длилось, пока двое пьяниц с удовольствием поглощали вино, уткнув носы в бокалы.

– Так что же привело тебя в Афины, Либон? – спросил Антоний, прерывая молчание. – И не говори, что это моя мать.

– Ты прав. Твоя мать просто удобный предлог.

– Не для меня, – прорычал Антоний.

– Я хотел бы знать, как ты это делаешь, – весело поинтересовался Либон. – Когда ты просто говоришь, у тебя высокий и негромкий голос. Но в один миг ты можешь превратить его в низкий горловой рык.

– Или рев. Ты забыл про рев. И не спрашивай меня, как я это делаю. Я не знаю. Просто так получается. Если хочешь услышать рев, продолжай уклоняться от ответа на мой вопрос.

– Э-э, нет, не хочу. Но если мне будет позволено вернуться к проблеме твоей матери, я советую дать ей много денег, чтобы она пробежалась по лучшим магазинам Афин. Сделай так, и ты больше не увидишь и не услышишь ее. – Либон с улыбкой наблюдал за пузырьками вина на краях бокала. – Как только она узнала, что твой брат Луций прощен и послан в Дальнюю Испанию с полномочиями проконсула, с ней стало легче иметь дело.

– Так почему ты здесь? – снова спросил Антоний.

– Секст Помпей посчитал, что нам следует встретиться.

– Правда? С какой же целью?

– Образовать союз против Октавиана. Вы двое сделаете из Октавиана фарш.

Поджав губы, Антоний отвел глаза.

– Союз против Октавиана… Заклинаю, скажи мне, Либон, почему я, один из трех правителей, назначенных сенатом и народом Рима для восстановления республики, должен вступать в союз с каким-то пиратом?

Либон поморщился:

– Секст Помпей – наместник Сицилии в полном соответствии с mos maiorum! Он не считает законным ни триумвират, ни проскрипционный эдикт, по которому он безвинно объявлен вне закона, не говоря уже о конфискации имущества! Его действия на море – это лишь средство убедить сенат и народ Рима, что его осудили несправедливо. Отмените приговор, снимите запреты, и Секст Помпей перестанет, э-э, пиратствовать.

– И он думает, что я выступлю в сенате с предложением реабилитировать его, восстановить в правах в обмен на помощь в борьбе с Октавианом?

– Именно так, да.

– Насколько я понимаю, он предлагает начать открытую войну, и лучше прямо завтра?

– Ну-ну, Марк Антоний, все ведь знают, что вы с Октавианом рано или поздно столкнетесь! А поскольку из вас двоих – Лепида я в счет не беру – ты имеешь imperium maius над девятью десятыми Римской империи и контролируешь ее легионы и ее доходы, что еще может случиться в результате вашего столкновения, как не полномасштабная война? Более пятидесяти последних лет история Римской республики – это одна гражданская война за другой, и ты действительно веришь, что Филиппы – это конец? – Либон говорил тихо, с невозмутимым лицом. – Секст Помпей устал быть hostis. Он хочет получить то, что принадлежит ему по праву, – восстановление гражданства, разрешение наследовать имущество его отца, Помпея Магна, возврат этого имущества, консульство и права проконсула в Сицилии навсегда. – Либон пожал плечами. – Есть еще кое-что, но пока достаточно, я думаю.

– И в ответ на все это?

– Контролировать моря будет твой союзник. Простите заодно Мурка, и у тебя будет и его флот. Агенобарб говорит, что он сам по себе, хотя тоже такой же пират. Секст Помпей также гарантирует тебе бесплатное зерно для легионов.

– Он требует от меня выкуп.

– Это «да» или «нет»?

– Я не заключаю договоров с пиратами, – сказал Антоний обычным голосом. – Однако ты можешь сказать твоему хозяину, что, если мы встретимся на море, я надеюсь, он пропустит меня, куда бы я ни направлялся. Если он сделает так, мы посмотрим.

– Скорее «да», чем «нет».

– Скорее ничего, чем что-то, – на данный момент. Мне не нужен Секст Помпей, чтобы раздавить Октавиана, Либон. Если Секст думает, что он нужен, он ошибается.

– Если ты решишь переправлять свои легионы из Македонии в Италию по Адриатике, Антоний, тебе ни к чему помехи в виде чужого флота.

– Адриатика – это участок Агенобарба, и он мне не помешает. Я его не боюсь.

– Значит, Секст Помпей не может назвать себя твоим союзником? Ты не выступишь в сенате в его защиту?

– Конечно нет, Либон. Самое большее, на что я соглашусь, – это не ловить его. Если бы я охотился за ним, то исколошматил бы его. Скажи ему, что бесплатное зерно он может оставить себе, но я хочу, чтобы он продал зерно для моих легионов по обычной оптовой цене – пять сестерциев за модий, и ни драхмой больше.

– Это невыгодная сделка.

– Ставить условия могу я, а не Секст Помпей.

«Уж не заупрямился ли он потому, что теперь у него мать на шее? – думал Либон. – Я говорил Сексту, что это плохая идея, но он не слушал».

В комнату вошел Деллий под руку еще с одним подхалимом, Сентием Сатурнином.

– Взгляни, кто приехал с Либоном из Агригента! – радостно крикнул Деллий. – Антоний, у тебя еще осталось то хиосское красное?

– Тьфу! – плюнул в сердцах Антоний. – Где Планк?

– Здесь я, Антоний! – откликнулся Планк, подходя, чтобы обнять Либона и Сентия Сатурнина. – Здорово, правда?

«Очень здорово, – кисло подумал Антоний. – Четыре порции сиропа».

Марш его армии к Адриатическому побережью Македонии начался просто как демонстрация, чтобы напугать Октавиана. Отказавшись от мысли воевать с парфянами, пока не наскребет денег, Антоний сначала хотел оставить свои легионы в Эфесе, но визит в Эфес изменил его намерение. Каниний был слишком слаб, чтобы контролировать столько старших легатов, если рядом не будет Антония. Кроме того, идея напугать Октавиана была очень заманчивой, и противостоять такому искушению он не мог. Все были того мнения, что вот-вот разразится война между двумя триумвирами. Но Антоний оказался перед дилеммой. Не покончить ли с Октавианом прямо сейчас? Эта кампания будет дешевой, и у него имелось достаточно кораблей для перевозки легионов по морю домой, где он мог пополнить свои войска легионерами Октавиана, а также забрать у Поллиона и Вентидия их четырнадцать легионов! И еще десять в случае поражения Октавиана. А все, что он найдет в казначействе, пойдет в его военную казну.

И все-таки Антоний колебался… Когда выяснилось, что совет Либона насчет Юлии Антонии сработал и она исчезла с его горизонта, Антоний слегка расслабился. Его афинское ложе было удобным, а что касается армии в Аполлонии… Время покажет, что ему делать. Он не подумал, что, откладывая это решение, он возвещал всему миру, что планов на будущее у него нет.