Читать книгу И каждый вечер, в час назначенный. Стихотворения 1878–1921 - Коллектив авторов, Ю. Д. Земенков, Koostaja: Ajakiri New Scientist - Страница 4

Мне мило отвлеченное:

Им жизнь я создаю…

Я все уединенное,

Неявное люблю.

Я – раб моих таинственных,

Необычайных снов…

Но для речей единственных

Не знаю здешних слов…

Смотрю на море жадными очами,

К земле прикованный, на берегу…

Стою над пропастью – над небесами, –

И улететь к лазури не могу.

Не ведаю, восстать иль покориться,

Нет смелости ни умереть, ни жить…

Мне близок Бог – но не могу молиться,

Хочу любви – и не могу любить.

Я к солнцу, к солнцу руки простираю

И вижу полог бледных облаков…

Мне кажется, что истину я знаю –

И только для нее не знаю слов.

Небеса унылы и низки,

Но я знаю – дух мой высок.

Мы с тобой так странно близки,

И каждый из нас одинок.

Беспощадна моя дорога,

Она меня к смерти ведет.

Но люблю я себя, как Бога, –

Любовь мою душу спасет.

Если я на пути устану,

Начну малодушно роптать,

Если я на себя восстану

И счастья осмелюсь желать, –

Не покинь меня без возврата

В туманные, трудные дни.

Умоляю, слабого брата

Утешь, пожалей, обмани.

Мы с тобою единственно близки,

Мы оба идем на восток.

Небеса злорадны и низки,

Но я верю – дух наш высок.

За Дьявола Тебя молю,

Господь! И он – Твое созданье.

Я Дьявола за то люблю,

Что вижу в нем – мое страданье.

Борясь и мучаясь, он сеть

Свою заботливо сплетает…

И не могу я не жалеть

Того, кто, как и я, – страдает.

Когда восстанет наша плоть

В Твоем суде, для воздаянья,

О, отпусти ему, Господь,

Его безумство – за страданье.

Мы долго думали, что сети

Сплетает Дьявол с простотой,

Чтоб нас поймать, как ловят дети

В силки беспечных птиц, весной.

Но нет. Опутывать сетями –

Ему не нужно никого.

Он тянет сети – между нами,

В весельи сердца своего.

Сквозь эту мглу, сквозь эту сетку,

Друг друга видим мы едва.

Чуть слышен голос через клетку,

Обезображены слова.

Шалун во образе змеином

Пути друг к другу нам пресек.

И в одиночестве зверином

Живет отныне человек.

Часы остановились. Движенья больше нет.

Стоит, не разгораясь, за окнами рассвет.

На скатерти холодной неубранный прибор,

Как саван белый, складки свисают на ковер.

И в лампе не мерцает блестящая дуга…

Я слушаю молчанье, как слушают врага.

Ничто не изменилось, ничто не отошло;

Но вдруг отяжелело, само в себе вросло.

Ничто не изменилось, с тех пор как умер

звук.

Но точно где-то властно сомкнули тайный

круг.

И все, чем мы за краткость, за легкость

дорожим, –

Вдруг сделалось бессмертным, и вечным –

и чужим.

Застыло, каменея, как тело мертвеца…

Стремленье – но без воли. Конец – но без

конца.

И вечности безглазой беззвучен строй и лад.

Остановилось время. Часы, часы стоят!

Страшное, грубое, липкое, грязное,

Жестко тупое, всегда безобразное,

Медленно рвущее, мелко нечестное,

Скользкое, стыдное, низкое, тесное,

Явно довольное, тайно блудливое,

Плоско смешное и тошно трусливое,

Вязко, болотно и тинно застойное,

Рабское, хамское, гнойное, черное.

Изредка серое, в сером упорное,

Вечно лежачее, дьявольски косное,

Глупое, сохлое, сонное, злостное,

Трупно-холодное, жалко-ничтожное,

Непереносное, ложное, ложное!

Но жалоб не надо; что радости в плаче?

Мы знаем, мы знаем: все будет иначе.

Моей души, в ее тревожности,

Не бойся, не жалей.

Две молнии, – две невозможности,

Соприкоснулись в ней.

Ищу опасное и властное,

Слиянье всех дорог.

А все живое и прекрасное

Приходит в краткий срок.

И если правда здешней нежности

Не жалость, а любовь, –

Всесокрушающей мятежности

Моей не прекословь.

Тебя пугают миги вечные…

Уйди, закрой глаза.

В душе скрестились светы встречные,

В моей душе – гроза.

Медный грохот, дымный порох,

Рыжелипкие струи,

Тел ползущих влажный шорох…

Где чужие? Где свои?

Нет напрасных ожиданий,

Недостигнутых побед,

Но и сбывшихся мечтаний,

Одолений – тоже нет.

Все едины, все едино,

Мы ль, они ли… смерть – одна.

И работает машина,

И жует, жует война…

Тринадцать лет! Мы так недавно

Его приветили, любя.

В тринадцать лет он своенравно

И дерзко показал себя.

Вновь наступает день рожденья…

Мальчишка злой! На этот раз

Ни празднества, ни поздравленья

Не требуй и не жди от нас.

И если раньше землю смели

Огнем сражений зажигать –

Тебе ли, Юному, тебе ли

Отцам и дедам подражать?

Они – не ты. Ты больше знаешь.

Тебе иное суждено.

Но в старые мехи вливаешь

Ты наше новое вино!

Ты плачешь, каешься? Ну что же!

Мир говорит тебе: «Я жду».

Сойди с кровавых бездорожий

Хоть на пятнадцатом году!

Блевотина войны – октябрьское веселье!

От этого зловонного вина

Как было омерзительно твое похмелье,

О бедная, о грешная страна!

Какому дьяволу, какому псу в угоду,

Каким кошмарным обуянный сном,

Народ, безумствуя, убил свою свободу,

И даже не убил – засек кнутом?

Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой.

Смеются пушки, разевая рты…

И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой,

Народ, не уважающий святынь.

Как скользки улицы отвратные,

Какая стыдь!

Как в эти дни невероятные

Позорно – жить!

Лежим, заплеваны и связаны

По всем углам.

Плевки матросские размазаны

У нас по лбам.

Столпы, радетели, водители

Давно в бегах.

И только вьются согласители

В своих Це-ках.

Мы стали псами подзаборными,

Не уползти!

Уж разобрал руками черными

Викжель – пути…

Преодолеть без утешенья,

Все пережить и все принять.

И в сердце даже на забвенье

Надежды тайной не питать, –

Но быть, как этот купол синий,

Как он, высокий и простой,

Склоняться любящей пустыней

Над нераскаянной землей.

Дитя, потерянное всеми…

Все это было, кажется в последний,

В последний вечер, в вешний час…

И плакала безумная в передней,

О чем-то умоляя нас.

Потом сидели мы под лампой блеклой,

Что золотила тонкий дым,

А поздние распахнутые стекла

Отсвечивали голубым.

Ты, выйдя, задержался у решетки,

Я говорил с тобою из окна.

И ветви юные чертились четко

На небе – зеленей вина.

Прямая улица была пустынна,

И ты ушел – в нее, туда…

Я не прощу. Душа твоя невинна.

Я не прощу ей – никогда.

На баррикады! На баррикады!

Сгоняй из дальних, из ближних мест…

Замкни облавкой, сгруди, как стадо,

Кто удирает – тому арест.

Строжайший отдан приказ народу,

Такой, чтоб пикнуть никто не смел.

Все за лопаты! Все за свободу!

А кто упрется – тому расстрел.

И все: старуха, дитя, рабочий –

Чтоб пели Интер-национал.

Чтоб пели, роя, а кто не хочет

И роет молча – того в канал!

Нет революции краснее нашей:

На фронт – иль к стенке, одно из двух.

…Поддай им сзаду! Клади им взашей,

Вгоняй поленом мятежный дух!

На баррикады! На баррикады!

Вперед за «Правду», за вольный труд!

Колом, веревкой, в штыки, в приклады…

Не понимают? Небось, поймут!