Историография и источниковедение в культурологическом исследовании (Культурологические исследования’ 10)

Оглавление

Коллектив авторов. Историография и источниковедение в культурологическом исследовании (Культурологические исследования’ 10)

Часть I. Теория и методология изучения культуры

Калинина Г.Н. Метаморфозы профессиональной историографии как кризисного субъекта

Рон М.В. Вещь как источник истории культуры. некоторые проблемы историографии вопроса

Абубакирова А.К. Изучение современной социокультурной динамики Кыргызстана в гуманитарной мысли

Матлахова М.С. От идеи другого к открытию «культурных маргиналий»: историография как поиск методологии

Макашева А.С. Культурная память: история изучения и основные концепции

Мельникова Е.Г. Проблема типологии символов в культурологических исследованиях XX-XXI вв

Кореневская О.С. Социологический опрос как источник в культурологическом исследовании

Соловьева В.Л. Человеческое в технике и техническое в человеке: обзор основных подходов

Часть II. Историческая культурология

Бондарева В.Н. Формирование источниковедческой базы песенного фольклора Петербургского региона

Мамычева Д.И. Древнерусские жития XI-XVII вв. как источник культурологической реконструкции образа «святого дитя»

Щербаков А.В. Историография Иосифа Волоцкого: образ и культура

Марсадолова Т.Л. Русское религиозное изобразительное искусство: историография и источники изучения

Никифорова Л.В. Исторический нарратив как источник культурологического исследования. Заметки об отложенном Полтавском триумфе 21 декабря 1709 года

Кузичева А.А. Н.М. Максимович-Амбодик и значение его работ по эмблематике для российской культуры эпохи просвещения

Слуцкая Е.А. Театральные реформы князя Юсупова. 1792-1799 гг

Булмистре Я.Э. К истории изучения культурных связей между Англией и Петербургом XVIII столетия

Подделкова П.Е. Культурное пространство воспитания монарха в императорской России: источники и историография

Филановская Т.А. Источниковедческая база в историко-культурологическом исследовании динамики моделей хореографического образования в России

Домрачее Д.С. Культурная значимость деятельности Ивара Осена

Чукуров А.Ю. Домостроительство как индикатор процесса формирования национальной идентичности в Швеции и Финляндии к. XIX – н. XX в

Никифорова Н.В. Политический дискурс России рубежа XIX-XX веков как источник изучения истории понятий: «технология»

Антонян К.Г. Герои советского прошлого: проблема интерпретации идеологемы

Николаева М.Ф. Политический плакат как феномен советской культуры. Модели идентичности советского человека (1920-е – 1930-е гг.)

Часть III. Современные культурные практики

Замараева Ю.С. Историографический обзор подходов и концепций по проблеме культуры миграции в исследованиях XX века

Сиченко Н.С. Взаимосвязь понятий «культура» и «туризм»: историографический аспект

Рудакова Е.А. Законодательство в области культурной политики: источниковедческая база изучения стратегий управления художественным процессом

Нарышкина Е.А. Русская усадьба: формы государственного и частного партнерства в сохранении памятников культуры в современной России

Кириленко А.А. Современная финская литература для детей как источник изучения национальной идентичности

Гетьман О.К. Интеграция в российскую культуру выходцев из стран Центральной Азии: исторический опыт и современные проблемы обучения русскому языку

Сведения об авторах

Отрывок из книги

Начало третьего тысячелетия «наложилось» на качественно иное состояние мира – эпоху постмодерна/постмодернизма как «эмоционального течения, проникающего во все поры современной интеллектуальной жизни» (Ю. Хабермас) и ставшего неким выражением «духа времени», «прощанием с разумом». А также – выражением определенного нигилистического комплекса, с его установкой на переоценку всех ценностей, в том числе и в отношении мировой истории, постмодернистское видение которой резюмируется в том, что «история лишается любой внутренней связи и превращается в набор «отдельных историй». В дополнение к сказанному на общем фоне неклассического познавательного мышления обнажился целый ряд проблемных мест исторического познания, которое оказалось перед вызовом, связанным с рефлексией методологических оснований и сферой деятельности историков. Можно сказать и так: не только наука история, но и социальное познание в целом, утрачивая привычную почву под ногами, оказались в состоянии растерянности, некого эвристического ступора.

Кризисные явления на постсоветском российском пространстве, вовлеченном в орбиту общего кризиса западной цивилизации, не могли не привести (и привели) к кризису методологии, к негативным явлениям в современном отечественном гуманитарном (в частности, историческом) и философском знании, к искажению панорамы исторического процесса. В явном виде эти тенденции нашли свое непосредственное выражение в следующем: в зависимости академической исторической науки от легитимной власти и в неэффективности механизма их взаимодействия; в падении социального престижа отечественной историографии и исчерпании «кредита доверия» со стороны массового и элитарного сознания общества; в активизации разного рода «популяризаторов» истории с богатым ассортиментом тех или иных облегченных версий науки, вольно или невольно искажающих ее; в массовости фантомных концепций истории, формирующих параисторическую реальность на грани наука-ненаука, и при этом не обремененных критериями рационально-обоснованного, доказательного, преемственного знания; в положительной динамике распространения и востребованности параисторической продукции в современном российском обществе, что заметно невооруженным глазом. Наконец, в оформлении внутренней самоорганизации параисторического сообщества, живущего вполне самостоятельной жизнью собственных гуманитарно-научных коллективов и индивидуалов, альтернативных государственным академическим структурам и заявляющих себя на роль альтернативной науки». Нет необходимости заострять внимание на тех очевидностях, что в комплексном сочетании обозначенные тенденции подрывают доверие к отечественной историографии со стороны широких масс, которые и должны, собственно, являться главными потребителями качественного исторического знания (ввиду его отсутствия они вынуждены пользоваться предлагаемым параисторическим ассортиментом). Последнее обстоятельство закономерно подвело наше общество к утрате своих исторических корней, к нарушению связи времен со всем букетом сопутствующих негативных явлений в духовном климате страны.

.....

Вещь – изделие раскрывается как артефакт культуры, наделенный значениями, ценностями и функциями. Ценность вещи не исчерпывается утилитарно-прагматическим значением (служит средством удовлетворения потребности человека). Каждая вещь наделена рядом значений: гносеологическим (служит средством познания мира и способом приобщения человека к культурному опыту), семиотическим (выступает в качестве знака, символа, аллегории, метафоры), аксиологическим (является носителем ценностей), эстетическим (воплощает представление о гармоничном единстве красоты и смысла, формы и содержания). В определенном историческом контексте культуры семиотический, гносеологический, эстетический и аксиологический аспекты могут осмысляться как ценности, что определяет многообразие функций вещи (утилитарная, ритуальная, коммуникативная, декоративная и др.).

С одной стороны сами вещественные источник являются носителями информации о себе и времени их бытования. Но с другой стороны материальная форма только частично фиксирует сведения о функциональном, ценностном, семантическом аспектах вещи. Сущность вещи раскрывается в процессе ее бытования, или как отмечал В.Н. Топоров в процессе ее «веществования»[16]. «Веществовать» значит не просто быть вещью, но становиться ею; этот процесс начинается с создания вещи и продолжается все время ее взаимодействия с человеком, в процессе которого вещь обретает свои новые значения и статус. Но «веществовать» – это значит и «оповещать о вещи, то есть преодолевать ее вещность, превращаться в знак вещи, и, следовательно, становиться элементом уже совсем иного пространства – не материально-вещественного, но идеально-духовного»[17]. Таким образом, вещь обладает способностью выступать носителем значений, которые позволяют ей вещать о самой себе, о своем владельце и о культуре в целом. Вещь также обладает способностью обретать новые значения в процессе своего веществования в культуре.

.....