Отрывок из книги
Данные научно-исследовательские материалы были подготовлены студентами-культурологами третьего курса в первом семестре учебного 2013/14 года в рамках изучения дисциплины «Прикладная культурология». Проведение и анализ глубинных интервью по теме «История моей семьи в XX веке» стало заключительной, практической, частью изучения методов прикладной культурологии. Прикладная культурология, как и сама культурология, дисциплина молодая, синтетическая, становящаяся, именно по этой причине и методы ее преимущественно заимствованные, «импортированные» из других наук и междисциплинарных научных направлений. Наибольшее значение в рамках изучения дисциплины «Прикладная культурология» приобретает освоение методов качественной социологии, устной истории и memory studies.
«Memory studies» – междисциплинарное направление современной гуманитаристики, возникшее на стыке целого ряда гуманитарных наук – общей и социальной психологии, социальной философии, истории, политологии, семиотики, исторической психологии, исторической социологии, социологии времени – направлено на изучение исторической, культурной, социальной, групповой памяти в современных обществах и обществах прошлого. С 1980-ых годов это направление приобретает характер своеобразной интеллектуальной моды, что позволяет говорить даже о «мемори буме». Понятия «историческая память» и «культурная память» прочно вошли в понятийный аппарат общественных и гуманитарных наук Европы, Америки и России, и, несмотря на нарастающий скепсис относительно возможности корректного использования этих понятий, речь все чаще идет уже о мемориальной (или «меморальной») парадигме гуманитарного знания. Проблематика исследований социальной, исторической, культурной памяти тесно связана с проблемой соотношения индивидуального и общественного сознания, макро– и микроистории. Она охватывает такие проблемы, как соотношение истории и памяти, политическое использование знаний о прошлом; репрезентация прошлого в музеях, памятниках, коммеморациях; репрезентация ближайшего прошлого в масс-медиа, новые национальные субъекты и идентичности; коллективная память и ретроспективная интерпретация социального прошлого; апелляция к прошлому и способы ее выражения в искусстве и литературе и многие другими проблемами.
.....
Со стороны Ольги Петровны не так далеко прослеживается история семьи, на одно поколение меньше. Её предки, Высоцкие, изначально, по семейному приданию – польский шляхтич обедневший, пришедший в поисках лучшей доли в Санкт-Петербург, поселившийся потом в одной из деревень под Нижним-Новгородом, оттуда пошла уже династия. В этой династии были и священники и купцы, в частности, мой непосредственный предок, прадед Высоцкий Иван Фёдорович был достаточно состоятельным человеком, по профессии он был камнетёс-молотобоец. В том числе было у него достаточно зажиточное хозяйство в родной деревне, и (затяжное) последние где-то, наверное, десять лет перед Великой Октябрьской Социалистической Революцией у него было несколько доходных домов в Нижнем-Новгороде. Семья, поскольку деревенская, особо никуда не кочевали, то есть дети самое далёкое, что уезжали это учиться в Санкт-Петербург, впоследствии Ленинград. У Ивана Фёдоровича было одиннадцать детей. Из них двое сыновей умерли в достаточно раннем возрасте: один утонул в пятнадцатилетнем возрасте, второй умер от чахотки незадолго до войны, остальные девять, из них четыре дочери, все принимали участие в ВОВ. Собственно, мой дед, Высоцкий Пётр Иванович, перед войной как раз успел закончить лётное училище и в марте сорокового года он женился на Гарасихиной Прасковье Игнатьевне, в марте сорок первого года у них родился старший сын, Высоцкий Владимир Петрович, и в апреле сорок первого года дед был послан служить в Белоруссию на границу, на предграничный аэродром, где, собственно, их и застала война. Одна из его сестёр, старшая, успела к тому моменту окончить медицинский институт и всю войну прошла в должности полевого хирурга. Закончила войну подполковником медицинской службы. Остальные тоже воевали, но в основном не на передовой. Соответственно, когда началась война, Пётр Иванович и Прасковья Игнатьевна, и их маленький сын Владимир были на передовой, аэродром был разбомблен в первый же день, очень много лётчиков погибло, но начальнику части удалось организовать вывод семей из окружения. Соответственно в течение месяца под охраной из нескольких солдат женщины и дети выходили сами из окружения, был достаточно мучительный период. Бабушка рассказывала, что в один из дней, когда они шли, закончился лес, и они шли по полю, как бы переходили в следующий лес, и в этот момент летело несколько самолётов фашистов. Они, видимо, «отбомбились» где-то впереди лежащих городах, и бабушка рассказывала, что она на всю жизнь запомнила, как она бежит по полю с маленьким сыном на руках, а над ней летит самолёт. И она видела глаза этого фашиста, ну то ли он пожалел, то ли действительно не осталось патронов, он ей улыбнулся, помахал рукой, помахал крыльями самолёта и улетел. Так она первый раз осталась со своим сыном жива. Когда они добрались до наших частей, вышли из окружения, там удалось сесть на эвакуационный эшелон, идущий вглубь страны. У бабушки мама жила в Ленинграде на тот момент, собственно бабушка стремилась туда к маме. Села в этот эшелон и через несколько дней на одной из станций (бабушке было на тот момент всего двадцать три года, она стеснялась кормить грудью младенца, сидя в теплушке) она спустилась на станции, когда эшелон стоял, под платформу, в этот момент налетели бомбардировщики фашистские. Вся станция была стёрта с лица земли. По её воспоминаниям, из всего эшелона выжало четыре с половиной человека, половинка был мой дядя Володя (слёзы на глазах). Так или иначе, до Ленинграда она добралась, воссоединилась там с мамой, затем началась блокада Ленинграда. Мама осталась, прабабушка моя, а бабушка с сыном была вывезена в эвакуацию в Казахстан, где её с некоторым трудом в начале сорок второго года нашёл дед, поскольку его часть практически полностью погибла, их переформировывали, и ему дали неделю отпуска. В результате этого отпуска в декабре сорок второго у них родился ещё один сын. Дед на тот момент уже опять был на фронте. Вот. В конце войны его перевели на дальний восток преподавать в лётном училище, бабушку он туда вызвал. Ну, собственно так они воссоединились, уже больше не расставались, потом после войны дед преподавал в лётном училище в Риге. Потом они переехали в Москву, здесь в Москве дед служил в генштабе, уже был полковником авиации, после того как он демобилизовался по выслуге лет, причём с достаточно большими почестями: с правом ношения парадной формы и кортика, он пошёл преподавать в академию хим. защиты, был такой факультет при бауманском училище, тогда ещё училище, а затем около десяти лет ездил по братским странам: Болгария, Германия и участвовал там в строительстве хим. заводов. В какой-то момент вышел на пенсию и собственно достаточно счастливо жили. Умерли оба в семьдесят семь лет. Успели даже повидать своего правнука, Андрея Сергеевича Шипигина.
Со стороны бабушки Прасковьи Игнатьевны, жены Петра Ивановича Высоцкого, практически все были деревенскими жителями. Её мама, Анна Дмитриевна Катюшкина, была из Рязанской области, папа, Игнат Иванович Гарасихин, был тоже из Рязанской области, из города Пронск. Мама работала на телефонном узле в Ленинграде, папа был рабочим на заводе. Так как мама с папой, Анна Дмитриевна и Игнат Иванович, достаточно в раннем возрасте Прасковьи Игнатьевны развелись, то вот про Игната Ивановича практически ничего неизвестно, ну кроме того, что прожил он долго, то есть Прасковья Игнатьевна с отцом не общалась и сведенья о нём практически не поступало.
.....
