Читать книгу Одесский юмор. XXI век - Каллум Хопкинс, Коллектив авторов, Сборник рецептов - Страница 8

Мы живем в плену предрассудков. Вот говорят: литр спирта – смертельная доза для человека. А кто проверял? Никто. Иностранцы – потому что боятся. Наши – потому что денег не хватает… Так что смертельная она или нет – еще не известно. Может, даже наоборот. Тут один пьяный человек с девятого этажа свалился. На трезвого человека. Так что бы вы думали? Трезвого в травматологию отвезли, а пьяному хоть бы хны! Так это он после пол-литра водки свалился. А если бы после литра? Да еще спирта?! Так где бы он тогда уже был, этот трезвый?..

В общем, неясно что-то с этой смертельной дозой. Может, она как раз раскрывает в человеке какие-то невероятные способности? Надо бы эксперимент провести.

Хотя что я темню… Был такой эксперимент, был! И результаты он дал просто необыкновенные!..

Все началось с того, что в гастроном на углу Мукачевского переулка завезли «Біле міцне». Помните, было такое вино когда-то? Жутковатый напиток. Тот, кто не пил, – тот помнит. А тут еще какой-то чудак на базе что-то напутал, и в накладной на это вино в графе «цена» поставил прочерк не перед словом «коп.», а перед словом «руб.». А единицу – не перед словом «руб.», а перед словом «коп.». Получилось, цена бутылки – копейка.

Продавщица заподозрила было что-то, но потом махнула рукой: это что, ее магазин?..

И началось!

Жители Мукачевского, бывало, это вино и по рублю моментально расхватывали. А тут ящиками понесли! «Видимо, это у них там, наверху, или коммунизм начался, – размышляли они, – или конец света. Во всяком случае, что-то такое, что долго продолжаться не может. Так что нужно успеть…»

Целую неделю Мукачевский переулок пил не переставая. Но в конце концов у Саввы, Славы и Павы – трех алкашей, известных даже в Мукачевском переулке под прозвищем Три Поросенка, копейки кончились раньше, чем в гастрономе бутылки. Тогда Пава вспомнил, что ему на фабрике слепых, где он числился сторожем, к Международному дню солидарности трудящихся, наверное, положена премия. Вспомнив это, Пава уселся на буфер пятого трамвая и поехал на фабрику. А Савва и Слава легли под скамейку на трамвайной остановке и начали ждать.

Прошло два часа. Потом еще несколько. Пава не возвращался. Савва и Слава стали уже трезветь и даже заволновались. Но тут часы на одесском вокзале показали роковое число семь, и Павины приятели поняли, что волноваться уже бессмысленно, потому что наверняка произошло самое страшное.

Была только одна причина, способная помешать их другу вернуться до закрытия гастронома, в котором «Біле міцне» продавалось по одной копейке. И причиной этой могла быть только Павина смерть.

Весть о кончине Павла мигом разнеслась по Мукачевскому переулку. И уже через несколько минут Савва и Слава во главе такой же еле держащейся на ногах делегации от скорбящей общественности ввалились в комнату старухи Кузьминичны – единственной Павиной родственницы.

– Давай, Кузьминична, это… доставай, что ты там накопила за свою трудовую жизнь! – волновались они. – Будем поминки устраивать. А то не по-христиански получается: такого человека, можно сказать, потеряли сегодня, а пьем как в обычный день!..

– А вот хрена вам лысого! – возразила старушка, потягивая «Біле міцне». – Поминки им устраивай до похорон! А может, Пава и не помер совсем? Подумаешь, человек к закрытию гастронома не пришел! Так чего ж сразу «помер»? Мало ли что?.. Не пришел… Может, его просто паралич разбил? Или трамваем ноги отрезало?.. Чего ж сразу плохое-то думать?!

Но тут с недопитой бутылкой «Білого міцного», торчащей из кобуры, явился местный участковый по фамилии Гвоздь, и кое-что начало проясняться.

– Бабка! – заговорил он. – У тебя, я слышал, племянник сегодня пропал. А мне в райотделе сказали, что они там три дня назад труп какой-то нашли у себя перед окнами. Так, может быть, он?

– Ну вы даете!.. – засомневалась бабка. – Сегодня пропал… Три дня как нашли… Разве ж такое бывает?

– Бывает, – подтвердили Савва и Слава. – В милиции это часто бывает… Ты же пойми: если бы они его сегодня нашли, то есть в тот день, когда его убили, то это у них называется «оперативное раскрытие преступления»… А если за несколько дней до того, как его убили, – тогда это у них называется «профилактика»…

– Понимают, ханурики! – похвалил их Гвоздь. – А тебя, бабка, начальство теперь вызывает. Посмотреть. Опознать.

– Не пойду! – испугалась Кузьминична. – Я на него и при жизни смотреть не могла. А уж в таком состоянии… Боюсь!

– И напрасно, – сказал участковый. – Чего тут бояться? Лежит он себе тихий, спокойный… Правонарушений не совершает. Любо-дорого посмотреть… Если бы у меня на участке все уже были такими, так я бы и горя не знал!.. Только он зеленый какой-то…

– Значит, Пава, – твердо сказала старушка. – Это вам и любой подтвердит. Он у нас в переулке один такого зеленого цвета был. Потому что все остальные синие. Так что ты, Гвоздь, так и передай своему начальству, что это Пава и есть. Мол, ни покойник, ни родственники не возражают. А мы тебе за это взятку дадим!

– Советские милиционеры с мертвых взяток не берут! – гаркнул участковый. – Это нам и начальник каждый день говорит. Хотя нет… Он, кажется, говорит: только с мертвых не берут… Ну хорошо, Пава так Пава. Значит, так мы и зафиксируем. Тем более и товарищи его по работе опознали. Говорят – он.

– Так они же слепые! – изумилась Кузьминична. – Как же это они могли опознать?

– А они по телефону, – объяснил участковый.

– В общем, хватит резину тянуть! – засуетились Савва и Слава. – Пора, Кузьминична, столы накрывать. Только учти, это тебе не именины какие-нибудь. Поминки – это такой праздник, который бывает у человека только один раз в жизни. Так что тут «Білим міцним» не отделаешься. Водка нужна… Значит, смотри: придет человек двести пятьдесят. То есть весь переулок. Если не считать дряхлых стариков и малых детей, получается, нужно двести бутылок.

– А если считать малых стариков и дряхлых детей? – спросила Кузьминична.

– Получается еще пятьдесят.

– Та на шо ж это я куплю такое богатство! – испугалась старушка.

– А ты Павину комнату в коммуне продай, – подсказал Савва. – Вон богатые Парасюки давно на нее зарятся.

– Заримся! Мать… перемать… – выступил вперед толстенный Парасюк. – Она аккурат к нашему санузлу примыкает, комната эта. Так мы с женой сильно мечтаем столовую в ней себе оборудовать, чтобы, значит, если приспичит, от еды недалеко отходить. Мы тебе за нее не то что двести пятьдесят – мы триста бутылок дадим! Правда, не водки, а самогону. Так что тебе не то что на поминки – вообще до конца твоих дней хватит…

Бабка быстро прикинула в уме, сколько самогону ей нужно до конца ее дней, и запросила еще четыре бутылки. Ударили по рукам.

И тут же, как по команде, еле держащиеся на ногах жители Мукачевского вытащили из своих домов такие же еле держащиеся на ногах столы и табуретки и накрыли прямо посреди улицы огромный криво стоящий стол. Немыслимых размеров Парасюк поднялся из-за него со стаканом мутной жидкости в кулаке и, обведя собравшихся еще более мутным взглядом, торжественно прокричал:

– Горько!..

Возникло недоумение.

– Горько!.. – повторил Парасюк.

Савва и Слава растерянно поцеловались.

– Э… Харитон! – одернула тамаду Парасючка. – Кого это ты тут женишь? Покойника, что ли?

– Горько осознавать… – гнул свое Парасюк.