Читать книгу Методы и технологии обучения изобразительной и проектной деятельности. Сборник статей. Выпуск 5 - Каллум Хопкинс, Коллектив авторов, Сборник рецептов - Страница 4

Традиция

В образовательном процессе должно быть передано значимое знание определенных ценностей. Традиция – одна из фундаментальных ценностей. Она является неотъемлемой частью метода проектирования, то есть того главного предмета знания, ради которого организуется образовательная коммуникация. Орнаментальная пластика имеет едва ли не самые древние традиции, восходящие к истокам человеческой культуры. В течение многих тысячелетий у разных народов мира сформировалось искусство орнамента в создании и украшении изделий текстиля, керамики, архитектуры, книгопечатания и т. д., которое сегодня представляет собой огромный материк художественной цивилизации. Самодостаточные эстетические ценности мировой орнаментальной графики, создавшей шедевры тканого и печатного рисунка на текстиле, невероятные многослойные структурно-орнаментальные поверхности рельефов архитектурных памятников, фактурные и сюжетные графические симфонии гобелена, тончайшую оптику восточной шелковой вышивки, способны обогатить любую область художественно-проектного творчества, включая современный графический дизайн и рекламу.

Главной целью и методом освоения языка орнаментальной графики является не копирование шедевров орнаментального искусства (хотя копирование образцов является обязательной частью образования), а формирование у будущих дизайнеров особого эстетического чувства орнаментальной формы и способности осмысленного использования законов орнаментальной пластики в собственных орнаментальных упражнениях, сочинениях, импровизациях, в авторских проектах и произведениях графического дизайна. В конечном счете, конкретная орнаментальная форма как опредмеченный материализованный артефакт должна быть изжита, растворена и претворена в особый тип виденья мира, стать своеобразным внутренним художественным органом видения дизайнера, формообразующим зримую реальность по матрице орнаментального ритмо-пластического визуального мышления.

Эту матрицу мы называем протоформой. Протоформа – это то, что греки называли «первообразом», Платон «эйдосом», а Гёте в своей философии природы назвал «прафеноменом»(«первофено меном») и «типом» видения. Орнаментальный тип визуального мышления, хотя и воспитывается на исследовании, сочинении, проектировании и исполнении конкретных орнаментальных композиций, не может быть сведен к этим орнаментальным формам. В произведениях современного средового дизайна – дизайна офисов, гостиниц, аэропортов, городской среды, ландшафтном дизайне – феномен орнаментального визуального мышления проявляется ярко, решительно, убедительно, не оставляя никаких сомнений в том, что орнаментальная парадигма является одним из мощнейших средств композиционной организации любых объектов и пространств. Орнаментальное мышление воспроизводит не образцы орнамента, а орнаментальность именно как первофеномен и протоформу, тождественную способности творить орнаментальную действительность в материале современной жизни. Когда мы говорим, что в образовательном процессе должно быть передано значимое знание определенной ценности, мы имеем в виду осознанное формирование у студентов этого первофеномена орнаментальной протоформы, как типа визуального мышления, а не просто «натаскивать» их на штампованные приемы сочинения орнаментов.

Отсюда следует, что способы обучения столь же важны, сколь и предмет обучения. Нельзя назвать образованным человека, который знаком с наукой, но которому не важна истина и который смотрит на науку, как на средство для получения горячей воды или бутербродов с горячими сосисками. Аналогично нельзя считать образованным дизайнером человека, который знаком с орнаментами, но которого не интересует первофеномен орнаментального мышления, который не владеет истинной орнаментальной протоформой и смотрит на орнамент только как на поверхностное средство украшения вещей с целью повышения их стоимости. Этот критерий нередко ставит в тупик преподавателей, которые не всегда могут объяснить, каким способом они передают студентам знание о предмете и методах проектирования. Сочетание опыта, интуиции и продуманной методики помогает решить эту важную задачу: учащегося вводят в содержание проектирования или формы знания осмысленными методами, так, что и преподаватель, и учащийся знают не только «что», но и «как» это делается.

И все же неоднозначность затронутой темы заставляет подробнее остановиться на роли предметных образцов в способах обучения (прототипов, шедевров классики орнаментального искусства, а также образцовых работ студентов). Выше было отмечено, что нельзя подменять ценность истины полезностью вещи. Но и роль самой вещи, материальной культуры вообще, в обучении дизайну не нужно сводить только к практической полезности.

В дизайнерском образовании облечение профессионального знания во внешнюю форму обнаруживает специфические трудности, в силу которых «что» и «как» в процессе трансляции знания могут меняться местами, и потому дизайнерское образование вынуждено так прочно опираться на систему ученичества («мастер-ученик»). В этой системе есть свои преимущества. Дело в том, что материальная культура – это относится и к орнаменту – содержит в себе громадное богатство знаний. Если вы хотите знать, как предмет (например, упаковка) должен быть спроектирован, то есть какова должна быть его форма, размеры, из какого материала он должен быть сделан, взгляните на существующие образцы этого типа предметов и просто скопируйте (изучите) образец, принадлежащий прошлому. Именно протодизайн так успешно способствовал созданию материальной культуры ремесленного общества: ремесленник просто копировал дизайн вещей с предыдущих образцов. Известные методологи дизайна Дж. К. Джонс и К. Александер более четверти века назад писали, что «бессознательные» процессы ремесленного дизайна давали в результате поразительно благородные, прекрасные и соответствующие своему назначению вещи. Очень простой процесс может действительно породить очень сложные вещи.

Предметы выступают в виде формы знания относительно того, как удовлетворяются определенные требования и как решаются определенные задачи, а также в виде формы знания о том, что пользуется спросом у каждого: не нужно иметь сведений из области механики, металлургии или молекулярной структуры строевого леса, чтобы понять, что топор представляет собой очень эффективное средство рубки леса. Конечно, эксплицированные знания о предметах и о том, какова их функция, приносят пользу и иногда ведут к существенным улучшениям в их дизайне. Но в целом изобретение опережает теорию, сфера творчества и исполнения, как правило, опережает сферу понимания, работа руки с материальной формой ведет к науке, а не наоборот, как часто полагают. Дизайнеры обладают способностью одновременно «читать» и «писать» в материальной культуре. Они понимают, что и как говорит вещь, и могут создать новые предметы, которые будут содержать в себе новые – не только по содержанию, но и по графическому языку (по пластике, стилю, ритму) – сообщения.

В течение долгого времени в науке преобладало ограниченное понимание человеческого разума, которое только индукцию и дедукцию считало достойными считаться мышлением. Дизайнеры своей способностью решать слабоструктурированные проблемы доказали, что существует и более эффективный способ познания, при котором внимательно разглядывается местодействие и составляется представление о нем, минуя процедуры индукции и дедукции. Это способ, обеспечивающий мгновенный обзор всего процесса сопоставления, сравнения и классификации. Это работа экспертной оценки, шкалирования и сравнения одинаковых и различных элементов образцов. «Метафорическое понимание», пожалуй, самый подходящий термин для выражения специфики дизайнерского искусства, – искусства чтения мира материальных благ и образного перевода с языка конкретных предметов на язык абстрактных требований посредством кодов. Надо при этом забыть, что предметы массового потребления предназначены для того, чтобы их есть, носить и с их помощью находить себе прибежище, забыть их полезность и вместо этого представить себе, что они являются «предметами для мышления», относиться к ним как к «бессловесным медиумам» человеческой творческой способности. В этом случае вещи (в том числе и орнаменты) выступают как символы первофеномена – как протоформы.

В сущности, дизайнерские методы познания базируются на действиях с невербальными кодами в материальной культуре. Эти коды переводят сообщение с языка абстрактных требований на язык материальных объектов и обратно; они облегчают конструктивное мышление, сфокусированное на решении проблемы, в то время как другие коды, вербальные и цифровые, облегчают аналитическое мышление, сфокусированное на самой проблеме. Эти коды являются наиболее эффективным способом схватывания специфических, плохо сформулированных проблем планирования, изобретения и проектирования новых форм. Особенно наглядно это проявляется в использовании дизайнерами моделей и кодов, которые прочно основаны на графических образах – рисунках, – столь же способствующих процессу мышления, сколь и процессу передачи идей и обучению.

Общий вывод: способ обучения столь же важен, как и предмет изучения; в дизайне предмет изучения, в данном случае – графический язык орнаментальных протоформ знакообразования – является одновременно и способом обучения проектированию в системе «мастер-ученик». Этот способ должен быть дополнен вербализированными средствами и методиками трансляции знания.

Инновация

Один из значимых критериев дизайн-образования заключается в том, что дизайнер должен уметь видеть связи своих действий, проектов и объектов со всем остальным в более широком контексте – определять их место и актуальность в целостной системе символических ценностей культуры и жизни. Отсюда следует, что дизайн-образование должно содержать технологии развития способности к продуктивному мыслительному творчеству, осознающему эти связи и ценности. По результатам реализации этой способности всегда можно уяснить, почему один метод и процесс совершенно очевидно имеет образовательное значение, а другой – нет. В связи с последним, в частности, заметим, что дизайн часто рассматривается как навык, подобный умению ездить на велосипеде. Поэтому многие выпускники кафедр графического дизайна, обученные именно таким способом, довольно бойко проектируют весьма банальные, безликие и малосодержательные рекламные знаки, логотипы, этикетки, фирменные бланки, конверты и прочую печатно-тиражную продукцию, не нагружая себя сложными проблемами стиля, художественности, пластики, метафорического мышления, проектной культуры, авторского языка и т. п.

Из сказанного следует, что освоение ценностей традиции орнаментализма может быть эффективным только во взаимодействии с противоположным вектором построения образовательной стратегии, направленным на развитие эвристического креативного языка графического дизайна, для которого исходным строительным материалом потенциально является весь окружающий мир, еще не преображенный, но готовый преобразиться в знаковые формы в силовом поле художественного проекта. Наипервейшей опорой в этой образовательной стратегии и методе проектирования являются естественные нерукотворные природные протоформы знакообразования.

Природа как парадигма человеческого творчества была выдвинута эпохой Возрождения. При каждом очередном эволюционном сдвиге проектной культуры, означенном рождением нового стиля, актуализировались и проецировались в новый стиль формообразующие принципы, как бы высвеченные и увиденные в природных протоформах стиля и знакообразования культурной среды. Как отмечает философ Свасьян, начальная фаза метода формообразования по Гёте: никаких понятий, никаких образов и представлений, теорий и гипотез, – только глаза. Но глаза, предназначенные для того, чтобы видеть, а не просто смотреть. «Ибо только беглый взгляд на предмет мало что дает, – поясняет Гёте. Всякое же смотрение переходит в рассматривание, всякое рассматривание – в размышление, всякое размышление – в связывание. И поэтому можно сказать, что при каждом внимательном взгляде, брошенном на мир, мы уже теоретизируем». «Для того, чтобы понять, – продолжает Гёте, что небо везде сине, не нужно ездить вокруг света. Самое высокое, – было бы понять, что все фактическое есть уже теория: синева неба раскрывает нам основной закон хроматики. Не нужно только ничего искать за феноменами. Они сами составляют учение». И далее: «Первофеномен идеален, реален, символичен, тождествен. Идеален, как последнее познаваемое; реален, как познанный; символичен, ибо охватывает все случаи; тождествен со всеми случаями». «Для гения, – так выразился Гёте о Галилее, – один случай стоит тысяч». Первофеномен – это хорошо увиденное единичное, тождественное всеобщему. «Я оставляю предметы спокойно действовать на меня, наблюдаю после этого действие и стараюсь передать его верно и неподдельно. Здесь сокрыта вся тайна того, что любят называть гениальностью». Первофеномен – это открывшаяся такому внимательному виденью гениальность Природы. «Она первая и единственная художница, – писал Гёте, – из простейшего материала – величайшие контрасты; без тени напряжения – недостижимое совершенство; ясная определённость черт, всегда окутанная неким смягчающим покровом. Каждое из её созданий имеет собственную сущность, каждое из её явлений – наиобособленнейшее понятие, и всё это сводится, в конце концов, к одному… У неё всё продумано, и мыслит она постоянно, но не как человек, а как природа. Свой собственный всеобъемлющий смысл она держит при себе, и его никто у неё подглядеть не может… Она выбрызгивает свои творения из Ничего и не говорит им, откуда они пришли и куда идут. Их дело – шагать: дорогу знает она. В ней всё всегда – здесь и теперь. Прошлого и будущего она не знает. Настоящее – её вечность. Она добра. Я славлю её со всеми её созданиями. Она мудра и тиха. У неё не вырвать объяснения, не вымолить подарка, если она не дарует добровольно. Она хитра, но во имя благой цели, и лучше всего не замечать её хитрости… Она привела меня сюда, и она же выводит меня отсюда. Я доверяюсь ей. Она может со мной браниться, но никогда она не возненавидит своего создания. Это не я говорил о ней. Нет, всё, что истинно, и всё, что ложно, – всё сказано ею. Всё – её вина, всё – её заслуга».

Кульминацией Гётевской философии тождества природы и человека в творчестве является сформулированный им принцип органопроекции, имеющий, по нашему мнению, для дизайнерского образования значение ключевой методологической установки, указывающей истинный путь формирования визуального мышления:

«Всякий новый предмет, хорошо увиденный, открывает в нас новый орган». Первофеномен, усвоенный нашим зрением и сознанием, есть концентрированное подобие в нас протоформы природы, которую Гете назвал «типом», – это новый орган познания, развитый в нас самой органической жизнью и, так сказать, изоморфный ей. Тип поэтому символичен. По замечанию Свасьяна, «специфика этого органа такова, что он непосредственен, текуч, формально нерегистрируем и имманентен жизни. Им мыслим мы не мертвое, а живое, не ставшее, а становящееся, не метр, а ритм. Сам по себе он недоступен изображению. Образ – лишь форма его проявления, проекция его, данная в градации многообразия. Проще говоря, тип изживается как в природе, так и в нашем познании природы, – оба раза через образную специфику. Растение, зверь, человек суть природные образы типа. Точная фантазия и диалектика – познавательные образы его. Мысль, говоря словами Гёте, принимает здесь «духовное участие» в творчестве природы».

Эйдографика

Опыт практической реализации изложенной философии формообразования предметного мира и воспитания визуального мышления, тождественного природе, представлен изобразительной графикой по мотивам образов растительного и животного мира.

Тип визуального мышления, формируемого образовательной технологией данного направления, носит открытый эвристический и креативный характер, так как его протоформа изначально беспрототипна (в отличие от орнаментальной протоформы): «точная фантазия и диалектика – познавательные образы его». Так называемая «стилизация», как метод преобразования исходного природного мотива в художественный образ – слишком слабая категория для обозначения того, что происходит (должно происходить) с учеником, когда мастер помогает ему «хорошо увидеть новый предмет, который открывает в нем новый орган». На практике стилизация часто сводится к сухой схематизации натуры, умерщвленной «незрячим» глазом (не прозревающим первофеномен протоформы).

Опытный мастер-учитель всегда отличит в натурных набросках, зарисовках, форэскизах и проектах студента, где есть «духовное участие в творчестве природы», а где его нет, где «хорошо увиденный предмет» открывает в нем «новый орган познания», имманентный жизни, а где этого не произошло. Когда это происходит, это происходит и в учителе, поскольку он есть проводник и творческий соучастник формирования (образования) в ученике «нового органа познания». Поэтому кульминацией этого действительно образовательного процесса является эстетическое потрясение, переживаемое всеми участниками (во время коллективного просмотра и обсуждения работ) как художественное событие, сам факт которого является более чем достоверным свидетельством другого – того, что в графическом образе явлено нечто большее, чем изображение растения, животного, человека. Сама природа приоткрыла свой код протоформы – эйдос в платоновском смысле идеи-образа-формы как первопроекта всего живого, изменчивого, неповторимого, т. е. истинно творческого события жизни. Непривычное слово «эйдографика» более точно, чем «изографика», отражает смысл данного аспекта формообразования.

Каллиграфика

Такое событие не может состояться, если в нем не сошлись в диалектическом единстве и противоположности два бытия: протоформы природы и орнамента. Бинарная оптика двух фундаментальных противоположностей, создающая высоковольтную напряженность и выразительность идеи живого на невидимых скрепах орнамента.

Сдвижка этой диалектики в сторону той или другой противоположности обозначена двумя предельными жанрами: с одной стороны, реалистический рисунок, у которого денотат (изображаемый объект) в пределе стремится исчерпать всё содержание знаковой формы; с другой стороны, абстрактный дискретный знак-символ или совокупность таких знаков, обозначающие фонетические элементы речи. Движение от рукотворного (неповторимого, уникального, творческого) авторского рисунка к символу проходит стадию импровизационной (спонтанной, ассоциативной) экспрессивной каллиграфики, в которой изображение объектов природы как бы вытеснено и замещено естественным самопроизвольным самоизображением жестов руки, оставляющих свой след на какой-либо поверхности в виде абстрактных знаков «символов по своему характеру сходных с буквенно-звуковым письмом. Слово «сходных» в данном случае подчеркивает отличие образовательной дисциплины «каллиграфика» от «каллиграфии» – древнейшего искусства красивого письма.

Каллиграфика – это, прежде всего, рукотворная графика, а не письмо. Знаки каллиграфики похожи на буквы и слова обычного письма, но не это главное. Задача каллиграфики раскрепостить и сделать совершенно свободной пластику рисующей руки. Завораживающая сверхреальная метафизическая белизна листа бумаги и его земная теплая пористая фактура, искушают воображение и фантазию дизайнера внести в это пространство сочный осязаемый знак протоформы, уже зависший тяжёлой черной каплей на кончике кисти. Подобно тому, как музыкант, вслушиваясь в музыку сфер, записывает ее знаки в нотных символах и воспроизводит их в звучании инструментов, так символическое черно-белое письмо каллиграфики воспроизводит виденье первофеноменов протоформы, как бы рождающихся на наших глазах – здесь и теперь – в соприкосновении света и тьмы. От того, насколько интенсивно вчувствовался (вслушался, всмотрелся) в живые ритмы и пульсации первофеноменов протоформы художник, зависит и интенсивность воздействия на нас его символической каллиграфики. По силе этого воздействия мы безошибочно отличаем живое от мертвого, истинную протоформу (первофеномен) от вялой («вторичной») стилизации и имитации модного формального приема. Динамика жизни не укладывается в прежние значения терминов и понятий. Поэтому приходится их тактично (не дезинтегрируя систему языка, а дополняя термины нюансами смысла) расширять.

Таким образом, в контексте образовательного процесса термином «каллиграфика» мы обозначаем дисциплину и искусство неклассической скорописи, коим дизайнер создает знаки, логотипы, шрифтовые композиции, стилистически имитирующие письмо, но не подражая классической каллиграфии. Зоны пересечения каллиграфики с изографикой, с одной строны, и с каллиграфией, с другой стороны, все же существуют, создавая некоторую неопределенность границ введённого здесь нового понятия. Переход изографики в каллиграфику происходит там, где изображение технологически исполнено методом каллиграфики, – тем же свободным жестом руки, каким создается неклассическая скоропись шрифтовой формы. Разница между изобразительной и абстрактной формами с этой точки зрения становится непринципиальной. Переход каллиграфики в каллиграфию теоретически может происходить там, где неклассическая скоропись сама наделяется признаками классического образца.

Не следует путать каллиграфику и «графити». Каллиграфика, в противоположность «графити», – это не субкультура, а образовательная технология знакообразования, в которую интегрированы классические ценности искусства орнамента. Свобода каллиграфической формы не носит идеологического оттенка концептуального противопоставления андеграунда официальному искусству, а, напротив, устремлена к высшим достижениям подлинного мастерства и профессиональности.

Фотографика

В современном рекламном дизайне фотоизображение повсюду стремится вытеснить традиционную рисованную изобразительную графику. При этом фотодизайн, решая рекламные задачи, в девяноста процентах из ста эксплуатирует сугубо изобразительные технические возможности фотографии, что еще не делает её искусством графического дизайна, то есть фотографикой.

Казалось бы, самое простое в фотографике – это реалистичность изображения, которая автору дается без всяких усилий, тогда как изографика – трудный рукотворный жанр именно в части искусства изображения. На самом деле «легкость» фотоизображения – это ловушка для дизайнера, а не «бесплатный сыр». Изображение должно быть преодолено метафизикой сверхизображения, прорывающегося за грань реальности к протоформе сверхреального. Высокий профессионализм в знании и владении технологиями фотографии еще ничего не говорит о качестве работ фотографа с точки зрения фотографики, как особого жанра графического дизайна. Опыт свидетельствует, что немногие из профессиональных фотографов способны видеть через объектив метафизику сверхреального (слышать «музыку сфер», как говорят музыканты).

Понимание фотографики должно быть интерпретировано в методах обучения. В фотографике первофеноменом является не изображаемый объект, а, в первую очередь, пластические ценности, унаследованные от орнамента, изографики и каллиграфики, и интегрированные в протоформу фотопластики. Во-вторых, темой фотографики является опять-таки не изображаемый объект, а знакообразование. Поэтому с самого начала студент должен понять, что фотокамера – это средство проектирования знака.

Первая задача – «вырвать» объективом из окружающей среды знакообразующие пластические ценности (сюжеты, визуальные парадигмы). Вторая задача – найти выразительно-острый ракурс и точку зрения на объект. Третья – построить композиционно кадр (свет, контрасты, пропорции, ритмы, стиль и т. д.).

Все три задачи взаимосвязаны. Они решаются не поочередно, а одновременно – сразу все. Это синхронический срез трех чувствительных каналов художественной оптики глаза, целенаправленно развиваемой с помощью правильно выстроенных заданий фото сессии, включая, конечно, компьютерную обработку фотоматериала. Критерий качества конечного результата всё тот же – эмоциональное потрясение, вызванное открытием первофеномена протоформы.