Читать книгу Эпическая традиция в русской литературе ХХ–ХХI веков - Коллектив авторов, Ю. Д. Земенков, Koostaja: Ajakiri New Scientist - Страница 2

Т.Д. Белова /Саратов/

Аннотация: «Жизнь Клима Самгина», как и все творчество М. Горького, до сих пор вызывающее противоречивые толкования, – свидетельство насущной необходимости понять главный нерв, причину писательской боли, диктующей автору сюжеты о судьбе России, её месте в мире. В статье предлагается рассмотрение ведущих мотивов итогового горьковского произведения сквозь призму сюжетов и характеров его этапных повестей, литературных портретов и публицистики 1910-х гг.

Ключевые слова: М. Горький, Клим Самгин, Россия, интеллигенция, культура, «Мужик», «Городок Окуров», очерки, «Издалека», «Михаил Вилонов» и др.

Год стопятидесятилетия со дня рождения М. Горького, отмечен юбилейными датами в истории мировой и отечественной культуры: 200-летие К. Маркса, 190-летие Л. Н. Толстого и Н. Г. Чернышевского и др., чьё наследие и имена не лишены противоречивых толкований, спорных суждений и в настоящее время. Полемика вокруг Горького и его творчества, возникшая в начале XX века, с новой силой остроты проявилась в конце минувшего столетия и, хотя накал в текущее десятилетие XXI века существенно снизился, благодаря открытым новым документам – результат деятельности научных сотрудников Отдела по изучению горьковского наследия ИМЛИ РАН, – до сих пор не преодолена. Не достигнуто единомыслие и в оценке ряда произведений большого русского писателя, несомненно, нашего национального достояния. Не решены также и проблемы современной науки о литературе в части адекватного истолкования художественных творений.

Трудна судьба эпического полотна М. Горького «Жизнь Клима Самгина», над которым писатель начал работать, по словам современного исследователя, «вскоре после смерти В.И. Ленина чтобы заново осмыслить историю России, связав её с современностью» [7, с.334]. Факт, безусловно, важный: смерть Ленина Горький воспринял не только как личную трагедию, несмотря на неоднократно возникавшие между ними споры, но и как трагедию дела Ленина, направленного на осуществление вековечной мечты лучших умов мира о социалистическом устройстве общества. Как следует из письма к Е. П. Пешковой от 9 декабря 1919 года, еще тогда Горький не верил в то, что «жизнь, и может, и должна быть перестроена в том духе и теми приемами, как действует Сов<етская> власть», ибо хорошо видел «погрешности и ошибки» большевиков [2, с.40,41, с.41-42] и вместе с тем был убежден, что только Ленин «все превосходно понимает и отлично видит» [8, с.24-25].

Опрометчиво было бы возражать против того, что «в «Жизни Клима Самгина» создан совершенно новый тип художественной структуры, основанный на синтезе гносеологических и онтологических проблем» (Л. К. Оляндер) [7, с.332-334]. Вместе с тем, существенно признание писателя в письме к Р. Роллану 21 марта 1925 г.: «Роману придаю значение итога всему, что мною сделано» [2, 146]. Иными словами, «Жизнь Клима Самгина» – квинтэссенция идей и образов, волновавших автора на протяжении нескольких десятилетий. Замысел книги возник и зрел задолго до 1924-1925 гг. Во многом загадочная, частью зашифрованная, итоговая книга Горького – явление искусства художника, который оказался в чрезвычайно сложной жизненной ситуации. Несогласный с действиями большевистского правительства по многим вопросам, непонятый проповедник этического социализма, о чем он с болью писал Р. Роллану в 1922 году [3, с.28], оказавшийся в опале вдали от родины, но сохранивший твердость духа, он отчетливо понимал, что донести свою правду о происшедшей в стране исторической перемене, предостеречь соотечественников от грядущих неминуемых бед он может только, избрав сложную систему кодов, недоговоренностей, ситуативных узлов, мнимых героев и антигероев, представленных на фоне реальной российской действительности 1880–1910-х гг.

Не менее драматична судьба горьковского «художественного завещания» (И. Нович) в истории нашего советского литературоведения, записавшего прощальную книгу Горького в пантеон революционных знамен и лозунгов о триумфальном шествии идей большевизма. Десятилетиями продолжающиеся споры и разночтения о жанровой форме (повесть или роман и даже эпопея), о заглавном герое, об авторском отношении к интеллигенции, встречаются порой превратные, вернее, диковинные толкования замысла повести [9, с.30-52], которые не приближают нас к постижению скрытых, остросовременных смыслов этого уникального, «национально нужного» произведения.

Думается, что повесть «Жизнь Клима Самгина» может быть правильно понята с учетом комплекса идейно-эстетических, социокультурных представлений писателя и лишь в контексте его многожанрового творческого наследия: его прозы, литературных портретов, до недавнего времени закрытой публицистики и богатейшего эпистолярия. Что, вопреки бытующим в разных кругах представлениям о противоречивости, неоднозначности М. Горького, свидетельствует об устойчивости его взглядов и интереса к главному, к глубинным, корневым вопросам отечественной истории, к культуре, к перспективам дальнейшего развития страны и нашего народа на основе знания и единения его прогрессивных начал.

Интересные наметки, не всегда бесспорные, нового прочтения и осмысления узловых вопросов «Жизни Клима Самгина» отражены в статьях сборников по материалам «Горьковских чтений» в Нижнем Новгороде 2008–2016 гг. Предметом рассмотрения в них стали вопросы культуры, исторические концепции писателя, его осмысление войн начала XX века, образы столичных городов и российской провинции в сюжете книги, её флористический мир, структурная организация повествования, особенности поэтики. Всё это обнадеживает: книга привлекла внимание исследователей, должен пробудиться интерес историков, культурологов, социологов, политологов, широких читательских кругов к большой печальной повести о нас, об уроках нашей истории, о нашем месте в мире.

Своеобразным путеводителем по страницам книги могут послужить отдельные ранее написанные произведения М. Горького. Помогут проследить эволюцию важных для писателя тем (проблем), мотивов, генезис типологических рядов, всю жизнь волнующей писателя концептуальной проблемы «интеллигенция и народ» рассказы 1890-х годов («Исключительный факт», «Ма-аленькая!», «Идиллия» и др.), повести «Фома Гордеев» (1898), «Мужик» (1900) – задумана как большая, «весьма громоздкая затея листов на двадцать» [2, с.219-220].

Образная система повести, в основе которой кружок местной интеллигенции провинциального русского города, позволяет автору познакомить читателя с различными типами разночинных образованных людей. Среди них – хозяйка дома, фельдшерица Варвара Васильевна Любимова, романтически настроенная учительница Татьяна Николаевна Ляхова, потерявшая мужа и сына, но не утратившая любовь к людям, уверенная в том, что на земле «все разрешится», стоит лишь увеличить «количество сознательно живущих, критически мыслящих людей», доктор Кропотов, певчий Кирмалов и другие. Субботние вечера у Любимовой – своего рода арена, «ристалище», где в беседах, порой в яростных спорах обсуждались вопросы о месте и роли интеллигенции в жизни общества, о гармонически развитой личности, о том, что «нужен человек не только умный, но и добрый, не только все понимающий, но и все чувствующий» [1, V, с. 381].

Наиболее яркий среди них – недавно появившийся в городе архитектор из мужиков, Аким Андреевич Шебуев. Независимый, яркий, энергичный, он воспринимается как предтеча неоднозначно толкуемого образа Тимофея Варавки из «Жизни Клима Самгина». Шебуев возбуждающе подействовал на гостей Любимовой своими суждениями о жизни, интересом к её ярким краскам, к созидательной деятельности строителя культурных учреждений в городе. В его облике нечто и от Ильи Артамонова («Дело Артамоновых»), тоже нуждающегося в переосмыслении. Писатель не только снабдил Шебуева некоторыми деталями своей биографии («сорок семь заноз», вынутых из спины после наказания пучком сосновой лучины), но многое вложил «от себя» в его речи.

Антагонистом Шебуева представлен в повести доктор Кропотов, в характере и поведении которого угадываются черты деградировавшего учителя Томилина. Опубликованная на страницах журнала «Жизнь», но не законченная, повесть привлекла активное внимание критики 1900-х гг. [4, с. 5-6], её идеи и образы с полным правом можно считать ключом к пониманию творческих поисков Горького-драматурга начала XX века, а также – к осмыслению идейного содержания и отдельных образов «Жизни Клима Самгина» [4, с. 20].

Создавая свое итоговое произведение с целью дать панорамную картину медленного пробуждения общественного сознания в стране, Горький не забывал о роли «великих путаников», так называемых «учителей жизни», среди них Л.Н. Толстой и Ф.М. Достоевский. Развенчанные в «Заметках о мещанстве» (1905), гении художественного слова, неоднозначно воспринимаются российским обществом на многих страницах «Жизни Клима Самгина». Полемика с ними объемно представлена в «Городке Окурове» (1909), в образах Якова Тиунова и доктора Ряхина. Совет доктора молодому телеграфисту Коле в смутные дни октября 1905 года, озабоченному тем, что «должны же люди что-нибудь делать?», адресован к великому авторитету русской и мировой литературы: «Сидите смирно, читайте Льва Толстого, и – больше ничего не нужно! Главное – Толстой: он знает, в чем смысл жизни, – ничего не делай, все сделается само собой <…> Это, батя, замечательнейший и необходимейший философ для уездных жителей» – «Вы говорите совсем как Тиунов!– уныло воскликнул Коля» [1, X, с. 71].

Полемика с Достоевским, певцом городского мещанства, выражена в этой повести более завуалированно. Раскрытию её подчинены смысл и функция образа Якова Тиунова. В нем горьковеды (С. Касторский и др.) [6, c. 84, 85] увидели свидетельство пробуждающихся масс, между тем, как слова и поступки Тиунова выдавали в нем не только местного просветителя, заступника городского мещанства, но и выразителя умонастроений силы реакционной, составившей в 1900-е годы костяк «Союза русского народа». Детали портретной характеристики (голова дыней, слепой глаз), прошлое в биографии Тиунова (его внезапное исчезновение из родного города на несколько лет) вызывают невольную ассоциацию с перовским портретом Ф. М. Достоевского, с его внезапным арестом и отбыванием срока на каторге за участие в кружке Петрашевского.

Характерно, что в очерке «Савва Морозов» (1923) горьковская полемика с Толстым и Достоевским воплощена в словах Морозова, который заметил: «Достоевский и Толстой – чисто русские гении и едва ли будут поняты за пределами России. Они утверждают мнение Европы о своеобразии русской «души», – дорого стоит нам и еще дороже будет стоить это «своеобразие»!» [1, XVI, с. 502].

Достоевский в сюжете «Жизни Клима Самгина» появляется преломленно как автор «Иуды Искариота», повести о предателе, введенном в ранг героя, что вызывает недоумение начитанной Марины Зотовой. Тип Тиунова, как явление русской жизни, в итоговой книге М. Горького вырастает трансформированно до образа убежденного монархиста, местного историка Козлова, вставшего во главе манифестантов, враждебно настроенных против социалистов с их лозунгами свободы слова, собраний.

Если в «Городке Окурове» октябрьские дни 1905 года вылились в драку ничего не понимавших людей, которые столкнулись возле церкви Николы Мирликийского, символизирующего идеал «христианской святости», где биты были сторонники и противники царского манифеста, то в «Жизни Клима Самгина» толпа реакционно настроенных горожан оказалась сильнее группы молодежи, вышедшей с красными флагами. Клим Самгин, свидетель избиения молодых и разнузданного еврейского погрома, «вдруг подумал, что день Девятого января, несмотря на весь ужас, может быть менее значителен по смыслу, чем сегодняшняя драка…» [1, XXII, с. 608]. Так автор, спустя десятилетие запечатлел реальный расклад противостояния общественных сил в провинциальном городе, отметив и непродуманность политики местного революционного руководства. Глазами Самгина мы видим сцену спора доктора Лубомудрова и Елизаветы Спивак. «красный от возбуждения, потный, мигающий» доктор закричал на Спивак: «Убеждал я тебя и всех твоих мальчишек: для демонстрации без оружия – не время! Не время…Ну?» (1, XXII, с. 608). На фоне избитых, изувеченных молодых участников демонстрации встает зловещая фигурка Козлова, одного из идейных вдохновителей побоища, он «мелко шагал, тыкая в землю зонтиком, бережно держа в руке фуражку,… рот его открыт, губы шевелились, но голоса не слышно было». В момент атаки на молодых историк, «подпрыгивая, тыкая зонтиком в воздух, бежал по панели» [1, XXII, с. 604]. И долго еще Самгину виделся этот старик с широко отрытой «пастью» как символ старого мира, достаточно сильного, идеологически вооруженного, активно поддерживаемого миром собственников, религиозным сознанием.

Особого внимания заслуживает расшифровка образа Кутузова и других большевиков, о которых Горький достаточно резко высказался в «Несвоевременных мыслях», но в итоговой книге он уже не мог открыто говорить о «революционере на время». Степан Кутузов на протяжении всех лет толкования нашим литературоведением воспринимался как несомненный антипод Самгина, как герой-большевик ленинской школы. Стойкая неприязнь Самгина и Кутузова, на первый взгляд, обусловлена психологическими изъянами самолюбивого Клима. Однако автор усложняет ситуацию: заставляет задуматься «быстрый» и как будто «небрежный» ответ организатора баррикадных сражений на вопрос человека в пенсне: «Сколько вы рабочих погубите?» – «Меньше, чем ежедневно погибает их в борьбе с капиталом», быстро ответил Кутузов [1, XXIII, с. 56].

Существенный смысл в этой связи приобретает диалог Макарова с Самгиным после похорон Игоря Туробоева, убитого во время похоронной процессии Баумана. Рассказывая о том, что он укрывает у себя некоторых революционеров, Макаров говорит о некоем товарище Бородине, «человеке сферическом», «математически упрощенном». Сферические организмы, по классификации А. Брема, которого Горький высоко ценил, относятся к разряду многоосевых, низших. Обликом похожий на Кутузова, «товарищ Бородин» однажды озадачил Макарова, сказав: «Человек, это – потом… Когда будет распахана почва для его свободного роста». Заботясь о человечестве, эти люди не думают о конкретном человеке. Под стать Бородину и другой, «личность весьма угрюмая, говорит мне: «Человека еще нет, а есть покорнейший слуга. Вы, говорит, этим человеком свет застите…». Называя этих людей «очень спевшимися», Макаров заключил: «для них вопросов морального характера не существует. У них своя мораль… так сказать, система био-социальной гигиены» (1, XXIII, с. 46).

В контексте горьковских литературных портретов 1920-х годов, в частности «Михаил Вилонов», «Леонид Красин», автор раскрывает характер одного из слушателей каприйской школы Н. Е. Вилонова, просматривается связь между конкретным лицом из числа большевиков и образом Кутузова. Не согласный с горьковской верой в Человека, «Человека-де еще нет…», убежденный в том, что зло на земле непобедимо, что бить человека – в порядке вещей, Вилонов сыграл свою неблаговидную роль в закрытии каприйской партийной школы. Так возникает возможность проследить генезис художественной типологии отдельных образов итоговой книги М. Горького.

Диалог этот весьма существен для понимания авторского отношения к большевикам типа Кутузова. Особенно в свете его высказывания в письме к Р. Роллану (25 января 1922 г.) об истинном социализме, в основе которого должна быть этика, что: «истинных социалистов нет и не может быть до той поры, пока не врастет в сознание этика, сильная, как религия на заре её возникновения». Но эти слова не были услышаны товарищами, более того, названы анекдотическими, а сам он анекдотическим человеком [3, с.30]. Естественно, что такое отношение большевиков к этике Горький не мог принять, но и сказать об этом открытым текстом в своей итоговой книге он не мог.

Много подобных этому фактов можно найти в последней книге Горького, обратившись к материалам его прозы, публицистики, его обширной переписки. В этом сложность восприятия этой удивительно своевременной и сегодня книги, представляющей собой суммарное художественно-публицистическое воплощение социокультурных и историософских представлений писателя о России, о мире и человеке.

Литература

1. Горький М. Полн. собр. соч. художеств. произведений: в 25 т. – М.: Наука, 1968-1976.

2. Горький М. Полн. собр. соч. Сер.2-я. Письма: в 24 т. – М.: Наука. 1997-2017.

3. Горький М. и Р. Роллан. Переписка (1916-1936). Архив А.М. Горького. Т.XV. – М.: Наследие. 1995. 544 с.

4. Белова Т.Д. Проблема формирования новой интеллигенции в повести М. Горького «Мужик» (История создания и проблематика незавершенного произведения) // Ученые записки. Т.223. Советская литература. Вып.9. М.: МОПИ, 1968. С.3-20.

5. Белова Т.Д. М. Горький: концепция культуры. Художественное и публицистическое воплощение. – Саратов. Изд-во Сарат. пед. ин-та. 1999. 159 с.

6. Касторский С. Повести М. Горького. Городок Окуров. Жизнь Матвея Кожемякина. – Л.: Сов. писатель. 1960.

7. Спиридонова Л.А. Настоящий Горький: мифы и реальность. – М.: ИМЛИ РАН, 2013. 440 с.

8. Федин К.А. Горький среди нас. Картины литературной жизни. – М.: Молодая гвардия, 1967. 352 с.

9. Эткинд А. Горький и Безбедов. Подтекст «Серебряного голубя» в «Климе Самгине» // НЛО. 1997. С.30-52.

“The life of Klim Samgin” in the context of creativity M. Gorky: problems of interpretation

Abstract: “The life of Klim Samgin”, like all the works of M. Gorky, still causing conflicting interpretations – evidence of the urgent need to understand the main nerve, the cause of the writer’s pain, dictating to the author stories about the fate of Russia, its place in the world. The article offers a review of the leading motives of the final Gorky’s work through the prism of the subjects and characters of his landmark stories, literary portraits and journalism of the 1910s.

Keywords: Gorky, Clim, Russia, the intelligentsia, culture, “Man”, “the Town Okurov” essays, “from a distance”, “Michael Filonow”, etc.

Информация об авторе: Белова Тамара Дмитриевна, профессор кафедры русской и зарубежной литературы ИФиЖ Саратовского Национального Исследовательского государственного университета имени Н.Г. Чернышевского.

Information about the author: Belova Tamara D., Saratov State University, doctor of philological sciences, professor.