Читать книгу Битов, или Новые сведения о человеке - Коллектив авторов - Страница 6

Резо Габриадзе

Оглавление

Больше, чем дружба

Для меня говорить об Андрее Битове – очень сложная задача, потому что он мой друг в еще старом, почти 40-летней крепости и выдержки, понимании этого слова. Но говорить, что он большой писатель, писатель огромной важности, писатель, который отвечает за свое время, оставаясь настоящим художником, – говорить о друге такое сложно. Но поверьте, что я сказал правду: это действительно писатель на все времена, который останется в русской литературе, что, согласитесь, не просто…

Из поздравления к 75-летию Андрея Битова. 2012 г. Санкт-Петербург, Дом Набокова


Мы прожили с ним одну жизнь…

Полвека близкой дружбы. Это уже не дружба, это совсем другое. Наверное, лучше все-таки сказать о нем – родной.

Я попал на Высшие курсы сценаристов в Москву случайно, совсем не рассчитывая там учиться. Я художник, не сценарист… Еще во время собеседований в общежитии мне дали прочесть «Пушкинский дом». Это был шок. Первое, что мне пришло после восторга, – это мысль поехать на Курский вокзал покупать билет домой, в Тбилиси… Тогда и открылась дверь, вошел Андрей. И сказал:

– Никуда тебе не надо уезжать.

Я остался жить с ним в общежитии. Как с рентгеном. Он знал, он понимал обо мне все. Куда больше, чем я сам о себе. Он оберегал меня. Открывал мне мир. С теплотой, которую и не заметишь, и ничем не заме-нишь.

Он ввел меня в огромное здание Пушкина. И я, советский школьник, с моим «буря мглою небо кроет», «пойдет направо – песнь заводит, налево – сказку говорит», очутился в огромном дворце. И он, Андрей, вел меня по залам этого дворца пятьдесят лет.

Я начал рисовать Пушкина. Сперва только для Андрея. Что еще мне было ему дарить?.. Так появились эти листки о Пушкине. Иногда в форме писем Андрею, иногда просто рисунки – сотни… нет, тысячи рисунков…


На них были истории, которые я старался придумать, когда был далеко от Битова. А когда мы встречались, Андрей обогащал их своими текстами. Кое-что стало нашими общими книгами («Трудолюбивый Пушкин», «Пушкин и заграница», «Метаморфозы»).

Мы прожили с ним одну жизнь. Я не забуду его. Голос… И его глаза, суровые, вдруг становившиеся веселыми, как у мальчика. И заразительный его смех!..

Так мы дружили – звонками, книгами, приветами и приездами. Он приезжал в Грузию. Он говорил с моей мамой, которая не говорила по-русски. Он крестился в Грузии. Писал, иногда в какой-нибудь районной гостинице. Много чего он написал у нас…

Да не могу я назвать его просто другом!..

Вот его нет. Без Андрея стало так пусто.

Неужели его голос тоже ушел?

Царство ему Небесное! Я хочу догнать его душу и успеть сказать ему – спасибо тебе, Андрей, за все.

(4 декабря 2018 года. Из Тбилиси – в Москву)

* * *

Я мало знаю таких писателей, которые так много сказали про нашу жизнь, про нашу эпоху.

Я радовался каждой встрече с ним – и в жизни, и в книге, и в театре. В маленький тбилисский театр он обязательно приезжал на премьеру. И это была и радость, и очень умные, по делу, оценки. Он подарил мне любовь к Петербургу, подарил моих петербургских и московских друзей. Я бесконечно благодарен ему за это.

Я никак не могу, не могу понять – как так, Андрея нет. Нет его голоса, его смеха, его мыслей, многие из которых требовали времени, чтобы понять их новизну и невероятную глубину. И тогда – какой восторг они приносили!

Щедрый, добрый, благороднейший человек, с которым я встречался в жизни.

Андрея нет. Остался только Невский, 110. Остановка троллейбуса. И троллейбус, который здоровается с тобой, опускается одним колесом в яму, говоря мне глазами – Андрей дома. Он ждет. Узкий черный проход во дворе. А потом, как в спектакле – точно освещение прибавили – узенький дворик, чья-то машина как украшение, как напоминание о детстве – М-01, и окно на третьем этаже, и в окне Андрей. Сейчас этого ничего не будет. Прощай, дорогой. Спасибо за полувековую дружбу и бесконечную доброту…

(7 декабря. Из Тбилиси в Санкт-Петербург. Прочитано 22 декабря 2018 г. на вечере памяти Андрея Битова в Доме Набокова)

После крещения

Закат не ведал, как он красен был,

Морская гладь не для себя серела,

Не видел ветер, как он гладь рябил,

И дерево на это не смотрело.


Они стояли в ночь заточены,

Незримы для себя, свища, пылая.

Ни световой, ни звуковой волны

Не изучив, но ими обладая.


Не знало небо, что луна взошла,

Что солнце скрылось. Темнота густела.

Вокруг незнанью не было числа.

Никто не знал. И в этом было дело.


Ничто не для себя на этом берегу.

Зарозовела в небе птица… Что мне?

Куда бежал? Запнулся на бегу,

Стою сам по себе и силюсь что-то вспомнить.


Тень облак, сосен шум и шорох трав,

Напрягши ветер, вечер чуял кожей…

И умирал. И «смертью смерть поправ»,

Опять вознесся и опять не ожил.


Кого свое творенье веселит?

Кто верует в себя? Кому ключи от рая?

И волосы – лишь ветер шевелит

У дурака, что зеркальцем играет.


Кто строит не себе – не тот в дому живет.

Кто создал жизнь – не ищет смысла жизни.

Мысль свыше – не сама себя поймет.

И путник сам себя в своем пути настигнет.


Батум. Июль, 1982

Битов, или Новые сведения о человеке

Подняться наверх