Оглавление
Коллектив авторов. Где нет параллелей и нет полюсов памяти Евгения Головина
Елена Головина. Мой отец Евгений Головин
Сергей Жигалкин. Миссия X
Глеб Бутузов. Первый
Александр Дугин. Из грезы в грезу
Auf, o Seele![1] Эссе о Евгении Головине
Извращенный ангел
Carrus navalis[4]
Конец мира в Люблино
Пронзенное ветром сердце
Частица его любви
Мифомания как строгая наука[10]
Философия воды Евгения Головина. Евгений Головин и философская карта
Платоник железного века
Срезы космоса
Земляной абсолют
Опыт воды
Личная алхимия и «открытая герметика»
Nigredo: семантика инфернального топоса
Магическая география
Как философствуют Севером
Юг: онтология бездны
Онтология средних божеств
Боги Головина: Apollo
Дионис – бог меридианальной свободы
Диана и ее дубль
Афродита: любовь и медуза
Поэзия
Анатомия современной лирики
Радикальный Субъект
Евгений Головин и сущность поэзии[95] Аватары танцующей звезды
Поэзис
Выход(ка)
Поэт: обучение абсолютной свободе
Магия мертвой леди
Философ: к чему поэты в скудные времена?
Политик: «глаза темны от русского мороза»
Музыкант: «мы здесь ничего не узнаем»
Социолог: враг открытого общества
Традиционалист: невозможный Генон
Алхимик: работа с цветом
Мистик: язык птиц
Язычник: для жизни богов
Дон Жуан: догматика куртуазных стратегий
Переводчик: неизвестный Рильке
Культуролог: король страны дождей
Полюс: на Север, на Север, на Север
Головин и открытая герметика[96]
Головиноцентризм
Ностроцентризм и герметизм
Алхимия: означающее и означаемое
Сигнификационный пакт
Головин и пакт
Откуда?
Translatio
Игорь Дудинский. Метафизика – это я
Юрий Мамлеев. Жажда иного берега
Александр Ф. Скляр. Корабли не тонут, или сказка длиною в жизнь
Становление
Разлука
Размолвка
Сотрудничество
Дружба
Гейдар Джемаль. «Черный люстр»
Владимир Рынкевич. Потомки Мульду
Потомки Мульду
Terra foliata
Ночь с Инженером Тяги
Без жала сатаны
В холодильной камере
После-словие
Наталия Мелентьева. Молитва радуге
Евгений Головин: «осторожные экскурсии в безумие»
Пределы Меркурия
Переправа в зону неизреченного
Философия как мистерия
Мифомания: войны богов
Лики умной войны
Топос человека
«Прыгайте вниз головой!»
Парадокс Диониса
Драматический платонизм: посвящение в двоицу
Платонизм: лабиринты прочтений
Диурнический платонизм: взгляд сверху
Монотонный платонизм: взгляд снизу
Платонизм дионисийский
«Здесь» и «там»: экстатическое танго
Разрыв уровня: открытый вход в «режим воды»
Фанетия и дазайн
Комос: московское тело мистерии
Поворот флюгера
Слушай, утопленник, слушай
Pantomimus regiis: драматический агон
«Ревнивая страсть к божеству»
Искусство навигации
«Упраздненный демиург» и дионисийский топос Евгения Головина
Хлопок одной ладони
Евгений Головин: уточнение декомпозиции
Пустыня
Иллюзии нижних сфер
Грезы о воде и дальний предел невозможного
Олег Фомин-Шахов. Вечный послеполуденный отдых Фавна
Сергей Герасимов. «Мы встретились случайно, в глубине космической жизни…»
Памяти Е. В. Головина
Александр Петров. Тотальный человек
Григорий Бондаренко. Памяти Евгения Всеволодовича
Полина Болотова. Вечера на ореховом
Сергей Гражданкин. Евгений Всеволодович. Головинэссе
Женечка-адмирал
Наталия Черных. Евгений Головин как явление природы
Приложение. Евгений Головин. Поэзия, алхимия, мифомания. Материалы семинаров по проблемам религиоведения и традиционализма Центра Консервативных Исследований при социологическом факультете МГУ им. М. В. Ломоносова. Весенний семестр, 2011 Семинар № 4
А. Г. Дугин. Д. пол. н., директор Центра Консервативных Исследований при социологическом факультете, зав. кафедрой Социологии международных отношений социологического факультета МГУ. Евгений Головин: интеллектуальная топика (тезисы)
Часть 1. Искусство чтения
Часть 2. Семантический круг
Часть 3. После Головина
Г. Д. Джемал ь. Философ, политолог, председатель Исламского комитета в России. Головин и прижизненный опыт смерти
С. А. Жигалкин. Философ, президент НП «Рукописные памятники Древней Руси» Головин и математика
В. В. Рынкевич (Читатель) Евгений Головин и измененные состояния сознания
В. И. Карпец. К.ю.н., доцент социологического факультета МГУ. Головин как человек премодерна и последний язычник
И. Б. Дмитриев. Философ, эксперт портала «Евразия» «Работа в черном» и проблематика смерти
Отрывок из книги
Для такого существа, каким был мой отец Евгений Головин, подробности личной биографии не просто не имеют никакого смысла, этой биографии как бы принципиально и нет, потому что все так называемые случившиеся с ним события могли быть какими угодно другими, то есть любыми, от этого нисколько не поменялась бы суть. Он вечный человек, как вечен камень, дух, океан, гора, Аполлон и Дионис; вокруг него могла разворачиваться война, революция, поздний совдеп, наводнение, застой или перестройка – не важно. В тот момент, когда мы решили собрать книгу воспоминаний о Евгении Всеволодовиче Головине, я поняла, что окажусь в сложном положении, потому что этот человек – мой отец и в силу одного этого соприкоснулся со мной в том числе и своей смертной, человеческой стороной. У меня были мучительные сомнения, стоит ли рассказывать его личную раннюю биография или можно спокойно без этого обойтись, тогда его портрет, нарисованный в этом сборнике знавшими его людьми, останется полностью мифологичным. Никаких сомнений в том, что мифологический портрет гораздо ближе к сути, чем так называемый «личностно-человеческий», у меня, разумеется, нет. Тем не менее я решила все-таки немного затронуть его личную историю и надеюсь, что ему не будет это неприятно. В последние пару лет жизни он часто заводил разговоры о семье, о своих родителях, родных, и я чувствовала, что у него есть потребность ощущать, что и он по-своему составляет часть родовой цепи; возможно, в последний, самый тягостный период его жизни внутренние ветра уже слишком сильно относили его от земных берегов, и эти разговоры были своеобразной привязкой, попыткой на секунду дольше задержаться на здешнем якоре. Мне так и хочется написать, что все, с ним случившееся, так называемые «факты» его жизни – это неправда, ведь лишь ничтожная часть его существа принимала участие в банальной обыденщине существования. И все же…
…Родной брат Жени – Рудик был на год старше, но его пожирал, высасывал голод войны, пощадив только огромные темные глаза в пол-лица; плоть Рудика исчезала, и маленький Женя думал, что ею питаются домовые, живущие за печкой, – так говорила бабка; может быть, бабка нарочно скармливала домовым Рудика, потому что он был гениальным. Отец всю жизнь повторял, что трехлетний Рудик был гениальный, но как двухлетний мог заметить гениальность трехлетнего? Он говорил, это было заметно по глазам – единственному, что дольше всего сохранялось от тающего Рудика. Отец подкрадывался ночью с ножом к бабке – отрезать ее воняющей скипидаром плоти и подкинуть домовым; все, что дурно пахнет, не подходит для высших созданий, эту истину пришлось рано усвоить. А что домовые создания высшие, он поначалу узнал от бабки: она любила по вечерам ставить по рюмке водки домовым, чтобы они охраняли ее. Зато Рудика домовые прикончили; может быть, даже и по приказу бабки, так думал Женя. Он намеревался сам залезть на место брата в детский гробик, и залез бы, бабка даже бы не заметила. Но тут произошло явление красивой еврейки с косами, уложенными вокруг головы. Юля. Скипидарная бабка сначала хотела отогнать ее палкой, но когда из Юлиной сумки вывалилась курица, и банка кофе, и сахарок, бабка закивала одобрительно. Запах Юли Жене не понравился сразу – пахло мылом. И вонючий скипидар против него оказался куда животворнее, душистее и кучерявее; и даже бабкина страшная палка будет вспоминаться эдакой веселой девахой, любящей пооколачиваться в недозволенных местах, и белый снежный Свердловск, от которого единственное воспоминание – пар изо рта, как у паровоза, на который ходили смотреть с бабкой. Но это будет понятно потом, а пока Юля купила Женечку леденцовыми петушками на палочке и разрешала поначалу засунуть их в рот сразу четыре.
.....
Официально отец был женат всего один раз – на моей матери Алле Михайловне Пономаревой; женился очень рано, в 23 года, влюбившись в белокурую, хрупкую, мечтательную девушку, покорив ее стихами и обещаниями увезти в Эльдорадо. Моя мать в юности была похожа на Дину Дурбин – его любимый женский тип. В женской красоте отец отлично разбирался и, что очень меня удивляло, знал толк в макияже, оттенках помады и «стрелках» на глазах. На самом деле он выполнил обещание, данное моей матери, а потом и другим женщинам, и честно пытался увезти их всех в Эльдорадо и осыпать алхимическим золотом. Но. Это его любимая, самая короткая и такая красноречивая фраза – взять и поставить точку после «но». Итак, «но». Чтобы оказаться в Эльдорадо, надо этого захотеть.
Женщин было немало, а вот дома, в сущности, не было никогда; он часто говорил мне, что для мужчины это совершенно нормально, собственно, только так и может быть, ведь он всегда должен быть налегке, готовый в любую минуту тронуться в путь. Планета Земля и женщина – обе находятся под знаком двойки, двойственности, обе запутались в материи, поэтому дома, квартиры, вещи, предметы и владение чем бы то ни было Женя относил к сугубо женской сфере бытия. Расставшись с моей матерью, он до самого конца входил в мир и дом женщин, которых любил в данный момент, как экзотический корабль во временную гавань; и все они прекрасно это осознавали. Удержать его было нельзя, потому что его путь лежал в пространства, куда он не мог взять попутчиков; иногда он оказывался посреди своих грез и видений прямо на маленькой кухне Ирины Николаевны Колташевой на улице Вавилова, или в Горках-10 у Лены Джемаль, или еще на чьей-нибудь кухне, и часто начинался хаос. Женщины называли это пьянкой, безобразием, «отсутствием нормальной жизни», а для него это был просто спектакль бегства; алкоголь создавал возможность щели, куда можно ускользнуть от невыносимой скуки обыденности, серости, убойного молотка слова «должен», которым била по нему «нормальная» жизнь. Приемная мать Юля угостила его этим «должен» с раннего детства, потом в этот хор с большим или меньшим рвением включались его женщины. Он жаловался мне: «одним было нужно только мое тело, другим – только моя голова». Женя много писал о «естественной взаимной ненависти полов» и говорил, что вообще не понимает, как мужчина и женщина могут существовать рядом; но тем не менее он никогда не оставался без женщины и, в сущности, не мыслил жизни без этого врага. Видимо, женское бытие привязывало его к земле, иначе его корабль слишком легко снялся бы с якоря под действием слышных только ему ветров и его бы унесло далеко от земной орбиты.
.....
