Читать книгу Традиции & Авангард № 2 (5) 2020 г. - Коллектив авторов, Ю. Д. Земенков, Koostaja: Ajakiri New Scientist - Страница 4

Ты меня, дорогая, за всякое там прости —

За не пойманных бабочек и за пойманный щебет птичий,

А придется мимо нашего старого дома идти,

Постучи тихонько и мелодично.

Там уже никого, но хотя бы разбудишь то,

Что как будто на патефонной игле застыло,

Это сейчас мы знаем, что с нами было потом,

А тогда у гаданий разных судьбу вырывали силой:

Зажигали свечи, бросали туфли и проч.

Я – с разбитым коленом, ты – с вечной ангиной.

Помнишь, как играли? А страшные сказки, ночь?

Все цветы надоели мне, кроме одной георгины,

Ой… или розы красной с каплей нежной росы,

Мы с тобою с тех пор не изменились ни грамма.

Как из одуванчиков пыльных, вместе с тобой росли,

А теперь, гляди, кому – мачехой, кому – мамой.

Это память твоя говорит спросонок,

Сладкой ватою мельтеша,

Знай, что каждый из нас в душе ребенок,

Каждый третий из нас – левша,

Переросший пальто, проболевший корью,

Сквозь буран идущий пешком

В нелюбимый сад и скоро – в школу,

С горки катящийся кувырком.

Вот он ест пломбир, вот шмыгает носом,

Вот запачкал руки в песке.

Вот бранилась мать, мол, где тебя носит,

А сама ушла налегке.

Ускоряется август: брусника, ирга, ежевика,

Солнце мягко роняет на лес белокурую прядь.

Что случилось с тобой и со всеми, скажи-ка?

Мы совсем разучились друг друга в лицо узнавать.

Среди долгого сна, среди звездного шума —

Ломоть лета и осени след, незаметный для глаз.

Вот случится зима, утопай среди этих вещей и думай

О трамвае, везущем в бескрайнюю облачность нас.

Мимо ив и пруда, по Покровке, вдоль кинотеатра.

Там на четверть – дожди, остальное – снега, там

Мы расходуем жизнь на сегодня, вчера и на завтра

С невесомой беспечностью, свойственной нашим годам.

Оставайся таким, я таким тебя помню и слышу,

Ты сидишь с нами рядом в трамвае полупустом,

С тихой грустью в глазах, с роковою судьбой под мышкой,

С повторяющим длинные строки из Библии ртом.

Продолжайся в прозрачной воде, в колокольном дин-доне,

В аромате антоновских яблок, роняющих стук

В золотую траву, в листьях клена, раскрывших ладони.

Это твой не последний, не первый, не следующий круг.

Ни слову быстрому, ни воробью

Не воротить того, что говорю

Тебе, шагнувшему второй ногой,

С зимой повенчанному, с ее водой.

Тебе там нравится? Там хорошо?

Зачем ушел ты? – Я не ушел.

Вот длится солнца горячий круг,

Вот длится сердце – тук-тук.

Я шлю за море, за много верст,

Немного света, улыбки горсть,

Щепотку взгляда, ломоть руки —

Тебе, стоящему у той реки.

Я убаюкаю, уберегу

Твое стояние на берегу.

Как такое с тобой могло случиться —

Слово недоброе, сердце, судьба, ключица?

Слышишь мой тихий голос, молитвой полный?

Ты теперь только то, о чем я помню,

То, что трогала, грела, кутала в одеяло,

Соединяла с собой, от себя отделяла,

Прятала ото всех в стихотворной речи,

Не отпускала, но отпустила в вечность.

Был мне раньше пречистый пруд

По колено, теперь – по грудь,

Там отныне другие пьют.

Не ходи туда, сил не трать

На ночь глядя или с утра,

Это я тебе – как сестра…

Эх, да что там с сестры-то брать! —

Я тебе – настоящий брат.

Вот уже столько лет подряд

Время с нами и так, и тик.

Льется небо за воротник,

Ты мне шлешь журавлиный клик,

Я в ответ кликну мышью, лишь

Я одна слышу эту тишь,

Когда ты, не касаясь крыш…

Взвали на плечи грузное вчера,

Пусть запирает первый гололед

Твои следы, жужжит внутри пчела

И производит стихотворный мед.

Ложись всей тяжкой грустью на кровать,

Без снов и снега наступает год,

А все и впрямь – трава, трава, трава,

Так набивай кириллицею рот,

Спеши сказать «люблю» и «навсегда»,

Назвать все вещи, полные красот.

Пусть обитает водная среда

В стихах про слово, что уже вот-вот.

Если ты спросишь о том, что я знаю о феврале —

Комната, книжная полка, чай на столе.

Знаю, как студит, кружится, хрустит, рассыпается снег,

Мысль переходит в явь, затеваясь во сне.

Пару слов подберешь и бросаешь на произвол

Русской речи, с деревом спорит ствол.

Только войдешь – привет и пора идти —

Ночь проглотила ломоть циферблата от двух до пяти.

Дальше – лишь тишина, не сдвинуть с места.

И хорошо, никому не друг, никому не-веста.

Надвинь на брови северные сны,

Чтоб схорониться от других увечий,

Так много раз дожил ты до весны

Пред тем, как навсегда в сугроб улечься.

Среди заполонивших сны картин

Что было, не было на самом деле?

Слоняешься по комнате один,

Никто тебе кровати не постелет,

Не улыбнется и лица овал

Не повернет, не позовет обедать.

Всех тех, кого когда-то целовал,

Ты предал.

Нет теперь никого вокруг,

Кто бы твой залечил недуг,

Тот, с кем в воду, огонь, по ком

Слезы льешь. За семь верст пешком

Не ходи за ним, эй, постой.

Отведи себя в дом пустой,

Ты теперь всему голова,

Вынимай из тела слова,

Строй их в долгий, короткий ряд,

Пусть они с тобой говорят.

Взаперти от болез-невзгод

В своей комнате тычет в «Ворд» —

Каждый сам себе жив и мертв,

Каждый сам себе – кот.

Скажет слово и вложит в уши,

Жжет глаголом и сам же тушит,

Сам себе наливает в кружки,

Каждый сам себе – Пушкин.

И вот на целом свете никому

Ни друг, ни брат, родной земле – не пахарь.

Ты горько пьешь, поскольку жизнь – не сахар,

И тратишь свои дни по одному —

На месяцы, на зимы и на годы.

В промозглой темноте кому угодно

Ты говоришь, и речь твоя не врет,

Когда слова не попадают в рот.