Читать книгу Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2020 - Коллектив авторов, Ю. Д. Земенков, Koostaja: Ajakiri New Scientist - Страница 47

Хуже всех придется тому, кто останется тут один —

озирать опустевшее время вокруг себя —

помраченный ядом напрасных своих седин,

угасающей памяти ниточки теребя.

Он бы рад за усопшими следом сбежать, уйти,

но земля зачем-то носит его, хранит.

Ибо неисповедимы Господни пути,

и непостижим оснований Его гранит.

А оставшийся шепчет: «Боже, я так устал!»

«Господи, – он бормочет, – как всё болит!»

Он доел всю овсянку и даже допил фестал,

но Господь его даты всё длит и длит.

Нескончаем урок. Одиночества двести лет.

Он встаёт и, качаясь, бредёт – за шажком шажок.

Он бормочет псалом, посылая друзьям привет.

И они с облаков помавают: держись, дружок!

Человек тоскует по собаке.

То и есть та самая тоска:

Слышится, как будто паки, паки —

ближний лай из дальнего леска.

Человек глядит на юго-запад,

видит там коричневый закат.

А слезоточивый песий запах

не уходит никогда, никак.

Может быть, пора угомониться,

и наступит в целом благодать.

Ты жива ещё, моя мопсица?

Трудно с расстояньем совладать.

Но помеха ль сотня километров

нам для волевого марш-броска?

Заиграйте на рояле «Petroff»,

чтобы враз покинула тоска!

Ты стареешь. Но всё ж не очень.

А собака – стареет быстро.

Увядает от ночи к ночи,

как карьера премьер-министра.

Отвисают у пёски ушки,

как тесёмки у старой шапки,

льнет седая башка к подушке,

не вмещаются лапки в тапки.

Окликаешь зверька из бездны

и моргаешь на мониторе,

но старания безполезны —

даже если полезно горе.

Понапрасну твой голос дышит,

ничего у тебя не выйдет:

даже если собака слышит,

то мерцаний твоих – не видит

в нетех тщетного интернета.

Кроток сфинкс у камней Хеопса.

Нет на свете грустней портрета —

носогубные складки мопса.

Человечек – собачья обличка – нас на здешней земле посетил.

Притулился, душа-невеличка, погрустил, подышал, отпустил.

Где ты, Сонька, родная мопсонька, где теперь твои машут крыла?

Что ж так мало, столь кратко-тихонько ты меж нас пожила-побыла?

Говорят, у преддверия Рая ты нас встретишь в положенный срок,

подбежишь, золотая, играя, и с собой поведешь за порог.

А покуда – с тревогой незрячих, в непонятке, нахлынувшей враз,

помним глубь человечьих собачьих понимающих преданных глаз.

И когда мы гребём, заметая по углам ежедневную персть,

к нам слетает, летит золотая, золотая собакина шерсть.

В неделю первую Поста

была еда моя проста,

да – тяжек ум. Хотя в капели,

слетавшей с синего холста,

я слыхом слышал Те уста,

что говорили или пели.

В неделю первую Поста

была душа моя чиста

и по отцу сороковины

справляла. И, неся свой крест,

сквозь слезы видела окрест

свои ж безчисленные вины.

Не досчитавши до полста,

я список лет прочел с листа,

и, ужаснувшись, благодарен:

у Гефсиманского куста

мне тоже Чаша – непуста,

напиток огненный – нектарен.

Свечка – тоненький цветочек, свечка – странный огонёк,

света надобный глоточек, окормительный денёк,

рвущий тьму непрободную, эту тягостную жуть,

эту родину родную, помрачённую не чуть,

эту сладкую заразу, этот морок, этот гной,

этот ад, нависший сразу над тобой и надо мной.

А всего-то колыханье – золотое, как слюда.

Однократное дыханье, но посланье – навсегда.

И сияет как ребёнок благодарный имярек…

Свечка – стойкий стебелёнок, свечка – верный человек.

A ceвepный мacтep тaкиe пиcaл oбpaзa,

гдe Aнгeл Гocпoдeнь

                   нa зeмлю cтpyилcя oчимa,

и cвeт, ниcxoдивший c нeбec дeиcycнoгo чинa,

нa cтpaждyщиx пaдaл, вpaчyя, кaк Бoжья poca.

И cyднoй пeчaтью гopeл нa Eгopии плaщ,

и нe былo ни тopжecтвa, ни тeм пaчe глyмлeнья

нaд змиeм пoвepжeнным,

                         a пo пecкy иcкyплeнья

шёл пpaвeдник

            в кpacнoм,

                         зaщитник – нe вoлк, нe пaлaч.

И ecли cмятeнный в нaдeждe вcxoдил нa пopoг,

тo видeл: клoнилиcь к нeмy cocтpaдaнные лики —

cквoзь кpивдy cтoлeтий, oбмaннyю cyмpaчь oлифы,

oклaдoв oкoвы —

              и Maтepь, и Cын, и Пpopoк.

He злaтa cycaльныe,

               a – cинeвa, биpюзa

нa нимбax яcнeли дыxaниeм гopниx oтмeтин.

Hecyeтным cepдцeм

                  вoзвыcьcя дo мыcли o cмepти.

Taкиe

 киpиллoвcкий мacтep

                           пиcaл oбpaзa.

Се – сидит Зеведей, починяющий сети.

«Где же дети твои?» – «Утекли мои дети.

В Галилее ищи их, во всей Иудее,

позабывших о старом отце Зеведее».

Так речет Зеведей, покидающий лодку.

И мы видим тяжелую эту походку

и согбенную спину, поникшие руки,

ветхий кров возле Геннисаретской излуки.

А вдали, как поведано в Новом Завете,

оба-двое видны – зеведеевы дети,

что влекутся пустыней, оставивши дом их,

посреди первозванных, Мессией ведомых.

Да, мы видим: они, Иоанн и Иаков,

впредь ловцы человеков – не рыб и не раков —

босоного бредут посреди мирозданья

нам в укор и в усладу, в пример, в назиданье.

Вот – пред тем, как приблизится стражников свора,

сыновья Зеведея в сиянье Фавора,

вот – заснули под синим кустом Гефсимани —

от печали и скорби, как будто в тумане,

и всегда – как надёжа, защита, основа —

обнимает Иаков, старшой, Богослова.

Нам откроют деянья, где явлены братья:

Иоанн златокудрый – ошую Распятья,

и, сквозь дымчатый свет тополиного пуха,

мы Святаго увидим сошествие Духа,

а потом – как, зашедшись от злобного хрипа,

опускает Иакову Ирод Агриппа

меч на шею, святую главу отсекая;

у апостольской святости участь тякая.

Дальше мы озираем весь глобус как атлас:

Компостеллу из космоса видим и Патмос,

и Сантьяго де Куба, Сантьяго де Чили…

Это всё мы от братьев навек получили

в дар – свечение веры, величие жертвы.

Те, что живы, и те, кто пока еще мертвы,

грандиозную видят Вселенной картину,

окунаясь в единую света путину,

где пульсирует Слово Христово живое,

за которым грядут зеведеевы, двое.

…Да, понятен посыл, и отрадна идея.

Отчего же мне жаль старика Зеведея?

Если тополь за окном,

Ничего не надо боле.

С ним – без муки и без боли

За оконный окоём

Можно кануть. Голубой,

Безсловесный, безпечальный,

Глубиною изначальной

Он врачует нас с тобой.

Трепет, ропот. Лист и ветвь.

Ничего в нём больше нету —

О покое два завета:

Тихий звук и слабый свет.

Плат – заплата на заплате

У него, но ты не плачь.

Мы за счастье не заплатим:

Тополь – царь, а не палач.

Тополь – плот, и тополь – поле.

Пальцы слепятся в щепоть.

Гул целебный, дар тополий

Единяет дух и плоть.

Это – я ль? А это – ты ли?

Явь? Или её испод?

Волны света золотые.

Тополь. Воля. Путь. Господь.

Когда пространство ополчится

и горечь претворится в ночь,

грядет тамбовская волчица —

одна – товарищу помочь.

И на рассерженны просторы,

где дух возмездья не зачах,

но искорёженны которы,

глядит с решимостью в очах.

Гнетёт серебряные брови

и дыбит огненную шерсть,

и слово, полное любови,

в ней пробуждается как весть.

«Почто, безпечный мой товарищ,

ты был расслаблен, вял и снул!

Покуда тварь не отоваришь,

не размыкай железных скул!

Сжимай – до вражьего издоха —

любви победные клыки!»

Кровава хворая эпоха,

но лапы верные – легки.

  Всё происходит именно тогда

  Когда не происходит ничего

  Из глаз бежит весёлая вода

  И горний свет ложится на чело

  И счастье обнимает – как беда

  И с этим не поделать ничего

  Слабеющие губы шепчут «да»

  Молчи не говори мне ничего

  Не ведать и не видеть ничего

  К щеке живой далёкая щека

На миг приникла будто на века

Чего ж ещё? Не надо ничего

Превыше – быть не может ничего

Для каждого попавшего сюда

Свет с Темью разделяет лишь слюда

И больше между ними – ничего

Ты плачешь? Успокойся, ничего,

Нет разницы меж «ныне» и «всегда»

Всё будет непременно и тогда

Когда уже не будет ничего

   Сын по скайпу показывает ему пятимесячного внука.

   Внук, солнечный малый, лыбится и пищит.

   Он говорит сыну: «Какой смешной глазастый пищун!».

   Дочь по скайпу показывает ему его собаку.

   Та сопит, кладет башку на лапу и глубоко задумывается.

   Он говорит дочери: «За эти три года она еще больше стала

                              походить на тюленя. И пятачок у неё поседел».

   Жена по скайпу показывает ему большие сливы из их сада.

   «Ты в новой красивой блузе, тебе идёт, – говорит он жене. – Сладкие?»

   «Да, очень», – отвечает жена.