Читать книгу Повседневная жизнь осажденного Ленинграда в дневниках очевидцев и документах - Коллектив авторов, Ю. Д. Земенков, Koostaja: Ajakiri New Scientist - Страница 5

Два берега – два врага. Река – нейтральная зона. К берегам идут хода сообщения, вдоль реки – траншеи. Мороз. Романтичная луна. ‹…› Мерзлые комья земли на заснеженных брустверах (напоминание о рытье траншей под огнем). Шлиссельбург. Крепость – посреди насыпь на острове. Гарнизон крепости. Исходные позиции, землянки, блиндажи, дзоты, НП и КП. Сухой паек. Курить нечего. Белые халаты, новые – белее снега. Снег черный от пороха. Воронки. Ракеты. Радисты, связисты и связные. Артподготовка. Командиры, саперы, санитары. Минные поля. Первое ранение.

Огневая позиция: Сторожка у насыпи, котлован, миномет, тропинка. Добыча дров. Мост. Овраг. Злополучный телефон. Времянка. Письма. Война и мир. ‹…› Дуэль. Авиация, Рабинович, Собейников, Комошкин. Ночные думы солдата. Вьюга, воспоминания. «Когти», анекдоты… Мечты о будущем.

Наблюдательный пункт: на переднем крае. Обстрелы из орудий, минометов и пулеметов. Охота снайперов. Воронки… Траншея. Бинокль. Амбразуры. Карта. Телефон. Исток Невы. Крепость. Мертвый город. Ракеты. Канонада. Авиация. Разведчики. Ледяная пустота. Сожженная деревушка. Соседи. Товарищи. Голод. Сводки. Позывные по коду. Корректировка стрельбы, засечка огневых точек. Шум моторов.

* * *

Около одиннадцати часов вечера помощник командира батальона Ляликов приказал нам, связным, идти на КП 5-й роты. Три километра шли на лыжах. Я шел легко и быстро. Ребята отставали.

Начальство уже было на местах. Подвезли сухой паек: 80 г сухой колбасы, 70 г масла, 35 г сахара, 360 г сухарей. Табаку и водки не оказалось. Самое главное для солдата, едущего в бой. На КП я получил приказание связаться с командиром пулеметной роты Шарковым и получить от него список действующих лиц. Даже без ракет можно было хорошо видеть на значительное расстояние. Я нашел Шаркова на исходной позиции в низкой землянке, битком набитой бойцами и командирами. На обратном пути увидел над головой зеленые ракеты. Сигнал с нашего берега. Можно было ожидать близкой артподготовки. Затем получил поручение передать приказ всем командирам рот явиться на КП исходной позиции. Это заняло много времени; несмотря на быстрое передвижение по траншеям и ориентировку по землянкам и дотам, упарился крепко.

Немцы периодически выпускали пулеметные очереди по переднему краю. Пули свистели над головой. В 2 часа ночи освободился и на трескучем морозе вместе с другими связными и радистами танцевал от холода у входа в командный пункт батальона. Радисты настроили рацию, связисты-телефонисты стояли с катушками и аппаратами. Все говорили о предстоящей атаке. Время было за полночь. Сигнализация, ракеты перестали вспыхивать, и мы ждали начала артиллерийской подготовки.

– Неужели опять пойдем без поддержки авиации и артогня? – спрашивал сухощавый сапер и крепко ругался.

– Обожди, – отвечал ему связист. – Вот рассветет, и пойдем. Иначе ни мы немцев в темноте не увидим, ни они нас, – едко шутил он. – Помнишь, как в декабре ходили на рассвете.

Настроение портилось. Уже тянуло ко сну. Плясать устали, а перестанешь плясать – мерзнешь. Уже начало светать, а не было похоже, что наше командование готовится к наступлению. На лицах усталых солдат появились улыбки.

– Видимо, сегодня не пойдем, – заметил старик.

Кто-то выразил робкую надежду и подозрение, что вообще больше в бой не пойдем, а здесь нас сменят, отведут на отдых. Эти высказывания заронили в наши головы сомнения в отношении боя.

– Но ведь не за красивые глаза же нам выдали сухой паек, – мрачно пробормотал связной 5-й роты.

Я начал быстро бегать по траншее, согрелся и вскарабкался на бруствер. Немецкий берег был отчетливо виден. Я взял бинокль и стал внимательно прощупывать оборонительную линию врага. Никаких признаков жизни, будто фрицы покинули город, только в глубине виднелись жиденькие клубы дыма.

Город Шлиссельбург казался мертвым. И вдруг у самого уха взвизгнула пуля. Бинокль, видимо, блестел стеклами и выдал меня. Снайпер промазал. Я тотчас же спрыгнул в траншею. Пусть фриц считает, что «снял» еще одного русского. ‹…› Ребята смеялись. ‹…› Скоро из КП вышел начальник штаба Селедкин и отдал приказание связным вести наблюдение за противником, а сам пошел в сторону тыла. ‹…›

Я весело заметил товарищам:

– Моя очередь прошла – извольте наблюдать.

– На кой черт башку под пули подставлять, – вяло промычал связной 4-й роты. – На это есть наблюдатели.

– Боятся, что мы без дела с ума сойдем, – предположил второй, но взял бинокль и влез на бруствер.

Скоро посыпались пули. Он укрылся в траншее.

– Наше с тобой счастье, – обратился он ко мне, – что у снайпера или руки замерзли, или они у него трясутся с похмелья, а не то без боя черту бы душу отдали.

Второй забрался наверх, как он сказал, для видимости и головы не поднимал.

Скоро пулеметные очереди стали бить по брустверу, и пули снайпера свистели над ходами сообщения. Далее ходить стало опасно. Вероятно, на колокольне засели снайпер и наблюдатель.

Скоро начальство покинуло КП, и мы забились туда. Коптила коптилка, с потолка лилась вода. Вместе с водой на лицо и за шиворот стекала копоть. Лежать пришлось на сырых, грязных и холодных досках. Знобило. Хотелось спать, но заснуть было трудно. Табаку ни у кого не было. С ума все посходили от нервоза, лучше и не спрашивай ни о чем никого – как звери. И все-таки я уснул и часа два проспал тревожным лихорадочным сном, а потом пошел опять наблюдать.

Обед мне принес товарищ. Четверть котелка гороховой холодной воды и полтора фунта хлеба. Я быстро разделался с ними и вновь нырнул в черную пасть входа впитывать холодные, грязные потоки воды, глядя на гигантские тени голов от глиняного светильника. Шапка и шинель от воды стали свинцовыми. ‹…›

Из начальства вернулся только начальник штаба. Мы разместились в дзоте, поочередно выполняя его приказания.

С наступлением темноты опять стали ждать наступления. Спать не пришлось. Нам не давали спать, к тому же сон бежал от нас. Мы пребывали в каком-то полусонном, апатическом состоянии.

Саперы спустились на лед Невы. Разминировали наши поля, подготовили для прохода пехоты ‹…› значит, должно быть наступление. Многие им завидовали:

– Счастливо отделались, – пробурчал старик, скручивая цигарку.

У него табак никогда не переводился, запасливый был фронтовик. Сигналов в эту ночь не было… Тишина и спокойствие не предвещали ничего хорошего. Но все-таки мы так и не пошли в бой.

Мороз не сдавался, луна не пряталась в облака. Предположение, что нас ожидает отдых, усилилось. Фантазия уже побежала вперед. Грезилась сытая, спокойная жизнь на Большой земле, хотя и ненадолго.

Начало светать. Лица солдат сделались пепельными. Глаза – воспаленными.

Утром, это было 5 февраля, я пошел на кухню за завтраком. Расстояние – полтора километра. Дорога – половина идет по траншее, кустарнику, кругом живого места нет от воронок. Немцы, вероятно, уже знали о наших намерениях и беспрестанно обстреливали подходы к позиции из минометов.

Кухня находилась в сосновом лесу у нашей огневой позиции, откуда мы вели стрельбу по фрицам, здесь я хоронил товарищей. ‹…›

У кухни кишели бойцы. Голодные, усталые от бессонницы, промерзшие, злые без табака, бойцы приплясывали, грохоча котелками, переругивались, перекидывались шутками. Вот и Шостко здесь, и Романов. Стрельнул закурить. Получил новый ослепительный «саван», то бишь маскхалат. Новостей нет. Новости впереди. Мы их сами будем делать. Эти новости немного веселее стали после этой прогулки. К тому же позавтракал горячим супом. Ходьба подбодрила.

Вечером опять бегал с приказами и донесениями, я знал, что в эту ночь мы идем в атаку.

В 11 часов бойцы стали выходить из землянок и скапливаться у берега в траншеях. Их маскхалаты были серые, почти черные от копоти. Голоса хриплые. Лица мрачные. Ни смеха, ни шуток, ни разговоров. Шепотом бросит кто-нибудь пару слов, и все.

Ругали начальство за отсутствие водки и табака.

Немцы притихли. Даже пулеметы перестали плеваться. Берегли боеприпасы. Они, по-видимому, ждали. Даже ракеты не кидали, ничем не выдавали себя. Луна играла в прятки. Это нам не нравилось.

Ночь на 6 февраля 1942 года. Эту ночь не забыть: темноликая луна, косматое небо, вспышки ракет, светящиеся пули, солдаты, солдаты, солдаты. Сердце щемило. Днем я как всегда острил, а перед боем почувствовал на душе смертельную тоску. Нехорошее было предчувствие.

Немцы возобновили интенсивный огонь. Ракеты все чаще стали вздыматься над Невой, у противника не хватало терпения. Они устали ждать нас и боялись, как бы мы не передумали, не отказались от намерения идти батальоном, состоявшим из полутора сотен человек, на штурм сильно укрепленного города. Они, вероятно, как и мы, две ночи не спали. Но зато днем могли спать.

Около двенадцати получили приказ спускаться на лед. Двигались с трех исходных позиций. Впереди шла разведка и саперы, с ними связисты, затем пехотинцы.

Командование наблюдало за немецким берегом и Невой, где уже ползли наши бойцы. Заговорили наши пулеметы и минометы. Они били по переднему краю немцев. Но огонька было мало.

Я спускался вместе с начальником штаба. Спуск был глубокий и крутой. Я невольно подумал, а как же в случае наверх? Но, видно, начальство надеялось, что нам обратно вздыматься не придется. Живые поднимутся на тот берег.

Немцы открыли огонь. Нам стало светло как днем от их ракет. Ад разверзся. Началось. Месяц заблудился в дымном небе. ‹…›