Читать книгу Зеленый луч №5 (4) 2021 - Коллектив авторов, Ю. Д. Земенков, Koostaja: Ajakiri New Scientist - Страница 3

Подъездов темные колодцы,

Тромбозы труб, отеки улиц.

Зима над смертными смеется,

Обходит двор, слегка сутулясь.

В провинциальные приделы

Снег не допущен. Серо. Сиро.

Как будто всё заледенело

еще до сотворенья мира.

Как будто в злом круговороте

бесснежных будней омертвелых

Зиме мешают жить на взлете,

Быть озорной, пушистой, белой…

Да бог с ним, разожжем камины,

Плеснем в бокал воды из Леты.

Пусть манит горстка мандаринов

К себе фрондеров и поэтов.

На удаленке в захолустье

Отметим праздник бездорожья,

И судьбы, словно Волги устья,

Объединим, насколько можно.

В микрорайоне тихом, дачном,

В последний час предновогодья

Поверим в новые удачи,

Совьем гнездовье из мелодий.

А поутру, когда в округе

Ни берегов, ни дна не видно,

Зима напросится в подруги

И станет птичкой бесковидной.

Январским морозцем в угодьях

Сшиваются новые сны.

Похмельные дни новогодья

На таянье обречены.

Но только не надо, гадая,

В холодную замять глядеть,

Где нас, как и встарь, ожидают

То пряник имбирный, то плеть.

Что там за чертою маячит,

Нас подстерегая вдали,

Не думай. Пусть сердце не плачет,

Впустую душа не болит.

А если чего и случится,

Веселье даря иль беду,

О том пропоет тебе птица

На яблоне в старом саду.

Стынет зимний лес ночной,

Под корягой спит вода.

В синей проруби резной

Отражается звезда.

Скоро полночь – вещий час

опадения вериг,

Незабвенный чистый миг

Светлых чувств, небесных царств.

Чуткий посвист, тихий звон

Слышен в стыни января.

Это неземной закон

Крылья ангелов творят.

Это в темной глубине

пробуждаемой реки

Оживают, как во сне,

Голубые огоньки.

Это свежие ручьи,

Что вольются в кровь твою.

Это песенки ничьи,

Для кого я их пою?

Это легкая вода

В белой чаше круговой,

Это Вечность и Звезда

надо мною и тобой.

Дождь в середине февраля

и окропленные им дачи.

Чернил не достаю, не плачу,

И так оплакана земля.

Мороз ударит поутру,

Заледенеют ветви сада.

И птицы, экая досада,

окоченеют на ветру.

Но сколь еще не наблюдать

игру причудливого рока,

Жизнь хороша и синеока,

И до весны – рукой подать.

Вот и снег – навалом снега.

Ведь сбылось оно, скажи?

И испытывают негу

Свалки, галки, гаражи.

Белой дедовской папахой

Партизановских времен

Снег на городе, как сахар,

что пока не растворен

и одним большим сугробом

принасыпан тут и там.

Но уже вздыхают снобы:

«То-то завтра будет нам.

Рано, рано веселимся,

Ведь не позже, чем к утру

Все со снегом растворимся,

Канем в черную дыру.

Снова злобно и уныло

Будем в лужах грязь месить,

И в стране не хватит мыла,

Чтоб нас, черненьких, отмыть…»

Что стрекочете, сороки?

Это завтра, а сейчас

Все бескрайние дороги

Бодро оснежают нас.

Снег скрипучий, снег глубокий,

Снег на радость детворе.

Лает обалдевший Бобик

На снежинки во дворе.

Здравствуй, снежная эпоха!

Вот опять снежок пошел.

Может, завтра станет плохо,

Но сегодня – ХОРОШО!

Как за пазухой у Христа

в детстве жизнь хороша, проста.

Реки, синие небеса,

Руки мамины и глаза.

Но назначено нам: «два-ать»

из-за пазухи выпадать

от христовой святой воды

в мир безбожия и беды.

И приходится, стало быть,

в грешном мире учиться жить

среди пряников и кнутов,

разведенных в ночи мостов,

умножений на трудодни,

лихоимства и трепотни.

Так, полжизни своей прожив,

и нашкодив, и согрешив,

и в грязи извалявшись вдрызг

от полетов то вверх, то вниз,

вдруг посмотрим на облака…

Там ни длинна, ни коротка, горечь всю впитав от Земли,

Вся в поту ее и в пыли

к нам рубаха Христа плывет,

где за пазухой нет забот.

А у солнца пятна, большие пятна,

И поэтому в предрассветной мгле

Безнадежно, холодно, безотрадно

И в душе, и в мыслях, и на Земле.

Ни рассветы более, ни закаты

не интересуют детей Земли.

Им бы только вырулить до зарплаты,

Не влететь, не вляпаться – се ля ви.

Солнце притомилось, оно устало,

Миллиарды лет за спиной поди.

От излишка гелия и металлов

Жжение под ложечкой, жар в груди.

А у солнца вспышки, у солнца срывы,

И они воздействуют на землян.

То тайфуны, то извержений взрывы,

То коронавирусов океан.

А у солнца срывы, у солнца стоны,

Хочется капризничать и ему.

И златую гриву его короны

Расчесать практически не-ко-му.

Так давайте снова на солнце взглянем,

Только осторожней, со стороны.

И как прежде вятичи и поляне

испечем на праздник ему блины.

Этот двор и этот дом

С цветником под ставнями,

С рыжим ласковым котом

Брошены, оставлены.

Жили бабушка и дед,

Ждали внука к осени.

Их теперь на свете нет.

Только небо с просинью,

где по краешку межи

бродят бык с коровою.

А у внука – этажи

и машина новая.

Никого не рассмешу,

Ничего не расскажу

Ни о прошлом, ни о Вечном,

ни о замыслах своих,

что стучатся в каждый стих

содроганием сердечным.

Бесполезен разговор.

Вот весна, не размышляя,

Ничего не замышляя,

Ворвалась на старый двор,

Веточкой благоухая.

Бестолковая такая,

Долгожданная такая,

Как душевный разговор.

Миллиарды лет назад

запланирован закат.

Что планировать? – Не знаю.

Просто солнце провожаю

И опять его встречаю,

Как мой предок и собрат.

И с сегодняшнего дня

Нету планов у меня:

«План работы, план заботы –

Что за скучная фигня?..»

Никого не рассмешу,

План на завтра не пишу.

Лишь дышу, жива покуда.

И живу, пока дышу.

Я ниткою привязана к тебе.

Не той посконно-грубой и суровой,

А ниточкой прозрачной, бестолковой

и призрачной – так вышло по судьбе.

Та ниточка соединяет нас

В моем земном, твоем – небесном мире,

И я брожу по нежилой квартире,

Как ты плывешь по воздуху сейчас,

не слышно, не имея губ и глаз.

Привязанностью этой дорожу.

Я ниточку почти в руке держу,

как в детстве нитку с шариком держала

воздушным, и как громкое «Ур-р-а!»

в колодце непрогретого двора

в пространство оглушенное кричала.

Я и теперь ищу в пространстве дверь.

Не оборвется ниточка, поверь…

В Алупке дождь. И камни диабаза

седого Воронцовского дворца

сверкают, будто иглы дикобраза,

торчащие из древнего ларца.

Дождь преломляет линии простые,

И мавританских стройных башен ряд,

Как журавлей танцующих отряд,

Колышется, и вытянуты выи

Навстречу влаге. В сонной тишине

Они играют на одной струне.

По кипарису дождевые нити

скользят, как серебро на малахите

с огранкою старинной. С ним на «ты»

щебечут востроносые дрозды

В лохматой «шевелюре» – прав был Бродский.

Да, здесь не Древний Рим, но Понт так плотски

Шумит о Вечном, проще – о былом

величии и государств, и судеб,

Что верится, всё было, есть и будет.

И что нам лет нелепых бурелом?

Дождь не смолкает. Он высокой нотой

Преодолел мою борьбу с дремотой –

ведь при дожде так сладко засыпать,

и видеть то, что без дождя не видно,

и погружаясь в неземные виды,

Земное никогда не забывать.

Жизнь – чаша хрупкая. Вновь неуверенно

Следую я по ухабам и рытвинам:

«Каша не варена, горе не меряно,

Лясы не точены, счастье не считано».

Что-то не просится в сердце идиллия –

Сказку, увы, мы не сделали былью.

Город мой – древняя злая рептилия –

спит, припорошенный гарью и пылью.

Крылья подрезаны… Цены драконовы

больно кусаются. Тут не до праздников.

Помнится, город венчался короною,

всех привечал от эмиров до Разина.

Волга резвилась. Свободной, широкою

предкам являлась: не ниточкой – лентою.

Храмы влекли куполами высокими,

Принаряжались с лихвой позументами.

Синее небо, сусальное золото,

Звон колокольный, сады, виноградники.

Меда арбузного, пряного солода,

Рыбных излишеств ряды да иссадники.

Всё это раньше казалось обыденным –

Юшка белужья, вино астраханское…

Ныне мы их и во сне не увидим.

Снедь ставропольская и дагестанская

движет торговлей. Где наше, исконное?

Рыжий песок подступает к селениям.

То, что недавно грузилось вагонами,

поразворовано либо гниению

предано. Только пространства полынные

да пересохших протоков безводие.

Вот и слагаются тексты былинные,

Да не прочтет их Его благородие.

Время зрелых ягод винограда.

Тонет солнце в золоте воды.

Смотрит осень оком конокрада

На траву, зажатую в скирды.

На бугор взойду у переправы,

Выстужусь княжною на яру.

Не согреют прежние забавы,

Да и новые не ко двору.

Ширь степей, пролески и суглинки…

Как по ним бродить любили мы!

А Земля летит на паутинке

В неизбежность белую зимы.

В глазу соринка, в сердце сбой.

Мой голос резок и простужен,

А осень женщиной босой

Скитается по стылым лужам.

Она проходит не спеша

За клумбами и тополями.

Ее крылатая душа

Омыта первыми дождями.

Я тоже выйду за порог,

Втяну всей грудью пряный воздух,

Прочитывая между строк

Ее «уроки и погосты».

Мы с ней присядем на крыльцо,

Она большой, я малой птицей,

И скорбной осени лицо

в моем лице отобразится.

Вспоминается всякая малость,

незаметно вплетается в стих.

Как легко моя юность промчалась

Вдоль булыжных былых мостовых.

Караваны трамваев лобастых

управляли незримо судьбой.

Мы встречались с тобою

и часто добирались по шпалам домой,

где в квартире твоей обитая

(Чем она не потерянный рай?),

пробуждались от первых трамваев,

под последний любили трамвай.

Дребезжание рюмок в серванте,

Отражение неба в окне.

Неуклюжих трамваев анданте

Через век, через жизнь, через не

соответствие прежнего быта

Новым почеркам и скоростям.

Из серванта все рюмки разбиты,

и сердца поизношены в хлам.

Только я всё сильней понимаю:

В мире светлом, безгрешном, ином

Мы промчимся опять на трамвае,

Чтоб исчезнуть за дальним углом.