Философия жизни и смерти в России: вчера, сегодня, завтра

Оглавление

Коллектив авторов. Философия жизни и смерти в России: вчера, сегодня, завтра

Симпозиум. Философия жизни и смерти в России. Вчера, сегодня, завтра

О преодолении смерти любовью в творчестве Пушкина. Бужор Е. С.[1]

Образ и смерть. Выступление перед собравшимися. Бычков А. С.[12]

Taedium vitae или иммортологическое безумие наших дней. Варава В. В.[13]

Взросление – по ту сторону смерти. Омутов А. О.[15]

Почему люди боятся смерти? Гиренок Ф. И.[16]

Смысла нет и не надо. Дмитриев В. Е.[20]

Язык и смысл. Дмитриева И. А.[21]

Протест против смерти: религиозные и антропологические аспекты учения Н. Ф. Фёдорова в контексте представлений Э. Фромма о природе человека. Звонова Е. А.[23]

Проблематика смерти и рождения как проявление топосов хоры и агоры в философии Мераба Мамардашвили. Инюшина И. А.[24]

Прохождение через символическую смерть в русской военной поэзии на примере современной поэзии Донбасса. Ищенко Н. С.[25], Заславская Е. А.[26]

Константно пластично и навечно смертно. Криман А. И.[27]

Нигилизм и религиозная философия: критическое осмысление С. Л. Франком фундаментальных положений Ф. Ницше. Мартемьянов К. А.[28]

Смерть Кириллова как пропедевтика в танатологию. Наумов Н. Г.[33]

Смерть Языка. Нилогов А. С.[34]

Место смерти в фундаментальной онтологии. Олейник В. А.[37]

Мышление, речь, язык, сознание, жизнь, смерть. Пахомов Ю. В.[38]

Смерть как предельный опыт. Ростова Н. Н.[40]

Размышления на тему «быть или не быть» Троцак А. И.[41]

Из истории философии

Заброшенность в мир и осознание смерти

Несостоятельность суицида

Нерождение как абсурд

Единственное решение долженствование жизни

Круглый стол. Русская философия и война

Три основания, порождающих неизбежность войны. Бахтияров О. Г.[43]

Русская философия и война. Жигалкин С. А.[44]

Отрывок из книги

В 1829 году Пушкин написал элегию «Брожу ли я вдоль улиц шумных…». Стихотворение посвящено мыслям о естественном увядании и смерти и производит впечатление спокойного, чуть отстраненного, в чем-то даже философского размышления зрелого, умудренного жизнью человека на эту тему. Ее первое четверостишие таково:

Но в первой редакции элегия имела иное начало, начало, которое, возможно, было изменено поэтом потому, что оно слишком откровенно. Оно таково:

.....

Потому что это – да – смерть.

Ты все же пытаешься защищаться. И призываешь на помощь все силы своего интеллекта, всю свою память. Как будто твои концепты, твои рассуждения могут отменить призрачность – или лучше сказать, реальность – этой непредвиденной встречи. Ты уже готов заговорить об образе, что образ – это всего лишь отражение, и что живопись изобрел Нарцисс, как ты когда-то вычитал у Рафаэля Альберти. Но ты помнишь, чем закончил Нарцисс? Он утонул. Как тонешь сейчас и ты, да, озабоченный самим собой. Ты дергаешься, все еще пытаешься спастись. Кричишь, захлебываясь, выкрикиваешь цитату из Ханса Бельтинга, немецкого искусствоведа: «Опыт смерти был и остается для человечества одним из важнейших двигателей производства образов». Ты все еще не хочешь сдаваться, не хочешь признаться, что близится твой, именно твой конец, твой последний опыт. Что это ты умираешь сейчас, агонизируешь, как Нарцисс, разве что в удобном кресле. Ты все еще бодришься, надеешься, что тебя защитит какая-нибудь из концепций, поможет понять, что же это такое – смерть, что какое-нибудь рассуждение о смерти поможет тебе умирать. Ты выжимаешь жалкую, насмешливую улыбку. Видел бы ты сейчас себя. Какова бы была твоя последняя фотография? Ведь одним из первых ее применений, сразу после изобретения, было производство снимков с покойных на память для родственников. А задолго до фотографии был еще и фаюмский древнеегипетский портрет, в традиции Апеллеса, заменивший посмертные маски, покрывавшие лица мумий.

.....