Читать книгу Забытый человек - Коллектив авторов, Ю. Д. Земенков, Koostaja: Ajakiri New Scientist - Страница 5

Слегка отодвинув занавеску, отделяющую кухню от комнаты, Сергей Сергеевич просунул в образовавшуюся щель голову и замер. Когда глаза привыкли к темноте, он бесшумно скользнул внутрь. Темнота была не полной, и утренний свет пробивался в комнату чуть выше и по бокам от плотных штор. Шторы специально сшили такими плотными, чтобы защититься не только от света ночных фонарей за окном, но и от шума оживленной улицы. Может, это был чисто психологический эффект, но казалось, что вместе с шумопоглощающим стеклопакетом в комнате стало заметно тише.

Сергей Сергеевич посмотрел на безмятежно спящую на краю кровати жену. На мгновение в памяти всплыло видение, когда он так же смотрел на нее первый раз. Прошло уже больше двадцати пяти лет, но для него она оставалась все такой же, какой была тогда. Вздохнув, он отпустил воспоминание, осторожно прикоснулся, а потом положил руку ей на плечо, ощутив ее тепло и передавая ей капельку своего. Потом он наклонился к ее щеке и нежно поцеловал, стараясь не разбудить.

Он снова глубоко вздохнул и уже около дверной занавески услышал, как она повернулась с боку на спину и сонно спросила:

– Сколько времени? Уже уходишь? Опять поздно вернешься?

– Рано еще. Спи. Постараюсь особенно не задерживаться. Звони, если что.

Яркий утренний свет на кухне снова заставил его замереть на мгновение и привыкать к новому освещению. Прищурившись от света, он оглядел их крохотную кухоньку. Да, маленькая, зато все под рукой. Он взял со стола свой мобильник, подошел к входной двери, надел туфли и, стараясь не шуметь, вышел из квартиры.

Лирическая минутка закончилась, и в нем снова включился автопилот. На автопилоте он вставал по будильнику, умывался и брился, завтракал, мыл и убирал за собой посуду. Теперь на автопилоте он спустился с третьего этажа, быстрым шагом прошел по просыпающейся и пока еще безлюдной улице до входа в метро и нырнул под землю. Названий станций он тоже не слушал и не смотрел, ориентируясь по внутреннему таймеру, настроенному на один и тот же ежедневный маршрут. Переходы с одной станции на другую, дверь вагона, ближайшая к переходу или выходу в город, – все было словно записано во внутреннюю программу и происходило без участия его мозга.

Нельзя сказать, что в дороге его мозг продолжал спать или просто лентяйничал. Сергей Сергеевич по привычке брал при входе в метро утреннюю газету, читал анекдоты и разгадывал судоку. Иногда, правда, мешали непрошеные мысли о работе или о семье, и тогда судоку приходилось доразгадывать уже после выхода из метро.

Официально по справочникам от метро до офиса, где он работал, пешком было двадцать минут. Раз в полчаса от метро ходила маршрутка, но он любил пройтись и взбодриться перед работой или освободиться от рабочих забот по пути домой. Обычно на эту дорогу у него уходило около пятнадцати минут. Отведенные двадцать он тратил, если на ходу продолжал решать судоку. Когда опаздывал или торопился, то укладывался в двенадцать, а то и десять минут.

Этим утром он не торопился и не думал о судоку – головоломка так и осталась неразгаданной, внутренне Сергей Сергеевич готовился к неотвратимой неприятности на совещании. Он не раз проговаривал сложившуюся ситуацию с начальством в его кабинете. Вроде бы и единственный выход сообща нашли, но в пятницу ему нашептали, что ожидается публичная порка. Вот он и размышлял над линией своего поведения, решив в итоге ничего никому не объяснять и не доказывать публично.

На проходной он поздоровался с вахтером, предъявил пропуск, взял ключ от кабинета и прошел по пустым коридорам к себе. До начала рабочего дня еще оставался час, а до начала еженедельной планерки – аж целых два. Можно за это время что-то нужное и полезное сделать, например, поработать над отчетом по очередному договору.

Через час его от работы оторвал телефонный звонок. Звонил начальник лаборатории, как раз по поводу этого самого отчета.

– Нет, я еще не закончил. Постараюсь сегодня, но не знаю… Давайте подходите ко мне в кабинет сразу после обеда со всеми исполнителями, и поговорим. Хорошо, нестрашно, пусть не все, а те, кто будет. Там кое-что подправить надо. И по-хорошему бы в одном месте заново пересчитать и обосновать. Вообще, там надо обязательно добавить какое-то обоснование по многим местам, пусть кратенькое, всего на абзац или даже пару предложений, но надо, а то непонятно. Кое-что я сам хочу написать, но не уверен, что сегодня успею. Словом, приходите в два часа – разберемся.

Оставшийся час прошел в работе незаметно, и – о чудо! – кроме этого звонка никто этим утром больше не звонил и не заходил. Обидно было прерывать приносящую удовольствие работу и останавливаться на недописанной и даже еще не до конца сформулированной мысли, но до совещания оставалось уже меньше пяти минут.

Перепрыгивая через ступеньки, он помчался на четвертый этаж. Увидев впереди начальников других отделов, он перешел на нормальный шаг и вошел в зал совещаний вслед за ними.

Зал располагался на последнем этаже здания и не имел ни одного окна. Висевшие на стене под потолком кондиционеры могли обеспечить комфортную температуру, но в помещении всегда было душно. Этот зал казался Сергею Сергеевичу каким-то искусственным и неуместным, как и сами еженедельные планерки по полтора-два часа. Все вопросы он старался решать лично с начальниками других отделов или с собственным начальством у него в кабинете. Лишь изредка, когда кто-то из нужных ему людей отсутствовал из-за командировки, отпуска или по болезни, он пользовался планеркой, чтобы договориться о встрече. Иногда, конечно, случались и срочные поручения от вышестоящих организаций, но и они после планерки дублировались через канцелярию. Смысл собственного участия в этих совещаниях он видел лишь в том, чтобы информировать высшее руководство о том, чего они могут не знать, или если решение возникшей проблемы требует их вмешательства. Планерка была для директората. Директорат и устанавливал свои порядки, вплоть до строгого определения своего места за столом совещаний для каждого отдела. Глядя на то, с какой радостью, с каким облегчением и с какой скоростью участники обычно покидают это душное помещение, Сергей Сергеевич полагал, что он не одинок в своем мнении о планерках.

Войдя в зал, Сергей Сергеевич, улыбаясь, молча кивал в ответ и за руку здоровался со всеми, мимо кого проходил к своему стулу. Витька Бондарев, начальник смежного отдела, уже сидел на соседнем месте. Вопросительно глядя в глаза, он пожал руку, но не дождавшись никакого ответа, продолжил делать пометки в своем блокноте. В этот момент в зал вошло руководство без отсутствующего директора, расселось в президиуме и сразу же начало еженедельную планерку.

По очереди, один за другим присутствующие докладывали о работе своих отделов или служб за прошедшую неделю и о планах на эту. Иногда Борис Мансурович даже о чем-то их спрашивал, чтобы не повторять дежурное «спасибо» перед переходом к следующему докладчику. Но на это Сергей Сергеевич только еле-еле снисходительно улыбался. Ему достаточно было один раз бросить взгляд на сидевшего во главе стола Бориса Мансуровича, чтобы уловить в его лице азарт охотника, загнавшего свою жертву и предвкушающего момент расправы. Он ждал. Они оба ждали, когда подойдет его очередь.

Сергей Сергеевич был уверен, что ничего, что могло бы помочь решить стоящие перед ним и перед его отделом задачи, на планерке он не услышит. Убрав свисшую на глаза прядь, он машинально провел пятерней по рано поседевшим волосам и подумал, что ему пора бы наведаться в парикмахерскую. Присутствующие склонились каждый над своими столами и время от времени делали какие-то записи, не поднимая глаз. Или делали вид, что делали записи. Он один смотрел на все как зритель, поглядывая на висевшие на противоположной стене большие часы, стрелки которых, нервно подергиваясь, неумолимо приближали то, про что говорят: «Чему быть, того не миновать». Казалось, что он вообще никак ни на что не реагирует. На его лице не отражалось никаких эмоций. К тому то моменту, как подошла его очередь, на планерке не было сказано ничего, что касалось бы работы его отдела или его лично. Он подождал, пока будет произнесено название его отдела, и отрапортовал:

– На прошлой неделе заказчик принял нашу работу. Подписал акты сдачи-приемки и в пятницу оплатил выставленный счет. На этой неделе планируем положить черновик отчета еще по одному договору вам на рассмотрение. Отдел ведет три экспертизы. Работы выполняются по графику. Нарушения сроков нет.

– Все по плану? А что с плановым документом? Напомните нам, когда его нужно было сдать? Когда он, наконец, будет утвержден? – начав спокойно, но постепенно добавляя ехидства и громкости в голосе, спросил замдиректора.

– Борис Мансурович, – с некоторой усталостью, но скорее со снисхождением, чем с раздражением, Сергей Сергеевич посмотрел ему в глаза. – Теперь его не только утверждать, но даже рассматривать не будут. Мы с вами это уже не раз обсуждали, и вы все прекрасно знаете.

– Я знаю. Я знаю, что плановая работа не выполнена. И что теперь мне прикажешь делать?!

– Что можно, мы сделали.

– Я спрашиваю, когда этот пункт плана будет выполнен?

– Не знаю. Я не могу сказать когда. Не хочу обещать, если не знаю. Теперь, наверное, только года через два.

– Я не понял, что ты мне ответил? Ты не знаешь?! А кто будет знать? Кто в этом виноват? – железа в голосе начальника прибавилось.

Присутствующие притихли и даже перестали делать свои пометки и записи. Некоторые опустили глаза и лихорадочно пытались вспомнить, нет ли за ними каких подобных долгов или не дали ли они иного повода начальству выплеснуть гнев на них. Когда между репликами повисала короткая пауза, было слышно, как минутная стрелка на настенных часах делает очередной скачок, звук этот бил по ушам, как удары шпицрутенами.

Сергей Сергеевич благодаря, именно благодаря своему подсевшему в последнее время зрению не смог бы разглядеть эмоций на лице начальства, даже если бы и попытался, если бы захотел. Но он не хотел. Он прекрасно знал отношение к себе. Он знал и почти физически ощущал, что своими спокойными безэмоциональным ответами просто выводит начальника из себя, и думал только о том, как бы не довести его этим до взрыва. Ему все это уже порядком надоело.

Когда после спокойного кабинетного обсуждения его первый раз на совещании публично спросили о ситуации, он искренне пытался что-то заново объяснить, полагая, что начальник в круговороте дел мог просто забыть какие-то детали. Было обидно, потому что он считал это несправедливым. Единственным выходом для него стало продолжение работы и показное спокойствие. Когда ему сказали, что у начальника возникла личная проблема с деньгами и, скорее всего, будут проблемы с премиями, Сергей Сергеевичу стало ясно, к чему все сегодня идет. Когда сам замдиректора у себя в кабинете в сослагательном наклонении впервые намекнул о такой возможности, Сергей Сергеевич попросил не давать премию лично ему, но с сотрудниками, которые оставались после работы и работали в выходные, расплатиться после получения денег от заказчика. И вот теперь деньги пришли, Мансуровичу доложили, и его перед всеми «возят мордой по столу» видимо неспроста. Наверное, денег одного его отдела начальнику мало. Сергей Сергеевичу было искренне жаль присутствующих и их время.

– В общем так: пока ты этот вопрос не закроешь, пока твой документ не будет окончательно утвержден и официально опубликован, никаких денег, ни за уже выполненный договор, ни за следующие работы, твой отдел не получит. Тебе ясно?

– Ясно, Борис Мансурович.

– Ничего не хочешь добавить?

– Все, что мог, я вам уже сказал. Мне все ясно. Вы не хуже меня знаете сложившуюся ситуацию. Добавить к ней мне нечего.

– Тогда все.

Сергей Сергеевич вздохнул, снова откинулся на спинку стула и первый раз по-настоящему улыбнулся.

Остальные участники скороговоркой отчитались и получили свое заслуженное «спасибо». Затянувшаяся планерка закончилась. Все засуетились, стараясь поскорее выбраться из-за стола и разойтись по своим кабинетам. Человек пять сочувственно посмотрели на Сергей Сергеевича, кто-то даже молча похлопал его по плечу, кто-то пожал руку, пытаясь приободрить. А он только молча улыбался им в ответ.

Где-то внутри у него стало светло и даже немного весело. Еще около года назад, когда у начальства возник конфликт с другим начальником отдела, с тем почти все сразу же перестали здороваться за руку и разговаривать там, где их можно было увидеть вместе. Тогда он искренне не понимал, почему тот начальник отдела каждый раз при разговоре спрашивал: «А ты не боишься со мной разговаривать у всех на виду?» Тогда анекдот о том, что Мансурыч человек не злопамятный, а просто упрямый, злой и память у него хорошая, воспринимался именно как анекдот. Теперь у Сергея Сергеевича была возможность посмотреть на реакцию коллег, сравнить и улыбнуться.

Он последним вышел из зала совещаний и начал медленно спускаться к себе на первый этаж, но на третьем его перехватила начальник расчетного отдела.

– Сергей Сергеич, я же вам еще в пятницу прислала положенную сумму по договору. Вы распределение премии по своему отделу подготовили?

– Да, я подготовил, обсудил с исполнителями, но специально не пустил дальше. Вы же слышали, что было сейчас на планерке?

– Ну, мало ли что. Вы мне пришлите, а там видно будет. Нет, лучше распечатайте, сами подпишите и занесите мне. Остальные подписи я соберу. Может, он еще передумает. Я схожу к нему сама за подписью. Вы, главное, все сделайте с вашей стороны и принесите мне распределение, а там посмотрим.

– Хорошо, сейчас распечатаю и принесу.

– Да, еще, Сергей Сергеич, а вы про себя не забыли?

– Ну да, я там тоже в списке есть.

– Нет, я про персональную премию за заключение договора. Ведь это вы принесли договор? Или это начальство договорилось, а вы просто заключили?

– Нет, я сам изначально ездил к заказчику и обо всем договаривался.

– Ну вот и мне так помнится. Так вы напишите отдельно. Обязательно напишите.

– А смысл?

– Вы просто напишите, а остальное не ваша забота. Ну, не подпишет, так не подпишет. Просто отказывать это, знаете ли, всегда непросто, а еще директору свой отказ обосновывать – тоже дело не из приятных. Он потому и выбрал сегодняшнее совещание, что директора не было, а он его замещал. Вы, главное, подготовьте и мне все принесите. Сегодня – слышите меня, Сергей Сергеич? Се-го-дня!

– Хорошо, сделаю.

Сергей Сергеевич снова улыбнулся. Пусть даже ничего не получится с премиями, но сам этот разговор был ему приятен.

Войдя в свой кабинет, он автоматически включил кофеварку, открыл выходящее на проходную окно и стал вспоминать логику собственных рассуждений в работе над отчетом, прерванную совещанием.

Зашумела кофеварка, наливая в маленькую чашечку горячий ароматный кофе, когда раздался стук в дверь. В приоткрывшийся проем заглянула голова улыбающегося Витьки Бондарева:

– Во! А я как раз хотел на кофеек заглянуть. Можно? Угостишь?

– Заходи, Витя. Конечно. Хочешь – эту чашку бери, или я тебе другого сделаю.

– А это у тебя какой, крепкий?

– Да, почти самый крепкий.

– А у тебя вроде был послабее и с ванилью, остался еще?

– Да, конечно, тебе такую же чашечку или побольше?

– Давай побольше.

Сергей Сергеевич встал из-за стола, поставил чашку с кофе себе на стол, заменил капсулу и нажал кнопку на кофе-машине, поставив для напитка обычную чайную чашку.

– Сам возьмешь, ладно?

– Конечно-конечно, – кивая, подтвердил Виктор.

Сергею Сергеевичу было жаль, что опять пришлось отложить работу над отчетом, но это было нормально. Он поэтому и старался приходить на работу на час пораньше и задерживался по окончании, что в рабочее время постоянно кто-то заходил, звонил, давал срочные поручения, просил подготовить справки, сделать что-то еще незапланированное или напомнить о горящих сроках давно порученного. Он ждал, пока Виктор возьмет свой кофе и сядет напротив, даже не пытаясь гадать, зачем тот к нему зашел.

Виктор был помоложе и на вид очень приветливым, открытым и даже немного простоватым. Он появился в организации около года назад и заменил того самого начальника отдела, у которого до этого возник конфликт с начальством. Он ехал из другого города на другую должность в вышестоящей организации, но его покровителя как раз «ушли» с работы. Единственное, что тот успел сделать для своего протеже, это пристроить его к ним.

Возникла неловкая пауза. Сергей Сергеевич ждал, а Виктор как будто стеснялся и начал, наконец, с вопроса.

– Ну и что теперь? Что будешь делать?

– А что теперь? Что изменилось? Кричи, ругай, наказывай – если изменились правила, то я все равно не смогу получить официальное утверждение своего документа, пока не будет утвержден другой. И мы с Борисом это не раз проговаривали. Он сам внимательно рассматривал наши предложения по разработке нового документа, без которого этот дальше не пойдет. Предложения утверждены, включены в план будущего года. Что сегодня изменилось? Ну разве то, что он вынес всю эту кухню на общее обозрение еще раз и отчитал меня перед всеми.

– Вот!

– Что вот, Витя, что вот? От этого что-то изменится?

Бондарев посмотрел на собеседника с недоумением.

– Ты че, не понял? Он же теперь тебя просто съест.

– А зачем ему это? От этого что, документы быстрее разрабатываться станут и утверждаться? Я вдруг после этого научусь более доходчиво объяснять, а меня научатся и захотят лучше понимать? Я не понимаю, зачем он нагнетает. Он же все прекрасно знает.

– Ну, ты видел зачем: чтобы денег не платить.

– А смысл? Ну, не заплатит он эту премию, задержит ее или не выплатит вообще – чего он этим добьется? Не знаю, как у тебя, но у меня за счет договоров средний заработок почти в десять раз выше, чем оклад. У моих сотрудников, наверное, поменьше, потому что не каждый из них во всех договорах участвует. Ну, пусть в пять раз. Мои девчата на работе до позднего вечера пашут, даже в выходные приезжали на работу, чтобы последний договор в срок сдать. Он думает, что они бесплатно это делать будут? А ведь нам на премию не больше двадцати процентов от договора идет, а остальное в бюджет предприятия, ему в бюджет, в его копилку, ведь он у нас за все договора отвечает?

– Он.

– Ну, так что он выигрывает, если не будет платить по оплаченным договорам?

– Так ты же договора уже заключил, значит, сделаешь.

– А зачем мне это теперь? Если я и мои люди заработанных денег не получат, зачем нам упираться? А если мы перестанем работать, просто перестанем работать во внерабочее время, будем приходить и уходить по звонку, никакой работы дома и в выходные, тогда все сроки полетят, репутация предприятия пострадает – ему это надо?

– Он тебя знает как облупленного. Он знает, что ты так не сделаешь, не захочешь быть виноватым перед заказчиками.

– Да, это не в моих правилах, но что мне теперь терять, если меня уже и так назначили виноватым. Виной больше, виной меньше – какая разница? И не во мне дело. Я могу и после работы остаться, и в выходные работать, но не могу просить других делать это бесплатно.

– Какие просьбы? Ты – начальник! Твое дело поручения раздать. Если не успевают на работе, то пусть после работы и в выходные делают.

– Это же договорные работы, они не обязаны их выполнять. Нет, Витя, я так не могу. Это пусть Мансурыч так работает и другие отделы, а я не могу.

– Только все равно ты же и будешь перед всеми виноват. А я предупреждал: не надо с Мансурычем ссориться.

– Витя, а я ссорился, я хоть раз говорил, что он неправ лично ему или тем более публично?

– Но ты ведешь себя так, будто он неправ, а начальник всегда должен быть прав.

– Я веду себя так, как для себя считаю правильным и порядочным. Я не спорю и не критикую его решения. Если не согласен, то предлагаю другой вариант не вместо, а дополнительно. Всегда выполняю его окончательное решение.

– Вот! Это же для него и есть как бунт на корабле, которым он капитанит уже столько лет. Директора́ приходят и уходят, а Мансурыч вечен. Не лезь ты на рожон со своим мнением. Возьми публично вину за эту ситуацию на себя. Уверен, что Мансурыч поймет и будет тебе благодарен.

– А ты думаешь, я не просил его «наказать» только меня, но не лишать остальных того, что они заработали?

– Ну, это все разговоры. Делать-то что теперь будешь? Если ты что-то поднакопил и готов дальше работать за одну зарплату, то я не уверен, что у твоих сотрудников такие запасы есть. Им это вряд ли понравится. Говорю: нет у тебя другого выхода. Надо идти к Мансурычу.

– Если все упирается лично в меня, то я готов уйти, чтобы других из-за меня не наказывали.

– Не питай иллюзий. Некуда уходить. Я тебе объяснял, что у него за эти годы все схвачено. Он знает всех в отрасли, и нынешних, и не менее влиятельных бывших. Один звонок, ну два, и тебя никуда не возьмут, даже если ты с кем-то уже договорился и кто-то что-то тебе обещал. Кто ты и кто он? Я тебя уверяю, что они откажут тебе, либо из расположения к Мансурычу, либо во избежание будущих проблем для своих предприятий. Некуда тебе идти. Не пойдешь к нему с покаянием, так он не уволит, нет, зачем, когда ему твои знания, имя и авторитет у заказчиков нужны. Но с должности он тебя снимет, на одну зарплату посадит, да и ту урежет. Тебе это надо?

Сергей Сергеевич молча соглашался с тем, что ему это совсем не надо, и ломал голову, к чему Виктор клонит и зачем. Он знал, что тот слишком часто бывает в кабинете у замдиректора, что уже поднимал перед руководством вопрос о слиянии их отделов под его, естественно, руководством. Да, это именно он в пятницу предупредил его о публичной порке, но не он ли сам и подсказал Мансурычу эту идею? Сергею Сергеевичу вдруг стало душно, хотя окно за спиной было открыто.

– А он что, уже директором стал, чтобы уволить меня или снять с должности?

– Ты что, не понимаешь, что как он захочет, так и будет?

– Догадываюсь.

– Да, Сергей, кстати, если тебе самому деньги сейчас нужны, то ты скажи. Я буду распределение премии готовить по своему отделу и могу тебя включить, а ты потом так же сделаешь и вернешь. А если твоим сотрудникам нужны деньги, я их могу к своим работам привлекать. Как тебе это?

– Спасибо, не надо.

В дверь постучали, вошла секретарь директора, подошла к рабочему столу и протянула письмо, на которое нужно было подготовить срочный ответ.

– Спасибо, Верочка. Позвонили бы – я бы сам заскочил.

– Я просто рядом была, поэтому захватила с собой. Вы посмотрите, Сергей Сергеевич, там, кажется, срок исполнения вчерашний день, но прислали нам это только утром во время планерки.

– Это по-нашенски, по-бразильски, не привыкать. Я постараюсь через пару часов подготовить вариант ответа и тогда пришлю вам. Или кому? Директора же сегодня нет, кто будет смотреть?

– Присылайте мне – я посмотрю, кто из замов в этот момент будет на месте.

– Хорошо, сделаю. Спасибо.

– Что там? – поинтересовался Виктор.

Сергей Сергеевич по диагонали пробежался глазами по тексту.

– Опять двадцать пять. Зильберштейн прислал новое письмо о том, что мы все неправильно делаем, ставим под угрозу будущие поколения, а за каждым нашим решением неприкрытым взглядом видна коррупция.

– Ну, удачи тебе с ответом! – Виктор коротко засмеялся, потом приподнял в руке пустую чашку и вопросительно посмотрел на Сергея Сергеевича.

– Иди-иди, оставь, не думай даже, поставь на стол, я помою.

– Спасибо за кофе!

Оба гостя вышли, а Сергей Сергеевич взял обе чашки с блюдцами и пошел их мыть. Ему и самому хотелось чуть пройтись, освежить лицо холодной водой, избавиться от этих утренних разговоров и вернуться в рабочее состояние.

Поднимаясь к умывальнику на второй этаж, он невольно прокручивал в голове разговор с Бондаревым и спросил себя, зачем тот приходил. Он сомневался, что это было просто желание попить кофе и потрепаться. Ему не верилось, что тут было дружеское желание помочь. Какая может быть премия через другой отдел, если они все утверждаются Борисом Мансуровичем? Очевидно же, что после сегодняшнего никакая сумма напротив его фамилии не будет утверждена! Зачем Витя это предлагал, если сам все прекрасно понимает? Хотел показать, что он не просто коллега, а друг? А про сотрудников – надо же такое предлагать, как будто и без того втихую не уговаривает их перейти к нему в отдел. Или Витя хотел прощупать реакцию, разведать, что он собирается делать, так ли он себя поведет, как они с Мансуровичем просчитали? Сергей Сергеевич отогнал вопросы прочь и попытался сосредоточиться на том, что теперь нужно делать ему самому.

Стало ясно, что вернуться к работе над отчетом до конца рабочего дня не получится. Он позвонил в отдел кадров, договорился о встрече по личному вопросу. Потом позвонил в лабораторию и попросил захватить к нему на предстоящее совещание и тех сотрудников, кто участвовал в уже законченной и сданной договорной работе. Потом вспомнил про свое обещание начальнику расчетного отдела. Он снова засомневался, стоит ли делать это сейчас или лучше после совещания с исполнителями работ. «Сейчас» перевесило – он распечатал, подписал и отнес документы в расчетный отдел.

После этого он взглянул на часы, решил, что предстоящий разговор с сотрудниками обдумает во время обеда, и стал внимательно читать переданное ему письмо, отделяя эмоциональные оценки и обвинения автора от тех аргументов, какие можно было парировать по существу, со ссылками на национальные или международные документы и на практику их применения.

После затянувшегося разговора в отделе кадров работать над отчетом уже не хотелось, да и не получилось бы, потому что все мысли в голове были о другом. Сергей Сергеевич позвонил домой.

– Я уже заканчиваю и скоро буду собираться. По дороге что-то купить? Хлеб есть? Что, творог? Какой? Где, во «Вкусвилле»? Хорошо, я зайду. Больше ничего не надо? Ладно, до встречи!

Закрывая окно, он вдохнул приторный запах шоколада от расположенной поблизости кондитерской фабрики, пробежался взглядом по комнате и понял, что чуть не забыл свой сотовый телефон на зарядке. По дороге до метро он заскочил в магазин, где на удивление не было никого из посетителей, поэтому покупка заняла минимум времени. В метро он снова на автопилоте входил, выходил, пересаживался на другую линию, шел пешком по эскалатору, что вверх, что вниз, пока не вышел на своей станции на улицу.

Эта улица была для него родной, хоть жил он здесь немногим более десяти лет. Здесь жили его бабушка и дедушка, когда были еще молодыми и только познакомились. Потом они уехали, но без малого пятьдесят лет назад дедушке к выходу на пенсию дали однокомнатную квартиру на улице его молодости. Теперь в ней жил он сам со своей семьей – сначала только с женой и дочерью, а потом и с родившимся уже здесь сыном. Конечно, однокомнатная квартира для четверых была очень тесной, но советская власть закончилась, новое жилье надо было покупать самому, а цены были такими, что заработать нужную сумму он не мог. Он вспоминал, как когда-то бабушка жаловалась, что денег не хватает, а дедуся отвечал: «Лизочка, ты же видишь, что я честно работаю и все до копейки приношу в дом. Обманывать и воровать я не умею и не стану, грабить тоже. Давай стараться жить на те деньги, что мне платят за мою работу». Это было, когда социализм только строили, теперь его уже сломали. А что изменилось?

Сергей Сергеевич помнил эту улицу с детства. Тогда она была другой: она была вдвое у́же и вымощена брусчаткой, как на Красной площади. Он с родителями жил тогда в комнатке в коммунальной квартире не так уж и далеко отсюда, и каждое воскресенье, а суббота тогда была в школе учебным днем, да и для родителей стала выходным уже на его памяти, они всей семьей обязательно навещали бабушку с дедушкой. Иной раз они ходили сюда пешком, потому что троллейбуса было не дождаться. Дедушки с бабушкой уже не было, но все здесь хранило память о них и о его собственном детстве, было родным.

До дома от метро было всего пять-семь минут пешком, но за это время все рабочие неурядицы и проблемы ушли куда-то на задний план. Он шел домой. Он уже был практически дома.

Поднявшись пешком на третий этаж, а он даже с полными сумками предпочитал ходить по лестнице, а не пользоваться лифтом, Сергей Сергеевич подошел к своей двери. Он не стал звонить, чтобы никого не отвлекать от их дел, а открыл сам. На звук открывшейся двери первым отреагировал сын:

– А, это ты, пап. Что ты сегодня так рано?

– Да настроение было какое-то нерабочие, поэтому ушел вовремя. А ты кого ждал?

– Никого. Просто ты обычно позже приходишь, и я подумал, это сестренка после работы заехала.

– А что она звонила, обещала?

– Да нет, просто. Ну ладно, пап, я там с ребятами на связи. Мы только что поели с мамой, так что извини, у нас там команда, мне пора.

– Если чаю или еще что, ты зови, ладно?

– Ладно.

Сергей Сергеевич переобулся, прошел мимо открытой двери в ванную, где, склонившись, стирала жена. На кухне достал купленный творог, хотел было убрать его в холодильник, но оставил на столе, чтобы жена убрала сама, куда ей надо – «где положишь, там возьмешь».

Плотная занавеска, которую опускали на ночь, была подвязана, открывая проход в их комнату. Вообще-то комната в квартире была одна, а дверь в нее была напротив входной двери. Это уже они сами перегородили вытянутую комнату двусторонним шкафом-купе и прорубили в стене второй проход с кухни, в который Сергей Сергеевич вставил из бруса дверную раму. Получилось две мини-комнаты: одна, чуть поменьше, сначала была для дочки, а вторая для него с женой, а позже и с сыном. Когда родственники предложили дочке бесплатно пожить в пустующей однокомнатной квартире, на ее место перебрался сын.

Сергей Сергеевич переоделся, подошел к открытой двери. Санузел в их крохотной квартире был совмещенным, раковина была занята тазиками и стираемой одеждой. Жена по-прежнему стирала в ванной. Он молча стоял и смотрел на жену. Та обернулась.

– Что, уже пришел? Тебе в туалет?

– Я бы еще обувь помыл и руки тоже, – попытался пошутить Сергей Сергеевич.

– Сейчас, минутку. Ну все, иди. Ой! – она взялась рукой за поясницу.

– Ну что же ты руками-то все стираешь? Почему не в машинке?

– Вечно ты всех учишь! Ты, вон, как гвоздь в стену вбить, полку повесить, кран починить, лучше бы сыну рассказал и показал, а с готовкой и стиркой без твоих советов как-нибудь обойдусь.

Сергей Сергеич взял оставленные у двери туфли, зашел в туалет и закрыл за собой дверь.

– Ты суп будешь? – прокричала с кухни жена.

– Что-то мне вообще ничего не хочется, – ответил Сергей Сергеевич, ругая себя, что поддался при ответе своему настроению и эмоциям вместо простого согласия.

– Не хочешь – не ешь. Если передумаешь, кастрюля на плите, еще теплая.

«Что-то я все не так говорю и делаю», – подумал про себя Сергей Сергеевич, тщетно пытаясь сначала горячей, а потом холодной водой смыть с лица остатки сегодняшнего рабочего дня.

Он тщательно вытер руки и подошел на кухне к жене, взял ее за плечи и с улыбкой посмотрел в глаза.

– Ну, здравствуй. Добрый вечер!

– Добрый вечер. Так суп будешь или я его на подоконник переставлю?

– Буду.

– Только половник вымой, а то он грязный вместе с посудой в раковине. И посуду потом всю помой.

– Хорошо, все помою.

Сергей Сергеевич наклонился и поцеловал жену в щечку.

– Ну все, хватит. Ты тут сам, а мне еще стирки на всю ночь.

– Давай я что-то постираю, когда поем.

– Ты постираешь, как же! Я сама. Ты мне потом выполощешь все, а то у меня уже поясницу хватает.

– Хорошо, сделаю.

Жена снова ушла стирать, а Сергей Сергеевич занялся своим ужином.

Он заканчивал мыть посуду, когда на кухню вернулась жена.

– Что-то я устала сегодня.

– Отдохни.

– Где тут отдохнуть, когда даже сесть по-человечески негде.

– Чайник поставить?

– Себе ставь – я не хочу.

– Можно идти полоскать белье?

– Нет, я его только что залила обеззараживающим раствором. Ему минут десять надо постоять. Ну, что у тебя сегодня на работе? Как прошла планерка? Как твой Борис Мансурович?

– Ну, как? Как начальству и положено – ругался.

– Все из-за того документа?

– Да. Только теперь перед всеми начальниками отделов.

– Ну, как наработал, так и получил. Начальству виднее.

У Сергея Сергеевича на мгновение сверкнули глаза, сжались кулаки, он чуть не вскипел, но удержался от напоминания ее же слов в отношении стирки и готовки. Он промолчал, сосредоточившись на заливке воды из фильтрующего кувшина в чайник и стараясь говорить как можно спокойнее.

– Если бы это была исключительно моя вина, то было бы не так обидно. Но еще обиднее, что он из-за меня весь отдел наказывает.

– Как это весь отдел?

– Сказал, что не заплатит за выполненную работу и впредь не будет платить, пока я с этим документом не закончу.

– Так закончи.

– Это невозможно. Я же объяснял тебе не один раз, что теперь нужно другой документ разработать, чтобы утвердили этот, а это около двух лет.

– Это для тебя невозможно, для других все возможно! Вон, твой Витька Бондарев – приехал без году неделя, а уже квартиру купил, а ты меня из года в год только словами кормишь про невозможно. Вот у него, наверное, никаких проблем с Мансуровичем нет, поэтому и все возможно.

– Ну что ты опять? Я же говорил, что он на прежней работе денег сумел скопить, а я сюда с долгами переходил. У него и у жены было по своему дому, один они продали, какую-то иномарку продали. Что же ты сравниваешь?

– Да потому что ты только отговорки ищешь и оправдания, а другие все для своей семьи делают.

Сергей Сергеевич сглотнул хотевшие сорваться с языка слова и пошел заниматься стиркой.

Жена что-то продолжала говорить, чем-то возмущалась на кухне, но за шумом льющейся воды и выполаскиваемого белья слов в ванной комнате было не разобрать. Сергей Сергеевич всеми силами пытался загасить поднимающуюся и никак не желающую отступать бурю негодования от несправедливых, как ему казалось, обвинений. Он не мог понять, что и зачем сейчас говорила его жена. Она же знала, что он не слышит ее. Разве не надо подойти к человеку, если хочешь, чтобы тебя услышали и поняли? Разве тот, кто говорит, не больше других заинтересован в том, чтобы его услышали и поняли? К чему тогда весь этот монолог на кухне, для кого? Кого она убеждает, что он такой плохой, никчемный и во всем виноватый? Саму себя? Он подумал, что ей, наверное, просто надо выплеснуть эмоции, как грязную воду после стирки белья. Он постепенно успокоился.

Когда он вернулся на кухню, жена молча пила чай, и он обрадовался, что все уже миновало. Он налил свежезаваренного чаю в свой стакан в красивом металлическом подстаканнике, подаренном дочерью на юбилей, и тоже сел за стол.

– Ну давай, – спокойным голосом начала жена, – расскажи мне, как ты видишь нашу дальнейшую жизнь, что ты собираешься делать.

– То, о чем мы с тобой говорили, то, на что ты согласилась, то и буду делать. Уволюсь. Поеду за границу консультантом на год. Там будет две вакансии, постараюсь пройти конкурс хотя бы на одну, а это контракт на три года. Возьму вас к себе. Там накопим деньжат, если не на квартиру целиком, то хотя бы на существенный взнос.

– То есть ты собираешься уехать, бросить нас здесь, чтобы мы в этой помойке жили, а сам будешь за границей шиковать?

– Шиковать я не буду. Я же принял их предложение только после твоего согласия. Мы же вместе почти месяц обсуждали все за и против и решали. Ты же согласилась.

– А кто здесь будет по судам таскаться? Все на мне? И дом, и сын, и еще суды?

– С адвокатом мы все обсудили и обо всем договорились. Сейчас надо только ждать определения даты рассмотрения нашего дела против городских властей. Как только дата определится, он даст мне знать, и я обязательно приеду.

– А потом, после суда?

– А что после суда? Ждать официального решения, получить его на руки.

– Но с ним же надо будет по всем инстанциям ездить, чтобы нас восстановили в списках нуждающихся в жилье.

– Ну, извини, это, наверное, мне сделать будет сложнее.

– То есть все на мне?

– Наверное, да, это на тебе. Зато можно будет квартиру купить не по рыночной, а по государственной стоимости.

– Я и говорю, что опять на меня все вешаешь. А что на работе будешь делать? Ты там уже сказал?

– Нет, на работе никто не знает. Только в кадрах, да и то я в сослагательном наклонении говорил, и только про увольнение. Куда, что, как не упоминал и никому говорить не собираюсь.

– Что и Витьке Бондареву не проболтался?

– Ему тем более.

– А что так? Ты же раньше с ним вась-вась, делился абсолютно всем, даже нашими проблемами, как с другом.

– Друг у меня один, зато настоящий – это Андрей. Но я и ему ничего пока не говорил. Для него это, конечно, будет проблема.

– А для него-то с какой стати?

– Ну пока все работы для их компании выполняли мы, а я за все отвечал. Без меня будет сложнее. Конечно, я чему-то своих научил, но им без меня будет сложно.

– Хочешь для всех хорошим быть? И отделу будет тяжело, и другу, а мы тебе кто? Твой Мансурыч, когда узнает, что ты уходишь, тебе вообще не заплатит, а тебе и не надо! Ну, давай, отказывайся от наших денег, раздавай их всяким дашам и клашам, как ты уже делал, когда он им премии срезал. Конечно, тебе же деньги не нужны! Все для других! Тебе насрать, что семья живет в невыносимых условиях. Что у меня уже ни сил, ни здоровья, ни нервов не осталось, что я на сына уже срываюсь. Ты же у нас «хороший»! Что же ты для любимой жены и детей не можешь быть хорошим, заботливым мужем и настоящим отцом? В кого твой сын вырастет? Какой пример он видит перед глазами? Про себя уже не говорю. Сколько раз повторяла, что здесь жить нельзя?! Я здесь задыхаюсь, мне дышать нечем, я жить здесь не могу. Не можешь квартиру нормальную купить, как у всех, тогда сними мне отдельную, чтобы я там жить могла, если тебя здесь все устраивает! У тебя одни отговорки: я работаю, я стараюсь. А нет ни квартиры, ни денег! Ну, купи квартиру, если ты работаешь! Почему все другие живут как люди – одна я как…? Только горбачусь здесь с утра до ночи на вас всех. Я что рабыня, служанка. Работаешь – так найми себе домработницу: пусть здесь порядок и чистоту наводит, по магазинам носится, обеды готовит! Ты утром ушел, сел в своем кабинете и только лясы точишь целый день с анями-манями. Как ни слышу, так будто мужиков у тебя на работе нет – одни бабы. И сам ты как баба! Только языком мелешь, а ничего не можешь! Ни-че-го! А я в этой… Ну, нельзя же это называть квартирой! Ты всю жизнь мою загубил! Если и есть, что хорошего вспомнить, так это только в школе, с мамой, папой и сестрой. А как за тебя вышла, так и жизни больше нет, и вспомнить нечего. Ну что ты молчишь?! Сказать нечего? То мать твоя мозг выносила, теперь ты доводишь. Ну уехали от нее, но здесь же жить нельзя! Или вся твоя любовь – это одна фальшь и сплошное вранье, одни пустые слова? Что ты можешь?! Трепло, а не мужик! Ну как с тобой сын сможет стать настоящим мужчиной?!

Резко открылась дверь в комнату, оттуда вышел сын, встал в коридоре и с исказившимся лицом закричал во всю силу своих легких:

– Хва-тит-а-рать! Оба!

О вернулся к себе и громко захлопнул за собой дверь.

В квартире на мгновение повисла тишина, сквозь которую просачивались казавшиеся теперь не раздражающими, а мирными звуки шумной улицы за окном.

Жена молча ушла в ванную комнату, а Сергею Сергеевичу вдруг в голову пришла чудная мысль: «Эх, знал бы Борис Мансурович, что мне приходится выслушивать дома. Это от своей семьи мне уйти некуда, а на работе всегда можно сделать выбор. Может быть, тогда понял бы, что оскорблениями и публичной поркой от меня вряд ли чего можно добиться. Ну, так незачем мне еще и его проблемы на себя взваливать – своих хватает».

Сергей Сергеевич раздвинул диван-кровать, постелил, лег и задремал. Когда пришла жена, он подвинулся к ней, обнял за плечи и попытался поцеловать.

– Отстань! Отодвинься. От тебя воняет! Фу!

Остатки сна моментально сняло как рукой. Он отодвинулся, насколько это было возможно, повернулся на спину и попытался сдержать подступающие слезы. Справившись с эмоциями, он тихонько встал, взял одежду, вышел на кухню и поплотнее задернул штору.

Он оделся, сел за стол и уставился пустыми глазами в стену. Внутри было абсолютно пусто. Не было ни обиды, ни боли, ни мыслей, ни желаний. Даже чисто женский вопрос «За что?» лишь на миг мелькнул в подсознании и растворился в пустоте. Снова захотелось плакать от собственного бессилия и от того, что его не понимают самые близкие и дорогие ему люди. Даже сын в этом сегодняшнем скандале считал их равно виноватыми, как будто это он, Сергей Сергеевич, кого-то в чем-то обвинял или упрекал, а не просто пытался объяснять, что все не обязательно так, как видится другим.

Вдруг в его голове промелькнула сумасшедшая мысль, и он начал лихорадочно искать бумагу и хоть что-то пишущее, чтобы ее не упустить. Закончив писать, он уже взял себя в руки, постелил на полу кожаное пальто, скрутил куртку себе под голову и, накрывшись банным халатом, заснул.

Утром автопилот, конечно, уже не работал и все требовало от него осознанных действий. Ему не хотелось ни кофе, ни чаю. Он оделся, потом все-таки не удержался и бесшумно подошел к спящей на кровати жене.

Он видел всю ту же молоденькую девушку, в которую когда-то влюбился и которую хотел сделать счастливой. Ему было до боли обидно, и он чувствовал себя виноватым в том, что не может ей объяснить, а она не может понять, что счастье не приходит с квартирой или деньгами, что человека нельзя сделать счастливым – счастливым человек может стать только сам. Он не стал ни касаться, ни целовать ее, как накануне, боясь потревожить сон или вызвать негативные эмоции. С печалью он долго смотрел на нее, потом очень тихо ушел, бесшумно закрыв за собой дверь.

Рядом с кроватью остался листок бумаги, на котором он утром переписал то, что пришло к нему перед сном.