Читать книгу Радости моего детства - Коллектив авторов, Ю. Д. Земенков, Koostaja: Ajakiri New Scientist - Страница 6

1

«Наружной» веры в нашей семье не существовало. Все – атеисты. Мама – коммунист, историю преподаёт. И обществоведение. Ни папа, ни бабушка религиозных речей не ведут.

Только на Пасху приходит тётя Лиза. Вроде как – к бабушке. Тётя Лиза – двоюродная сестра моего отца, дочь бабушкиной сестры. Вернулась из Германии, куда её, ещё совсем девчонкой, угоняли вместе с мамой, бабушкиной сестрой.

Тётя Лиза приносит кулич и крашеные яички.

Под большой тайной бабушка даёт мне попробовать подсохшего кулича и яичко с помятой скорлупой и белком, окрашенным в розовый цвет.

– Христос Воскресе, – вздыхает бабушка.

Я молчу.

– Говори: «Воистину Воскресе!»

– Зачем?

– Так надо.

Если бы я не любила бабушку – ни за что бы не сказала. Я упрямая. Родители мной недовольны. Я нарушаю дисциплину, не слушаюсь, грубо отвечаю. И вообще.

– Воистину Воскресе!

– Ну, беги!

Это сейчас я понимаю, что любила бабушку, и потому…

А тогда… На уровне рефлекса. Когда грубить, кому грубить, что повторять, а что – ни за что…

2

Один раз… Может, перед школой, а может, классе в первом.

Мы с девчонками со двора пошли в церковь. Просто так, в будний день, днём. Конечно же летом. Поглазеть.

Потому что всё запретное – манит.

В церкви никого не оказалось. Даже «дежурная бабушка» куда-то отлучилась. Только таинственные церковные своды, полумрак, запахи и луч солнца из-под купола. И мы, загорелые местные девчонки.

Ух, как сердце стучало, когда мы разбрелись по храму. Здорово как!

А кто самый упрямый или самый «отчаянный»? Танька.

То есть я.

И вот я по лесенке поднимаюсь и прямо в открытые врата. Это теперь я знаю, что это «врата». Тогда я просто шла на свет. На сияющую красоту. Видимо, дело было после Пасхи – врата оставались открытыми.

И вот тут появились «бабушки». Сразу две. И кричат мне:

– Назад, назад! Нельзя! Тебе туда нельзя!

Конечно, я сразу выбежала. И меня, и всех девчонок быстренько прогнали чуть ли не пинками. Обозвали «богохульницами» и всякими другими словами. А мне и подзатыльник отвесили.

Но я – там была. В алтаре.

Куда женщинам входить запрещено. Только монахиням.

У кого только я потом ни спрашивала, что бы это могло означать для меня, – все говорили по-разному. В том числе и священники.

Начиная с того, что я буду за это жестоко наказана (о чём я вспоминала, когда смертельно болела), до того, что это был особый знак: я свяжу свою жизнь с церковью.

Скорее всего, и то, и другое мнение верно.

Но чаще всего мне говорили что-то вроде: «Не заморачивайся».

Третьему мнению я всегда кивала, поддакивала – верила… и не верила.

3

Отступление от семи лет.

В 14 лет я тяжело заболела.

Мама со смущением рассказала мне, что просила кого-то «за меня свечку в церкви поставить». Для мамы это было, наверно, подвигом.

– А этот дурак, дядя Ваня (верующий муж папиной сестры тёти Лизы), говорил, что ты заболела потому, что мы Бога забыли и в церковь не ходим!

Дядя Ваня – серб по национальности, в церковь ходил и тётю Лизу за собой водил. Был он человеком простым, необразованным.

Никому не указ, что говорит какой-то дядя Ваня. Не авторитет.

Но почему-то эта фраза как будто въелась в меня. Не забылась.

Наверно, мы и вправду напрямую не выбираем, что надо забыть, а что – помнить. Однажды увидела во сне своего отца. Отец был крещён в детстве. Верующим не был, хотя в партию вступать не хотел.

И вот вижу я своего отца, восстающего из могилы в страшном виде. И как только он встанет, так что-то тянет его опять вниз, а затем всё повторяется вновь.

– Папа, папа, как мне тебе помочь? Что мне сделать? – кричу я.

Тут появляется высокая женщина, одетая в белое, берёт меня, как котёнка, за шиворот и говорит мне:

– Сколько же можно тебе твердить и тыкать тебя носом, чтоб ты, наконец, пошла в церковь и положила двенадцать земных поклонов перед Господом! За себя и за всю свою неверующую семью!

Я проснулась. Сон был такой силы, что я вышла на кухню, упала на колени и стала молиться за себя и за свою неверующую семью. Но особого облегчения не наступало – ведь я была некрещёной.

Надо было помочь отцу! Но как?

В тот момент я и вспомнила, как поднималась по ступенькам туда, откуда шёл свет.

«Нам не дано предугадать» не только то, как отзовётся наше слово, но и то, как отзовутся в нас какие-то действия, чувства, эмоции, пережитые в почти забытые времена детства.

И я пошла креститься, не совсем ещё понимая, что делаю. Не по каким-то особым знаниям, а чтобы положить эти двенадцать поклонов – именно в церкви.

Что и сделала, когда осталась в церкви одна. После крещения. И правда полегчало чуть-чуть. Картина страшного сна меня оставила.

Понятие же об основах веры и воцерковление пришли значительно позднее. Но это – совсем другие истории…