Читать книгу Полдень, XXI век (июль 2011) - Коллектив авторов - Страница 4

Иначе зачем всё?!

Глухо произнёс, устроив из ладоней подобие шор:

– Усталость и тяжесть… Неизвестно, что всё это значит.

Наедине с собой можно позволить.

Да известно, известно! Наедине-то с собой, в коричневом бархатном кресле, можно позволить: лукавство… от лукавого!

Нужно придумать, пожалуй, защиту против этой коварной комбинации, освободиться от нее, а для этого следует предугадать её конечную цель, роковое её направление, но именно это не представляется возможным.

Прежде удавалось, и не единожды. Защита Ерохина. Против коварных комбинаций. Не только за доской…

* * *

Взять август четырнадцатого. Турнир в Мангейме. Когда всех иностранных участников как потенциальных шпионов с места в карьер упекли в Раштатскую тюрьму, прервав игру. Какие шахматы?! Война началась!

Тюрьма как тюрьма. Ни книг, ни газет. Зато с confPre Фимой Боголем всласть наигрались al'aveugle, то есть вслепую. Этакие les deuxjes geants, как выразился дружище Лилиендаль, два молодых гиганта. Ерохин и Боголь, Россия против Малороссии. Сутками напролёт! Ах, confPre Фима! Собрат и есть!

И дочка надзирателя трижды в день приносила еду вполне пристойную, чирикала с ними жантильно. Мила, мила.

Надзиратель, один-единственный на всю Раштатскую, недовольно пыхтел, наградил заключённого Ерохина четырьмя сутками отбытия в одиночке.

– Ich habe uberhaupt gar nichts zu erklaren!

– Что он сказал? Коллеги, кто владеет немецким? Андрэ, дружище!

– Он сказал: я вообще даже ничего не должен объяснять. Вы слишком дружелюбно улыбаетесь его дочери, дружище.

А, ну за этот грех и пострадать не грех!

И всё же тюрьма есть тюрьма. На волю, на волю! Да, но как? С учётом того, что именно в вещах заключённого Ерохина обнаружен дагерротип, где он – в форме офицера русской армии. Шпион, шпион! Сидеть ему до морковкина заговенья, даже если остальных выпустят.

Во-первых, форма не офицерская, форма воспитанника училища правоведения. Юрист, не офицер. Сличайте, сличайте. Почувствуйте разницу. Среди вас есть юристы? Тогда должны понять. И выпустить.

Во-вторых, самочувствие. Что-то изрядно нездоровится. Доктора бы. Лучше сразу медкомиссию созвать – проверить на всё. Созвали, проверили. Признан негодным к воинской службе. Изъяны не только физические, но и душевные. Психический! Не буйный, тихий, но – психический. Так симулировать невозможно. Уж медкомиссия понимает! Тогда должны понять. И выпустить.

Всё, свободен! Езжайте. На родину, на родину. Через Швейцарию, Швецию – как заблагорассудится. Но езжайте, езжайте! У немецких властей своих психических юристов переизбыток.

* * *

Или взять апрель девятнадцатого. Когда чекисты в Одессе лютовали. И – пришли. В последнюю ночь. Уже яхточка ждала, там – каботажем до Констанцы, специально заученная фраза: Траяску Романиа Маре! Но – пришли…

Тут летай иль ползай – конец известен. До гр. Ерохина в комнате проживал агент британской разведки, офицер. При обыске обнаружен сундук. В сундуке обнаружены секретные документы, написанные по-русски, а также на иностранном.

Доказывай, не доказывай: сундук от прошлого жильца, спал на нём, даже не открывал! Прикидывайся психическим, не прикидывайся! Тряси, не тряси газетными вырезками со стихами про маэстро: Как дивно он творит поэмы – несуществующей вражды! (Недурно пишут в Одессе!)

Ага! Вражды! Во-во!

Несуществующей! Про шахматы!

Ага, конечно!

По законам военного времени: расстрел.

Счастливый случай. Проездом в Одессе – товарищ Минускульский, член Всеукраинского ревкома! Шапочный, но знакомец.

– Стоп!.. Маэстро! Вы ведь маэстро?! Ерохин?! Это ведь вы?!

– М-м. Я.

– Не узнаёте?!

– М-м. Не припоминаю.

– Москва! Колонный зал! Ваш сеанс на тридцати досках! Вы мне – мат на седьмом ходу! Мат Легаля, ещё сказали!

– М-м. Вполне вероятно.

– Слушайте, так рад! Может, ещё как-нибудь сыграем?!

– М-м. Вряд ли.

– Понимаю. Очень заняты?

– М-м. Очень. В частности, сейчас. Меня, м-м, ведут на расстрел. Так что вряд ли.

Член Всеукраинского ревкома – не хрен собачий. Как распорядится, так тому и быть.

Всё, свободен! Развяжите!

– М-м. Благодарствую.

– Что вы, маэстро! Не за что! Это вам спасибо! За то, что вы есть! Почту зачесть связать вас… узами дружбы. Не возражаете?

– М-м. В принципе… Но несколько неожиданно.

– В принципе, в принципе! Не сразу. Сразу у нас только кошки родятся, и контра в расход пускается.

Garde a vous! Внимание и ещё раз внимание! Вскользь о контре – явный нажим. И потом эта долгая тягучая беседа entire nous. Скорее многозначительная, чем многозначная. Prive, в одесской гостинице, в шикарных апартаментах товарища Минускульского. Именно шикарных, не роскошных. Шик – всегда дешёвый, даже если золотые унитазы. Роскошь – всегда королевская, даже если король нищ.