Читать книгу Полдень, XXI век (декабрь 2011) - Коллектив авторов - Страница 2

1
Истории. Образы. Фантазии
Ирина Скидневская
Полковник Крошин к контакту готов

Оглавление

Рассказ


Поезд болидом летел сквозь тьму, оглушительно свистел встречным, стучал на стыках так, что на столике в купе подпрыгивали стаканы. Мелькали полустанки, леса, далёкие огни.

– Уже часов десять едем без остановки. Добром это не кончится. Вот увидите, ждёт нас медицина катастроф, – с верхней полки вещал Стратонов.

– Что ты каркаешь, Серый? – злился Валерка. – Сказано – на сборы.

– Ага, всем университетом. Меня не проведёшь, я неприятности одним местом чую. Учите текст, призывники. Я, такой-то, торжественно присягаю, клянусь свято соблюдать… Как-то так. Эх, дурак я… Хотел же пойти на экономический…

Можно было, конечно, храбриться для виду, но вся их компания – Алексей, Валерка и Коля – знали, что Стратонов прав. Просто так от учёбы не отрывают.

Стоял сухой, удушливый сентябрь. Учебный год только начался, но неожиданно для всех в медуниверситете отменили лекции, а на практических занятиях заставили отрабатывать приёмы оказания первой медицинской помощи. Потом всех распределили по больницам. Четвертый курс, на котором учился Алексей, почти сто тридцать человек, отправили на практику в хирургическое отделение областной больницы. В коридорах из-за студентов было не протолкнуться, больные жаловались на суету и неразбериху врачи ходили злые, и вреда от такой «практики» было больше, чем пользы. Никто не понимал, что происходит, все чего-то ждали.

Каждый день после занятий Алексей с Дашей ходили в парк. Обнявшись, гуляли по аллеям, целовались. Даша училась на втором курсе, встретились они год назад в клубе дельтапланеристов при университете и с тех пор не расставались. Все знали об их большой любви и о том, что они поженятся, как только Алексей получит диплом. Они составляли классическую пару: он огромный, рыжий, всегда сосредоточенный, она маленькая, с длинными темными волосами, смешливая и общительная.

В одночасье с деревьев облетели скрученные листья, покрыли хрустящим ковром убитые жарой газоны. Опасаясь пожаров, листву спешно начали сгребать и вывозить. В ту же ночь люди в военной форме забрали в военкомат пятьсот человек из их вуза, включая преподавателей и первокурсников. Женскому полу не сделали никаких послаблений, словно на счету у военных была каждая пара рук. Стратонова в одних трусах сняли с пожарной лестницы – он пытался уйти по крыше. Майор, пред очи которого Стратонова приволокли, сказал с большим сожалением:

– Дать бы тебе по шее… В машину его!

Так, в одних трусах, Стратонов и приехал на сборный пункт. Утром родная тётка, приютившая его на время учёбы, привезла к поезду пакет с одеждой и провиантом.

На оцепленном перроне за ограждениями толклись родственники, друзья, все кричали, разыскивая своих, махали руками, какая-то девушка громко плакала.

– Лёша! – где-то в толпе надрывалась мать. – Там в сумке шерстяные носки! По ночам холодно! Если будете спать в палатках, обязательно надевай!

Алексей, свесившись из окна вагона, крикнул басом:

– Ладно, ма! Носки надену! Понял!

Вряд ли она услышала его в таком шуме. Когда поезд тронулся, он увидел её. Мать протиснулась к перилам и отчаянным взглядом выискивала его среди других. Поезд шёл, набирая ход, а она всё махала рукой, и ещё долго издалека был виден её голубой плащ.

Когда спало возбуждение и улеглась неразбериха, им разрешили ходить по вагонам. В тамбурах стояли часовые, молодые солдаты-срочники. Студенты делились с ними сигаретами.

Алексей разыскал Дашу. Они вышли в коридор.

– Мне страшно, Рыжик… плохо… – Она уткнулась ему в грудь лицом. – Настроение никакое.

– Ну, ты чего? – расстроился Алексей. – Всё же нормально. Подумаешь, сборы.

– А если война?

– Какая война, зорька ты моя ясная? – Фамилия Даши была Зорька.

– Девчонки включили радио, а там песни военных лет.

– Уже давно бы объявили.

Он наклонился и начал медленно целовать её в мочку уха, в шею. Она уперлась ему в грудь ладонями.

– Не надо, Лёш… Все смотрят, неудобно…

Они поговорили, потом Даша ушла, и Алексей вернулся в купе.


– Лёш, о чём думаешь? – спросил Валерка.

– Да так…

Вспомнил, как он любил отца. Некоторые в восемь лет так беззаветно только собак любят. Отец три года отслужил на флоте, был рослым и подтянутым, неотразимым, как говорила мать, особенно когда по праздникам надевал форму. Однажды завёлся у них в доме мышонок. Пакостил по мелочи, то пакет с крупой прогрызет, то наследит. Бывало, сядет посреди комнаты, сам чуть больше жука, уставится на Лешку своими бусинками и смотрит, смотрит… Будто тщится что-то про него понять. Мать сначала сердилась, а потом тоже начала улыбаться, звать: «Алёшка, иди-ка, дружок твой пришёл!» Отец подловил его и – хрясь ногой, в лепёшку, только хвост в сторону отлетел. «Вот так, морячок, – весело сказал. – Плати за табачок». Возненавидел Алексей его тогда крепко, убить хотелось. Ревел, как девчонка. Давно пора забыть эту старую историю… торчит в памяти, как ржавый гвоздь.

– Мышь же, – неуверенно сказал Коля. – Не собака, не кошка.

– Мышь, – согласился Алексей.

– А сейчас у тебя с отцом как?

– Никак.

Родители давно в разводе, у отца новая семья. Сестра, та часто его навещает. Потом рассказывает, как съездила, приветы привозит. А Алексею после того случая долго мерещилось: вот сделает он что-нибудь не так, и отец его, как того мышонка, – ногой. Без всякой жалости.

– Дураки вы. Ещё пауков пожалейте, – сказал Стратонов. – Видел я одну такую, жалостливую. Паутину веником сметает и шепчет: «Прости меня, паучок…» Ладно, муж ей из-за спины: «Он сказал: прощаю!» А то полный дурдом. Развели тут философию. Папа убил мышку, папа зверь… Закон природы это, а не зверство.

Валерка уставился на него своими круглыми глазами.

– Ты вообще понимаешь, о чём речь? Не надо ему было – при пацане!

Вмешался Коля.

– Извини, перебью. Стратонов, вот у вас в деревне корову ласковыми именами кличут, коровушка моя любимая, кормилица, да? А как молоко перестаёт давать, режут на мясо. А конь, благородное животное, лет двадцать, наверное, пашет на хозяина, любит его. И хозяин его любит, что самое интересное. А потом на живодёрню.

– А что, кормить до самой смерти?

– Не знаю.

– Отстань, а? Сами-то от котлет не отказываетесь.

– Я недавно читал про одно африканское племя, – глядя в тёмное окно, сказал Валерка. – У них в шестьдесят лет человек обязан наложить на себя руки. Пользы от него, считай, никакой, а продукты переводит. А если не хочет отправляться к богам добровольно, ему всем коллективом помогают. Мужчина, женщина – им без разницы. Навалятся, верёвку на шею, и душат. Со смехом, с шутками-прибаутками, мол, радость-то какая, там тебе будет лучше, чем здесь. Очень удобный закон.

– А у нас такого, конечно, нет, – огрызнулся Стратонов. – Ты знаешь, какая у стариков пенсия?

– Ладно, парни, хватит, – сказал Алексей. – Серёга прав. Чтоб такое увидеть, ни в какую Африку ходить не надо.


Через двое суток пути поезд прибыл на захолустную станцию с малоговорящим названием Ивантеево. Дождь заливал перрон и крошечное здание вокзала, и без того просившее ремонта. С песнями, с шутками-прибаутками тряслись в крытых грузовиках по разбитой грунтовой дороге, и когда через два часа добрались до военного городка, затерявшегося в лесах, стало казаться, что всё будет хорошо. Расселились в казармах, в основном, студенческими группами. Потом пошли в столовую, устроенную в переоборудованном складе, где покормили на удивление вкусным, почти домашним обедом. После обеда получали форму и знакомились с городком, стараясь с максимальной пользой потратить два часа свободного времени.

Валерка, который любил все новости узнавать первым, прибежал в казарму возбуждённый и вызвал Колю на воздух– поговорить.

– Где Лёха?

– Где-то с Дашей. Ты чего?

– Колян, знаешь, куда мы попали? Все, кто приехал?

– Знаю, конечно. В Приволжско-Уральский военный округ. В пехоту, к мотострелкам…

– У меня информация поконкретнее: в МОСН – медицинский отряд спецназначения!

– Кто сказал?

– Да есть тут источники… Такой отряд является самостоятельной частью, между прочим. Имеет штамп и гербовую печать установленного образца. А определили нас в сортировочно-эвакуационный модуль. Всех! Вот смотри. Штат МОСНа состоит из ста семидесяти человек. Нас приехало пятьсот. Казалось бы, на три отряда спецназначения хватит. А вот и нет! Отряд один. Интерны и преподы получат статус врачей. Угадай, Колян, куда остальных.

– Ну?

– В первую бригаду!

– Сортировка тяжело раненных?

– Точно. Переменный состав. Не постоянный при окружном военном госпитале, где выхаживают тяжёлых, а переменный.

Коля уставился на Валерку.

– И что ты хочешь этим сказать? Что таскать и сортировать мы их будем, а выхаживать их… не обязательно?

Валерка кивнул.

– Математика, царица всех наук, не лжёт. Трупы будем носить, Коля. Пропускная способность обычного модуля – до двухсот человек в сутки при шестнадцатичасовом рабочем дне. Умножь на три. Шестьсот человек в день. Штабисты сказали, вот-вот введут военное положение. Так что принятие нами присяги вопрос решённый.

– Вот Стратонов обрадуется… Пошли, найдём Лёху. А с кем воюем-то?


Воевали непонятно с кем, если вообще воевали. Из дальних лесов иногда доносились странные стонущие звуки и налетал сильный ветер, ломавший в городке деревья, но никаких явных признаков близких боевых действий не наблюдалось. Солдаты-срочники, занимавшие северную часть казарм, несли охрану части, новобранцы были заняты отработкой приёмов оказания первой медицинской помощи. Готовились к принятию присяги, учились ходить строем, разбирать и собирать автомат.

Всё свободное время Алексей проводил с Дашей. Девчонкам выдали симпатичную тёмно-зелёную форму, и он шутил, что армия ей очень к лицу. Алексей любил с ней разговаривать, она много читала, память у неё была, как у Максима Горького. Сегодня она прочитала ему целую лекцию о знамениях. О том, что когда происходят важные исторические события, люди наблюдают на небе необыкновенные явления. Так, войско князя Игоря стало свидетелем солнечного затмения, но, невзирая на плохое предзнаменование, продолжило свой поход и было разбито. Перед смертью Цезаря косматая звезда светила постоянно в течение семи дней. «Пред смертью нищих мы комет не видим; но небеса, пылая, возвещают смерть властелинов…» – иронизировал по этому поводу Шекспир. О рождении Христа волхвы узнали по взошедшей звезде. В час испытаний небо являло образы Богоматери и святых заступников, которые одновременно видели тысячи людей. А теперь на небе нет звёзд, сказала Даша и так на него посмотрела… Он, конечно, начал её успокаивать – и луна ещё на месте, и солнце светит. Но ему без звёзд тоже было как-то неуютно. Звёзды исчезли перед их приездом, причем, непонятно, только в Ивантееве или где-то ещё. Связи с Большой землёй не было – звонить домой не разрешали. Дни стояли дождливые, и хотя ночью небо закрывали тучи, иногда удавалось увидеть луну. Но не звёзды.

Валерка раздобыл две бутылки водки и однажды вечером привёл в казарму лейтенанта лет пятидесяти, из штабных связистов. Нашли укромный уголок, и лейтенант, налегая на угощение, кое-что рассказал.

– Короче, служивые, тут вам не курорт. Непонятное творится. То воронка в лесу появится, метров сто в диаметре, и всё в небо засасывает, как пылесос, – деревья, землю. А потом на этом месте плешь. А иногда что-то ка-ак хрюкнет в небе… И все померли. Ну, кто в лесу был, зайцы там, птицы.

– А люди?

– Ну, естественно. Если не свезло и в том месте оказался.

– И что это за дела? – допытывался Валерка. – Что у вас в штабе говорят?

– Да никто ничего не знает. Только звонят целыми днями отовсюду, в основном, из Москвы. Линии перегружены, у нас уже уши скоро как у слонов будут. Тут физиков понаехало, академиков… В лесу сидят. Только где конкретно, я вам, пацаны, не скажу!

– Нам и не надо, – успокоил Валерка, подливая огненной воды в пластиковый стаканчик.

– Ладно… Короче, не знают они, что делать. Пока изучают.

– Кого изучают, как?

– А вот как. У них же приборы, – продолжал выбалтывать лейтенант. – Научились вычислять время и место нового удара. И в эту зону посылают испытателей. – Лейтенант смачно выпил, занюхал хлебом и тихо запел: – Комсомольцы… добровольцы…

– Товарищ лейтенант… Олег Иванович… – Валерка осторожно подёргал его за рукав. – Не отвлекайтесь.

Лейтенант посмотрел на Валерку помутневшими глазами.

– Да. Приборами их обвешивают с головы до ног, датчиками всякими с проводами. И ставят в лесу на месте предполагаемого удара.

– Ё-моё, – выдохнул Коля.

– Согласен. Расставят по плану – в шахматном порядке, в линию, по-разному – и ждут. Очень важно, чтоб они с места не сходили. С них же надо показания снимать. После того, как вдарит.

Ребята переглянулись.

– И что потом? – холодея, спросил Коля.

– Кто спёкся в леденец прозрачный, кому ногу, как бритвой, срезало, кому полтуловища отхренотенило. Иногда все целы остаются, но с головой – не того-этого… Вчера девчонку оттуда увозили. Весёлая такая, изъясняется нормально, но – без глаголов. Звёзды же пропали? Как корова языком. Вот и глаголы. Тяжело ей без глаголов. Ну, сами подумайте! Неудобно очень. В общем, жуть там несусветная, пацаны. Люди пропадают, потом за десять километров оказываются. Если сгинул, искать бесполезно. Сначала только в лесах всякие ужасы случались, а теперь по деревням пошло. И уже без предупреждения. Допустим, никто в этом месте не ждал, а оно шарахнуло. Вот присягу примете, сами всё увидите.

– А откуда берутся испытатели? – спросил Алексей.

– Из сознательных, конечно, откуда ещё. Дело это добровольное, без вариантов.

Больше ничего конкретного разузнать не удалось.

– А кто всё это делает? – волнуясь, вопрошал Валерка. – Кто враг-то?

– А я знаю? – меланхолично отвечал разомлевший лейтенант. – Знал бы, мне бы Героя дали…


– Я, Белоусов Алексей Александрович, торжественно присягаю на верность своему Отечеству – Российской Федерации. Клянусь свято соблюдать Конституцию Российской Федерации, строго выполнять требования воинских уставов, приказы командиров и начальников. Клянусь достойно исполнять воинский долг, мужественно защищать свободу, независимость и конституционный строй России, народ и Отечество!

Опустившись на одно колено, Алексей поцеловал знамя и вернулся в строй. В женском ряду напротив стояла Даша. Длинные тёмные волосы заплетены в косу и убраны под пилотку, взгляд строгий и совсем чужой…

Присягу принимали долго; потом на плацу появились школьники в белых рубашках и начали звонкоголосо рассказывать стихотворение Константина Симонова, которое в пятом классе Алексей точно так же читал на каком-то празднике:

Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины,

Как шли бесконечные злые дожди,

Как кринки несли нам усталые женщины,

Прижав, как детей, от дождя их к груди…


Оба прадеда Алексея в Великую Отечественную воевали. Дед Егор не успел совершить никаких подвигов, его убило в первом же бою, под Москвой. А дед матери, Никита Алексеевич, прошагал по военным дорогам пол-Европы. Бил фашистов и из пулемёта, и из автомата, из положения лёжа и в полный рост. Был ранен в палец и дважды контужен – можно сказать, повезло. Представлялся к наградам. Дома у него осталось шестеро детей. После Победы они каждый день бегали на вокзал встречать его с войны. Кончился май, потом и лето прошло, а его нет. В один из сентябрьских дней бабушка повязала свой лучший платок и сама пошла на вокзал. И встретила – дорогого, единственного. Вместе они прожили восемьдесят один год. Умер Никита Алексеевич Белоусов в девяносто девять лет, ненадолго пережив жену.

Ты знаешь, наверное, всё-таки Родина —

Не дом городской, где я празднично жил,

А эти просёлки, что дедами пройдены

С простыми крестами их русских могил.


По русским обычаям, только пожарища

На русской земле раскидав позади,

На наших глазах умирали товарищи,

По-русски рубаху рванув на груди.


За Родину, за Сталина… Навойне было тяжело. Тяжело и страшно.

– Перед наступлением – артподготовка. Целый час снаряды над головой летают. Рёв стоит страшенный. Вот так шинелью закроешься с головой, уши заткнёшь и ждёшь. Некоторые с ума сходили. Ну, ладно, в окопе страшно сидеть, а вылезать-то ещё страшней. Бывало, командир надрывается: «За мно-ой… в атаку!» – а все сидят. И боевые сто грамм не помогают. Тогда проходит политрук по окопу: «Коммунисты, выходи… Вперёд, ребята!» – «Ура-а-а… – кричим. Тихо так начинаем, потом смелее, громче, заводим себя: – За Родину… за Сталина! Ура!» Выскочим, и тогда уже остальные за нами. Ну, а как? Это ж не просто – лезть под пули… Я в партию перед боем вступил. Вызвали меня. «Ну, что, Никита Алексеич, готов умереть за Родину?» – «Готов, – отвечаю, – всегда готов». – «Тогда считай себя коммунистом. Принимаем тебя в нашу родную Коммунистическую партию!»

Нас пули с тобою пока ещё милуют.

Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,

Я всё-таки горд был за самую милую,

За горькую землю, где я родился,


За то, что на ней умереть мне завещано,

Что русская мать нас на свет родила,

Что, в бой провожая нас, русская женщина

По-русски три раза меня обняла.


Алексей смотрел на Дашу, в её дорогое, любимое лицо, по которому бежали слёзы. И Даша смотрела на него.


После принятия присяги с дисциплиной стало гораздо строже, и свободного времени почти не оставалось. Перед сном, в казарме, как всегда, начинались разговоры. В тот вечер Алексей вдруг почувствовал себя плохо, хотя никакой видимой причины для этого не было. Он лёг на койку, ребята собрались рядом.

– Валерка, ты у нас всё знаешь, – сказал Коля. – Где звёзды?

– Произошло неконтролируемое размножение нанороботов, которые заслонили свет звёзд.

– Я тебя серьёзно спрашиваю.

Оседлав стул, Валерка принялся ораторствовать:

– В принципе, объяснений может быть много. Секретное оружие, опасный физический эксперимент, неожиданное открытие – например, антигравитация, высвобождение энергии из вакуума… Недавно в Штатах предлагали создать кобальтовую бомбу невероятной силы. Как универсальное оборонительное оружие. А представляете, сколько новых видов вооружений просто засекречено? Или такая гипотеза. Слышали, поди, про магический квадрат Ло Шу? – Валерка написал на листке несколько чисел:

4 9 2

3 5 7

8 1 6

Вот, полюбуйтесь на сей уникальный математический феномен. Здесь сумма элементов по горизонтали, вертикали и диагонали равна пятнадцати. Китайцы открыли её по наитию. С древности она считается в Поднебесной ритмическим образом Вселенной. Проще говоря, эта матрица задаёт космический ритм.

– Как это? – спросил Коля.

– Китайские мудрецы полагают, что всё внутреннее и внешнее во Вселенной является потоком энергии. Любое событие, действие, даже мысль обладают определённым ритмом, а следовательно, имеют своё числовое выражение. А сейчас что-то разладилось в мире, произошла утрата вселенской гармонии. Аритмия, сбой. А раз сломал матрицу – получи. По большому счёту, это месть богов.

– А почему только русские страдают?

– Ещё неизвестно. Мы же ничего не знаем.

– Ну, а я как самое примитивное существо из собравшихся, – с усмешкой сказал Стратонов, – выдвигаю свою, естественно, самую примитивную, версию.

– Ой, наверное, про планету Нибиру, – ввернул Коля. – Долетела-таки до нас, проклятая?

– Не умничай. Без китайцев здесь не обошлось, это точно. Азиаты всегда были и будут хитрее всех. Никто и охнуть не успел, а Китай уже сверхдержава. С супер-оружием. Они давно на наши территории зарятся. В Сибири их – тьмы и тьмы. Мне двоюродный брат рассказывал, как люди приезжают в брошенные деревни могилки проведать, а из полуразвалившихся домов пырскают в разные стороны ваши мудрые китайцы.

Алексей возразил:

– Если в России полно китайцев, станут ли они по своим палить?

– А ты сомневаешься? У них народу хватает, не жалко.

– Стратонов, почему мне всегда так противно тебя слушать? – сказал Валерка.

– Потому что есть люди, которым правда глаза колет. Ты входишь в их число.

– Ловко завернул, не придерёшься. Недаром у тебя фамилия такая говорящая.

– Слушай, я твою фамилию не обсуждаю!

– Да пожалуйста. Молотов моя фамилия. Если ты забыл.

И вдруг Коля сказал каким-то чужим голосом:

– Пацаны, мы должны Лёхе сказать, пока не началось.

Алексей оторвал голову от подушки.

– Что сказать?

– Лёша, тут такое дело… – Коля замялся. – В общем, Даша записалась к испытателям. Сегодня письмо тебе принесли. – Он полез в тумбочку. – Вот…


«…Рыжик, ты сильно не переживай, если что. Не хочу тебя успокаивать и говорить: ну ты же знаешь, я везучая. Не за тем я туда иду, чтобы мне повезло. Не могу отсиживаться за чужими спинами. Понимаешь, в жизни каждого рано или поздно наступает звёздный час, но не в смысле славы, я не об этом. Жил, жил человек, и вдруг настала минута, которая может всё проверить или всё изменить. Иногда ты можешь не знать, что именно сейчас и только от тебя что-то зависит. А иногда ты понимаешь это с пронзительной ясностью. Лёша! Час мужества пробил на наших часах, и мужество нас не покинет. Сегодня мы будем стоять там с ребятами, и если они нас всё-таки видят, пусть знают: ничто не заставит нас опустить голову. Так уже было, на той далёкой-далёкой войне, когда противник не прятался за облаками и ещё можно было посмотреть ему в лицо. Тогда тоже кто-то ложился под танк. И не собирался возвращаться, пока не победит. Пожалуйста, не считай это глупостью. Если мы стоим и просто смотрим на небо, это не значит, что мы не сражаемся. Люди мы или нет, Лёшик, милый? Должны мы защищать тех, кто нам дорог? Или просто слабее? Я очень тебя люблю. Не обижайся на меня… прости…»


– Дай ему нашатыря, – сказал Коля.

Валерка достал из аптечки пузырёк, полез за ватой.

– Засунь свой нашатырь знаешь, куда? – тяжело дыша, сказал Алексей.

– Ну ладно, – сразу согласился Валерка, – засуну. Ты как?

Алексей отвернулся к стенке и без сна пролежал до рассвета.

Пока не раздался пронзительный вой сирены.


В четыре часа утра мотострелковая часть, в которой нёс службу полковник Крошин, была поднята по тревоге. По последним данным, серьёзно пострадало село Баженовка, расположенное в ста километрах от Ивантеева. Требовалось немедленно доставить туда медиков и эвакуировать оставшихся в живых жителей. Баженовка была крупным селом в шестьсот дворов, и нападение на неё могло означать серьёзные человеческие жертвы.

Крошин руководил отправкой машин и не мог отделаться от мысли, что его голос звучал неубедительно, когда он сообщил врачам, что окружной госпиталь предупреждён о скором прибытии большого числа пострадавших. Все отводили глаза, потому что знали: нет там пострадавших, есть только убитые. И такая война не затянется надолго. Плохая мина при плохой игре…

– Товарищ полковник! – К Крошину подбежал молодой связист из штаба, отдал честь. – Вас срочно к телефону! По правительственной связи!


…Положив трубку, Крошин постоял с задумчивым выражением на лице и отправился в кабинет командира части. Дверь была приоткрыта. Едва он появился на пороге, донеслось раскатистое:

– Заходи, жду!

Трубников, с потным и красным лицом, почему-то одетый с утра, или, лучше сказать, с ночи, в парадный генеральский китель с золотистыми погонами и белую рубашку, курил, стоя у окна. Сквозь неплотно задёрнутые портьеры пробивался серый рассвет.

Крошин выпрямился в приветствии. Трубников пожал ему руку, грузно утвердился в кресле за столом и включил настольную лампу.

– Присаживайся. Звонили?

– Только что, – ответил Крошин. – Ввиду сложности предстоящего задания, советовали попрощаться с родными.

– Попрощался?

– Нет, конечно. Только жену пугать. Мы и так здесь, как на вулкане.

– На всякий случай, позвони, Виктор. Ты ещё не всё знаешь, – пристально глядя на него, сказал Трубников. – Помнишь анекдот? Одна блоха спрашивает другую: «Как ты думаешь, есть ли жизнь на других собаках?»

– Ну?

– Так вот, она есть. Тебя к инопланетянам посылают.

– Куда? – Крошин опешил. – Обалдели все?

– Тут обалдеешь. Сам видишь, что творится. Мне официально сообщили: два года назад был установлен контакт с внеземной цивилизацией. Когда у нас звёзды пропали, наши подали сигнал SOS. Сегодня они, ну, эти, объявили, что хотят тебя видеть.

– А я-то им зачем?! Мы с ними вроде не знакомы!

– Ты меня спрашиваешь, да? Меня? – От раздражения даже седоватый ёжик на голове Трубникова встопорщился злее. – Я приказ получил: обеспечить прибытие такого-то из пункта А в пункт Б!

– Да ладно, Жень, чё ты орёшь-то? – хмуро сказал Крошин. – Я не глухой.

– Как разговариваете со старшим по званию, полковник?! – рявкнул Трубников. – Обращайтесь по форме!

Типичная переадресованная агрессия… Крошин вскочил и, вздёрнув небритый подбородок, с хрустом вытянулся в струну. Сидящему Трубникову даже показалось, что двухметровый Крошин макушкой ввинтился в потолок.

– Виноват, товарищ генерал-майор! Разрешите обратиться!

– Разрешаю!

– Умеете, говорю, подбодрить в трудную минуту!

– Шею не сверни… Давай посерьёзнее, Виктор, мы не на танцы тебя провожаем. Да сядь ты! – Трубников с сердитым видом отёр с лица пот. – Ещё три села накрыло. Уже не полосой… зигзагом прошло. Заготовители в лесу клюкву собирали, вернулись – из живых никого.

– Направленное действие… По мирному населению… Суки, – скрипнув зубами, сказал Крошин. На душе у него стало так тяжело, будто по ней танком проехали.

– И это ведь ещё не конец. Помни об этом, когда там будешь.

– Подожди, а это точно не розыгрыш? Давай ещё раз – куда я еду?

– Поедешь на встречу с инопланетянами, – со значением повторил Трубников. – Это задание такое. Приказ самого.

– Так…

– Степень ответственности осознаешь?

– Пока не очень. Сделаю, что смогу.

– А надо, очень, Витя, надо! На задании думай осторожно. И без матов. Кто их, человечков зелёных, знает, вдруг мысли читают?

Они встретились глазами. В другое время Крошин не удержался бы и обязательно сострил. Но не теперь.

– Эти могут, – сказал он серьёзно. – А о чём думать?

– О главном, – отрезал Трубников. – Я должен как можно лучше исполнять офицерский долг. Я люблю свой народ. Мы вместе, значит, мы сила! В таком вот героическом разрезе.

– А говорить тоже героическое? Поможите, люди добрые, сами мы не местные?

Трубников негодующе фыркнул, засунул руку под китель, к сердцу, как обычно делают при болях, и задумался.

– Ты пойми, это ведь не праздный вопрос, генерал, – нерешительно сказал Крошин. – Я дипломатом не работал. Просить иль не просить? – Никогда и ничего не просите… Как быть?

– Да хрен его знает… На месте сориентируешься. Вот сейчас пойдёшь в секретный отдел к Дорохову, он тебя нацелит.

– Ну, Дорохов-то – да. Этот нацелит.

– Ну, извините… Чем, как говорится, богаты. А вызывают – значит, нужен ты там, что-то решается. Только у меня такое чувство, Витя, что в эти часы решается всё… то есть абсолютно всё.

– Вот так живём, служим, в шахматы играем, детей растим, мечтаем их в отпуск к морю свозить, а потом – раз! – и всё накрылось медным тазом? – Крошин тяжело вздохнул. – Я гулял в игрушечной чаще и набрёл на лазоревый грот. Неужели я настоящий, и действительно смерть придёт?

Трубников оторопело взглянул на него.

– Ты давай, не нагнетай… Мандельштам, конечно, хороший поэт, но ты его сейчас не к месту…

Теперь Крошин вытаращил глаза.

– Ты читал Мандельштама?

– А что, я, по-твоему, не русский, чтоб не читать Мандельштама? – с пол-оборота завёлся Трубников. – Хватит мне тут морочить голову! Нашёл время.

– Женя… Вдруг я всё испорчу?

– А ты не порти. Мы в тебя верим, не подведи. Давай, топай на инструктаж. У нас на всё про всё сорок минут. Да, и не забудь сдать оружие.

– Обязательно?

– Приказ. Пойдёшь с голыми руками. И проверь, чтоб в карманах ничего такого не было, похожего на оружие, – карандаша, ручки, ну, ты понял. Может, всё-таки позвонишь Людмиле?

– Не буду я. Она офицерская жена, ей не привыкать. Скажешь, отправили в командировку. Ну? Что ты так смотришь на меня своим пытливым взглядом?

Трубников хмыкнул.

– Коленки не дрожат? Честно?

– Чего? – искренне изумился Крошин. – Из-за гуманоидов-то? Мы с тобой в Чечне и не такое видали.

– Люблю я тебя, чёрта, – с одобрением сказал Трубников. – Знаешь, что я думаю? Правильные ребята эти инопланетяне, по адресу обратились.


Майор Дорохов, как всегда, своими рекомендациями довёл Крошина до белого каления. Ты, де, Крошин, пять раз подумай, прежде чем на такой важной встрече рот открыть. По возможности, дай нам знать, прибыл, мол, на место, всё идёт по плану. «Ага, с Луны флажком тебе помашу, – зло сказал Крошин. – По какому плану, Дорохов?» А тот долдонит: «Если они у тебя крови попросят, не отказывай. Ну, или органы. Тебе же не жалко? Ради всего человечества?» Крошин аж взвыл. В сердцах помянул мать Дорохова. Хотя она, конечно, не при чём. Много всего такого Дорохов наговорил, интересного, разве что не поручил секретные карты у принимающей стороны срисовать.

Потом Дорохов исчез, а в кабинет вошёл незнакомый штатский в строгом сером костюме, нестарый, но седой как лунь. Выглядел и говорил этот человек так серьёзно и так внушительно, что у Крошина даже мысли не возникло включить критическую область сознания.

– Слушайте очень внимательно, Виктор Сергеевич. Вам следует знать три вещи: что происходит, с кем вам предстоит встретиться и как вы должны себя вести. Я буду предельно краток. Процессы, которые мы наблюдаем, для нас непостижимы в силу их сверхсложности. Конечно, несколько версий происходящего у нас имеется. Но даже если бы мы знали, какая из них верна, мы не смогли бы сами остановить катаклизм. Сейчас агрессия наблюдается по всей широте в восточном и западном полушарии. Удары точечные, но они становятся всё более осмысленными, прицельными. Большие города пока не трогают, но, скорее всего, это вопрос времени. Тогда начнётся вытеснение людей из культурных и промышленных центров. Поясню, чтобы вы лучше поняли. Способность быстро воздействовать на всю территорию Земли и управлять людьми отвечает сразу двум из шести равноценных признаков абсолютного оружия. Человечество на грани гибели. При этом вероятностны и остальные признаки, которые мы просто не можем проверить: выделение огромного количества энергии, способность к саморепликации, дешевизна и лёгкость производства в кустарных условиях и возможность достижения интеллектуального превосходства над людьми. В таком случае, срок жизни человечества сокращается в разы. В ближайший час – а мы очень на это надеемся – вы увидите представителей иной цивилизации. Возможно, для агрессоров их присутствие является единственным сдерживающим фактором. Мы получили достаточно доказательств того, что в контакт с нами вступил сверхразум. Трудность в том, что мы не можем предсказать его поведение, так как не знаем главного: какие ценности он исповедует и каковы его цели. Мы можем только молиться о благоприятном для нас исходе контакта…

Время от времени он вытирал носовым платком сильно вспотевшее лицо, и в эти мгновения в его глазах Крошин читал отчаяние, ту самую бессильную чёрную тоску, которая в последние несколько недель гложет их всех в этих бескрайних лесах.

– Наверное, вас беспокоит вопрос, почему они избрали именно вас. Всё указывает на случайный выбор. Либо вы подходите им среднестатистически. Важно следующее. Если они поинтересуются, как мы, люди, себя позиционируем, ответьте: царство «животные», подцарство «эуметазои», раздел «билатеральные», подраздел «вторичноротые», тип «хордовые», подтип «позвоночные», класс «млекопитающие», подкласс «плацентарные», отряд «приматы», подотряд «сухоносые», инфраотряд «узконосые», надсемейство «человекообразные», семейство «гоминиды», подсемейство «гоминины», триба «гоминини», подтриба «гоминина», род «люди», вид «человек разумный», подвид «человек разумный разумный». Это мы. Вы, я, все.

Крошин позволил себе уточнить:

– Разумный-разумный?

– Нет, с паузой: «человек разумный разумный», – терпеливо пояснил штатский. – Это специальный термин. Homo sapiens sapiens. Вот, возьмите, я тут записал научную классификацию. – Он протянул Крошину свёрнутый листок.

– Не надо, я запомнил. Подождите… Для верности. Триба «гоминини», подтриба «гоминина»… Всё.

– Шутите?

– Да нет. Я на память не жалуюсь.

Штатский задумчиво потёр переносицу.

– Много читаете? – Крошин кивнул. – Ну да, ну да. А шпаргалку всё-таки возьмите. Вы когда-нибудь определяли свой показатель ай-кью? Уровень интеллекта?

– Доводилось.

– И?

– Тесты разные, но результаты были неплохие.

Крошин заметил, что настроение штатского заметно улучшилось.

– Теперь о поведении. Даже если вы увидите существо, гм, странного вида, не нужно смотреть на него так, будто перед вами ожившая мумия Ленина. Держитесь уверенно, но сдержанно. По-военному. Да, так будет лучше всего. Как на совещании у главнокомандующего.

– Понял, – проронил Крошин.

На вопрос, боится ли он смерти, Крошин ответил, что хотелось бы, конечно, ещё пожить, но если потребуется… Всегда. Ему не привыкать рисковать жизнью ради Отечества.

– Отлично, – сказал штатский. – А всё остальное пусть вам подскажет сердце и жизненный опыт. Ну, что ж, Виктор Сергеевич, близится час икс. Присядем на дорожку.

Они посидели, молча глядя на свежевымытые крашеные половицы, потом поднялись и вышли на крыльцо, где их ждал генерал со взводом автоматчиков. Крошину подали плащ-палатку и каску, он надел их и стал похож на остальных.

– С Богом! – Штатский оглядел Крошина, пожал ему и Трубникову руку и ушёл.

Ехали они недолго, минут десять по грунтовой дороге до ближайшего леска. Новенький «Урал», приспособленный для перевозки людей, легко брал подъёмы, в нём почти не трясло. Трубников сел в кабину, Крошин залез вместе с автоматчиками в кузов и ехал под особо пристальным вниманием молодого бойца-срочника. Парень сидел напротив, как все, поставив на пол перед собой автомат и крепко сжимая его побелевшими пальцами.

– Что, боец, приказ? – спокойно спросил Крошин.

– Так точно, товарищ полковник, – не сводя с Крошина прищуренных глаз, ровным голосом ответил автоматчик. – Приказано беречь вас, как зеницу ока.

Грузовик остановился. Лес далеко просматривался сквозь тонкие березки и редкие поникшие кусты. День перевалил на вторую половину, с хмурого неба сеялся мелкий дождь, зарядивший неделю назад. Осень выдалась холодной и слякотной. Последняя осень?

Они шли цепочкой: двое солдат, Трубников, за ним Крошин и остальные. Приземистый генерал нёсся по опавшей листве, не отставая от молодых бойцов и не оглядываясь. На два его шага гиганту Крошину требовалось сделать всего один, и очень скоро его начала мучить отупляющая монотонность, которая фатально проступала во всём: в погоде, ландшафте, в размеренности их движений. Это было как в надоевшем сне, снившемся ему теперь с раздражающим постоянством. Он бежит, но движения его замедлены. Он знает, что у него много дел, но опаздывает. Он старается, из кожи лезет вон, но от этого только хуже. Противный сон. Всё дело в усталости. Стоит немного расслабиться, и она наваливается, расплющивая тело и мозги. За пять минут ходьбы Крошин почти забыл о предстоящей ему миссии.

Остановились они посреди большой поляны.

– Значит, так, бойцы, – негромко сказал генерал, доставая пистолет. – Рассредоточиться, окружить поляну. Ни при каких условиях не открывать огонь. Не двигаться. Повторяю: с места сходить только по моей команде! Нарушителей приказа отдам под трибунал. Кто что не понял? – Он сделал секундную, чисто формальную паузу. – Выполнять приказ!

Автоматчики рассеялись между деревьев.

Крошин поднял голову, разглядывая блёкло-серое небо. На лицо сразу упали несколько холодных капель. Вот сейчас Трубников подаст знак, небеса воссияют, и на поляну сядет диск, испускающий яркие лучи. Или вытянутое яйцо с тремя шпорами на носу – говорят, такие тоже бывают. Из двери с непонятной надписью из светящихся знаков спустится лестница, по ней сойдут маленькие лупастые существа в обтягивающих комбинезонах, возьмут его, Крошина, под белы руки и заберут на небо. И вот он уже летит, и ему дарят звёзды свою нежность

– Полковник Крошин!

Он очнулся. Генерал стоял напротив и глядел Крошину прямо в лицо.

– Слушай мою команду! – Суровый голос его прозвучал торжественно, как на параде. – Повторите за мной: «Полковник Крошин Виктор Сергеевич к контакту готов!»

И Крошин повторил. И в ту же секунду исчез, испарился в воздухе, оставив в пожухлой траве свою полную амуницию, включая сапоги и исподнее.


…Рубка управления, огромный пульт с мерцающими огоньками, экраны разной формы и величины, герметичные двери… Земля в иллюминаторе, Земля в иллюминаторе… – нет, ничего этого не было. Крошин, в чём мать родила, сидел в белом пластиковом кресле в пустой комнате со светлыми стенами. Напротив него в таких же креслах расположились двое мужчин картинно-краси-вой внешности. В отличие от Крошина, они были одеты – можно сказать, с иголочки, в тёмно-серые костюмы из хорошей шерсти и дорогие туфли. Оба были не при галстуках, но в белых рубашках. Их сильное сходство с манекенами наводило на мысль о нарочитой карнавальности. Даже волосы, отливавшие глянцем, у обоих были одинаково зачёсаны назад. Камуфляж, решил Крошин.

Кто из них главный, он разобрался быстро. Один из мужчин, темноволосый, всё время молчал. Его мысли озвучивал второй. Говорил этот «переводчик» по-русски чисто, без акцента, но баритон его был довольно блёклым, лишённым выразительного тембра, а речь бедна на интонации.

– Добрый день, полковник Крошин, – сказал он.

Крошин закинул ногу на ногу и промолчал, не из-за растерянности, а скорее, от раздражения. Он знал, что не должен начинать разговор с претензий, но внутри у него всё кипело.

– Вас что-то беспокоит. – В голосе переводчика прозвучало сомнение.

– Я голый, – с трудом сдерживаясь, напомнил Крошин. Царство «животные», отряд «приматы», так вас растак… – Я боевой офицер. Мужчина. Человек. Землянин. Я не могу сидеть на дипломатическом приёме без штанов. Здесь не баня.

В тот же миг он обнаружил, что снова одет.

– Наши убеждения не позволяют проникать в ваш внутренний мир без вашего согласия. Не могли бы вы пояснить, что чувствовали, когда сидели раздетым? Неудобство, страх, горе, раздражение, удовольствие, сексуальное возбуждение?

– Стыд. И гнев. – Крошин не знал, стоит ли снимать плащ-палатку и как это сделать, не вызвав нежелательной реакции. Но каску, расстегнув ремешок, снял и положил себе на колени. Они наблюдали за ним, и их неоскорбительный интерес его успокоил. – Я могу раздеться?

То одеться, то раздеться… Не слишком вдохновляющее начало.

– Можете.

Пахнущий осенним лесом плащ уместился на спинке кресла, каска легла на пол. Вот теперь совсем другое дело. Крошин незаметно погладил пальцами коленку. Дырочка от сигареты, аккуратно заштопанная женой, была на месте.

Возникла пауза. Инопланетяне, глядя на него, молчали, Крошин тоже. Он деликатно выжидал. Инициатива не могла исходить от него.

– Полагаю, вы хотите поговорить с нами о природе земного катаклизма? – наконец сказал переводчик.

– Так точно, – весь подобравшись, подтвердил Крошин.

– В целом, наши наблюдения сводятся к следующему. Во-первых, в пространстве, которое мы контролируем, не обнаружено внешней угрозы для Земли. – Переводчик внимательно посмотрел Крошину в глаза, видимо, искал подтверждения, что его понимают. Крошин едва заметно кивнул.

– Значит, это не инопланетная агрессия?

– Нет. Далее. Планета не избавляется от людей. Вы беспокойные гости, но вас терпят.

Земля как живой организм. Об этом Крошин сто раз читал в книгах со звездолётами на обложках. Что ж, это не удивительнее того, что с ним сейчас происходит.

– Отпадает случай с политическими разборками.

– Понятно…

– Это не эксперимент и не секретное оружие, пущенное в ход психопатами или религиозными фанатиками.

А вот это было неожиданно. Крошин, как и многие другие, склонялся именно к этой версии. Тогда что это, чёрт подери?

– Тогда что это? – сдержанно спросил он.

– Это вторжение из другого мира. Вы называете такие миры параллельными.

Пришла беда, откуда не ждали… В первые дни после нападения они собирались в штабе, в прокуренном кабинете Трубникова, и орали до хрипоты, изображая мозговой штурм. Сейчас Крошин отчётливо вспомнил, как кто-то кричал про хрень из параллелей. Его быстро заткнули, определив как «фантаста недоделанного». Не имеет смысла обсуждать то, с чем невозможно бороться, сказал кто-то из аналитиков. Крошин был в корне с этим не согласен, хотя спорить не стал. Но можно ли назвать борьбой то, что они сейчас делают – подбирают раненых, хоронят убитых и проклинают пустоту, сожравшую звёзды над их головами?

– Вы обратились к нам за помощью. Пока что мы предотвратили две попытки применить ядерное оружие и временно блокировали все виды подобного вооружения. Возможно, мы согласимся рассматривать переживаемые вами несчастья как глобальную экологическую катастрофу. Но мы готовы помогать только братьям.

Братьям по разуму?

– Что это значит? – хмуро спросил Крошин.

– В вашем случае для нас важны точки соприкосновения в области морали, – сказал переводчик.

Господи, помоги нам, подумал Крошин.

Слева от него в воздухе возникла панорама лесов, полей и рек. Кресла сами развернулись, чтобы Крошину и его собеседникам было удобнее смотреть. Фильм был о событиях, происходящих в их местности. Камера с высоты птичьего полёта показала армейскую часть – мелькнули серые здания казарм, штаб, склады, люди – и поплыла дальше, над дорогами, ведущими к Баженовке. По ним, утопая в грязи, в сопровождении мотострелкового батальона ползли два десятка грузовиков с врачами, молодыми медиками, что прибыли недавно. Крошин сам провожал эту колонну, а теперь смотрел на неё не пойми откуда. Потом камера переместилась к артиллеристам. Из мобильных ракетных установок сегодня впервые стреляли в мутное небо над лесами за Баженовкой и сейчас готовили орудия к очередному залпу.

– Подобные действия вызовут тяжёлые последствия, – сказал переводчик. – Физика пространства в этом районе изменена, через некоторое время все снаряды вернутся обратно. Должен заметить, что мы крайне разочарованы состоянием вашей фундаментальной науки.

– Я могу, – Крошин заскрипел зубами, – предупредить наших?

Картинка исчезла, а кресла неожиданно придвинулись к Крошину. Теперь темноволосый и переводчик сидели совсем близко и ещё внимательнее всматривались в лицо полковника.

– Вы понимаете, что это даже не полумера?

– Понимаю. Всё я понимаю… Но идёт война, а я человек военный, я не могу бездействовать! – быть может, с излишней горячностью произнёс Крошин.

– Говорите.

– С кем?

– Говорите! – с нажимом повторил переводчик.

– Женя! – наклонившись, гаркнул Крошин в пол. – Ты меня слышишь?

В комнате раздался озабоченный голос Трубникова:

– Слышу! Кто это?

– Это Крошин!

– Ты где?!

– На небе, где ещё! Слушай меня внимательно! – Крошин торопился. – Пусть артиллерия прекратит палить! Всех срочно эвакуировать из района дислокации орудий! Людей выводите! Как понял?! Приём!

– Вас понял! – крикнул Трубников. – Прекратить пальбу и эвакуировать людей!

– Передай всем: не стрелять! Опасно! Ждите!

Трубников не тупой, поймёт. Сидите тихо, как мыши, пока не решат, что с нами делать…

– Слушаюсь! – совсем не по уставу отреагировал генерал.

– Конец связи!

Не дав Крошину опомниться, без всякого перехода, переводчик спросил:

– Если представится возможность призвать к ответу тех, кто убивал ваших соотечественников, что вы сделаете?

Передушу всех в порядке очереди, подумал Крошин. Собственными руками. Только бы добраться.

«Пять раз подумай, Крошин, прежде чем на такой важной встрече рот открыть…»

– Ответить должен тот, кто отдавал приказы, – сказал Крошин. – Судить их будем.

Переводчик выразил одобрение вежливым кивком. Как-то слишком всё гладко, подумал Крошин. Не расслабляться.

– Нам было бы интересно взглянуть на одного из представителей человечества вблизи. При этом он должен заниматься одним с вами делом и максимально соответствовать вашему идеалу.

– Военный?

– Желательно.

Крошин лихорадочно соображал. Трубников? Караулит Крошина на поляне, чего на него смотреть… Дорохов? Господи, помилуй. Надо кого-то из своих, из гранатомётчиков. В Баженовку он отправил первый батальон. Значит? Стрыков?! Звягинцев?! Докучайло?! Проверенные парни, только больно горячие, не сдержанные на язык… могут дров наломать – перед инопланетным-то разумом…

– Мы видели совсем юные лица, – видя его колебания, деликатно подсказал переводчик, – в машинах, идущих к селению Баженовка. Если вас не затруднит…

Точно. Там есть хорошие ребята. Хотя бы этот, здоровый такой, надёжный… Белоусов! Сразу ему понравился.

– Пожалуй, есть такой парень. Алексей Белоусов. Только отчества не знаю…

– Александрович, – сказал переводчик.


…Лес был смешанным, местность холмистой. Сосны перемежались с берёзовыми рощами, густые леса – с пустыми или засеянными озимой пшеницей полями. Встречались ещё не вывезенные с лугов стога сена, всё говорило о том, что поблизости есть люди. Алексей со Стратоновым шли уже больше часа. Компас превратился в бессмысленный предмет; стрелка кружилась, как бешеная, показывая разное направление. День был пасмурным, так что ориентировались они по другим, известным любому туристу признакам – муравейникам и деревьям.

Решив дать ногам отдых, они остановились на холме, с которого далеко окрест просматривалась местность – облетающие рощи и пожелтелые поля. Только скинули под сосной рюкзаки, началось что-то странное.

Поднялся сильный ветер. Совсем рядом, шагах в двадцати, у подножия холма заплясали, как пьяные, деревья. Птицы подняли гам, заметавшись над кронами сосен.

– Что за фигня? – сказал Стратонов побелевшими губами.

И вдруг пылающая синим огнём гигантская борона с веером лезвий прошлась по лесу – со свистом вспорола землю, раскроила деревья и, вернувшись, как комета, полоснула по свинцовому небу так, что на короткое мгновение развалила его пополам. Алексей мог поклясться, что увидел звёзды на чёрном ломте космоса. Потом разрез схлопнулся, звук при этом был ужасающий – усиленный тысячекратно скрежет тормозов. С треском посыпались иссечённые в щепки деревья. Несколько мгновений, и перед ними до самого горизонта открылась широченная просека. Алексей стоял в остолбенении, а все события заняли несколько секунд. Возьми дьявольская мясорубка чуть левее, от их холма осталось бы перепаханное место…

Услышав глухие стуки, Алексей обернулся. С белым от страха лицом, Стратонов пытался залезть на сосну. Его не смущало, что внизу ствол был широким и голым, без сучков. Стратонов штурмовал его решительными наскоками – обдирая ладони, стукаясь головой и коленями. Зрелище было жутковатым.

– Ты куда, Серёга? – Алексей, в котором силы хватило бы на троих таких, легко сгрёб его и прижал к стволу. – Это дерево, а не пожарная лестница. Успокойся!

Субтильный Стратонов отпихивался молча и яростно, молотил Алексея в грудь кулачками. Пришлось хорошенько тряхнуть его и похлопать по щекам, чтобы привести в чувство.

– Ты? – обмякнув, произнёс он измученным голосом. По щекам побежали крупные слёзы.

– Ну-у, еть-пыть… Потоп.

– Ты видел? Конец нам всем… недолго осталось…

– А вот это ещё большой вопрос.

– Против этого попрёшь, да? – Стратонов мотнул головой в сторону просеки. – Иди туда, возражай! Сейчас эта дура вернётся, скажи ей, что ты сильнее! А мне не надо объяснять, какой ты смелый, я уже сто раз слышал!

– Давай выдвигаться, – хладнокровно сказал Алексей.

– Ещё всем расскажи, как я чуть не обделался от страха!

– Истерику прекрати. И не смотри так. – Алексей наклонился за сумкой. – Неприятно.

Неприятно ему… Стратонов стоял, шмыгая носом, и в эту минуту чувствовал себя особенно жалким и униженным. Он всегда тушевался в присутствии Алексея, его уверенность действовала ему на нервы. Да и сам Алексей выглядел, как герой из книжки – косая сажень в плечах, неторопливая речь… На фоне эдакого красавца он, Стратонов, просто мозгляк какой-то, хотя и из деревни, ни стати в нём, ни бьющей через край мужественности, на которую так падки девчонки. Его ещё никто никогда не любил, а у Алексея была Даша – красивая, обаятельная и смелая… Сейчас, в минуту страха, все эти мучения усилились стократ – всё равно что рваную рану медленно царапать гвоздём.

Устал я от тебя, Белоусов, в отчаянии подумал Стратонов, очень устал, слишком ты непобедимый…

Взгляд его остановился на широкой, такой ненавистной спине Алексея, рука сама потянулась к ножнам на поясе. Он больше не думал, он вынул нож и, всхлипнув, анатомически расчётливо, со всей силы засадил его Алексею под левую лопатку… Чтобы заглушить свою собственную боль.

Алексей падал вперёд очень медленно, казалось, этому падению не будет конца. Стратонов попятился, а когда Алексей тяжело завалился на бок, затравленно посмотрел по сторонам и подошёл поближе. По камуфляжной куртке, вокруг рукоятки, торчавшей из спины, расползалось бурое пятно…

– Лёха, – заглянув в остановившиеся светлые глаза, испуганно сказал Стратонов, – я же не хотел… Я не хотел!

Он зажал рукой рот, отвернулся, и его вывернуло.


Лицо Крошина стало серым.

– Глупо, – прошептал он.

– Полковник Крошин, вы понимаете, почему это произошло?

– Да.

– Вы можете пояснить?

– У одного шок, расшатанная нервная система. У другого просто слабая психологическая подготовка… Он не почувствовал опасности. Хотя должен был. Это наша вина… мы уделяли слишком мало времени тренингам…

– Не будем об этом. Вы можете кое-что исправить.

Картинка, как кадры кинофильма, – вжик! – и отмоталась назад.


– Ты? – измученным голосом произнёс Стратонов. По его щекам побежали крупные слёзы.

– Ну-у, еть-пыть… Потоп.

– Ты видел? Конец нам всем… недолго осталось…

– Боец Белоусов, внимание, говорит командир полка полковник Крошин! – быстро проговорил Крошин, уже наученный предыдущим разговором с Трубниковым. Он не задумывался, слышит ли его тот, второй. И правильно делал, потому что время для Стратонова остановилось. Он так и замер с перепуганным лицом, а Алексей напрягся и весь обратился в слух. – Ты в опасности. Не поворачивайся к нему спиной, возможно нападение с ножом. Погаси его раздражение, выведи из стресса. Не изображай из себя супермена, поговори с ним о своих проблемах. Конец связи.

У бойца Белоусова была замечательная реакция. Он тоже не долго размышлял над голосом, зазвучавшим над ухом. В этом месте всё было странным. Одной странностью больше, одной меньше…

– Слушай, Серый, я ведь и сам струхнул, когда это началось, – смущённо сказал он.

«Размороженный» Стратонов сразу оставил свой плаксивый тон.

– Серьёзно?

– Ну.

– А я думал, ты ничего не боишься…

– Таких людей-то не бывает, чтоб совсем не боялись. Это же инстинкты. Говорят, смелость – это надежда, что все трудности будут преодолены в результате собственных решительных действий. Надо просто верить в благополучный исход. Мне вот за Зорьку страшно. Но я о плохом не думаю, говорю себе: с ней ничего не случится! А если всё время ныть и бояться, ещё хуже, понимаешь?

Стратонов судорожно вздохнул и, как ребёнок, размазал по лицу слёзы.

– А на дельтаплане летаешь – не страшно?

– Было один раз. Вынесло к реке, а там уже ледоход, вода под ногами ревёт, льдины со страшным треском ломаются… Струхнул, конечно. А потом подумал, что какая-то глупая смерть у меня получается. Бесславная. И так я на себя разозлился, что вырулил, куда надо.

– О как! – в голосе Стратонова прозвучало одобрение. Не зависть. – Лёха, не рассказывай никому, что я тут… ладно? Не знаю, что на меня нашло.

Алексей пожал широкими плечами.

– Я и не собирался. – Он достал фляжку с водой. – На, попей, хорошо помогает.

Стратонов глотнул, полил водой коротко стриженную голову и кивнул на просеку:

– Хреново… Звёзд, опять же, нет. А Баженовка? Это же кошмар, конец света… Как бабки предсказывали. Помрём мы все, как думаешь?

Алексей поднял с земли свой санитарный ранец, надел и взглянул на поверженный лес. Страшная картина. Но то, что они успели увидеть в Баженовке, пока их странным образом оттуда не выбросило, было в разы страшнее. Под левой лопаткой так болезненно кольнуло, что Алексей едва не вскрикнул. Встретив напряжённый взгляд Стратонова, он через силу улыбнулся.

– Ничего. Как говорит Валерка, если днём не видны звёзды, это не значит, что их нет. Прорвёмся, Серёга. Бог не выдаст – свинья не съест. Мне кажется, должны что-нибудь придумать. Но не военные, а учёные. Зря наши стреляют. Только бы атомную бомбу не применили. Ну… всё, пошли, надо отсюда выбираться. А то к ужину опоздаем.

– Всё шутишь, – сказал немного успокоенный Стратонов и тоже надел ранец.

Алексей сделал пару шагов к деревне и вдруг исчез.


Картинка застыла, а вместе с ней и Стратонов – с открытым ртом.

– Бог не выдаст – свинья не съест, – повторил переводчик явно понравившуюся поговорку. – Оптимистично.

– Вы развели их намеренно? – осторожно спросил Крошин. Несмотря на наметившееся взаимопонимание, он не забывал, что его изучают.

– Мы дали больше свободы достойному. Сергей Васильевич Стратонов не воин. Это балласт. Хочется посмотреть, как будет действовать воин Алексей Белоусов.


…Алексей торопился: на поясе пищал определитель боли, специальный прибор, значит, где-то там, впереди, были раненые. Оставшись один, он почувствовал облегчение. Пусть это эгоистично, но от их невольного союза со Стратоновым было больше беспокойства, чем пользы. От разговора с полковником Крошиным тоже остался неприятный осадок. «Возможно нападение с ножом…» Сейчас Алексей склонялся к мысли, что голос ему почудился. Бывают же у людей предчувствия, к тому же нервы на пределе… Только странно, что не успел он подумать, как тут же осуществилось его невольное желание оказаться от Стратонова подальше. Он перенёсся на другой холм, километрах в двух западнее той самой просеки. Справа, за лесом, виднелась дорога, ведущая к какому-то селу. Идти, безусловно, нужно было к жилью, но прибор просигнализировал о присутствии раненых, и Алексей свернул в чащу.

Когда до объектов осталось метров пятьсот, появилась более подробная информация. На экранчике прибора возникли три яр-ко-зелёные точки. Значит, раненых трое. Алексей остановился, чтобы оценить обстановку, нажал на точку, помеченную цифрой «7». По десятибалльной шкале боль семь баллов. Появившаяся на месте точки картинка озадачивала. Это было обездвиженное животное, предположительно, крупная собака.

Огоньки на приборе, мигнув, потухли.

– Ну?! – Алексей потряс коробочкой, несильно постучал по корпусу. Изображение вернулось.

Вторая точка. Боль 7 баллов. Мужчина. Движется.

Третья точка. Боль 4 балла. Ребёнок. Перемещается медленно, с остановками.

Все трое находились примерно на одном расстоянии от Алексея и вряд ли могли видеть друг друга в лесу – между ними было не меньше двухсот метров. Дальше всех находилась собака.

Собака, мужчина, ребёнок. 7 баллов, 7, 4. Прибор снова забарахлил, и перед тем, как точки окончательно погасли, «7», принадлежащая собаке, изменилась на «8». Алексей уже засёк направление и побежал в ту сторону, где находился раненый мужчина. На бегу он постукивал ребром ладони по прибору, пытаясь его включить, постоянно отвлекался и не заметил, как под ногами разверзлась земля.

Очнулся он на дне глубокого оврага. Болела неловко подвёрнутая рука, голова кружилась. Если бы не каска, мог бы и совсем того, подумал он. Чтобы высвободить руку, он осторожно перекатился с живота на бок, потом на спину. Пальцы шевелились, значит, всё в порядке…

Встать и пойти мешала накатившая странная апатия. Нужно было торопиться, а он неподвижно лежал и смотрел вверх, на кусты, нависшие высоко над ним на склоне.


И долго ты будешь так лежать, парень, – как Андрей Болконский под небом Аустерлица? Вставай, это твоя война, наливаясь раздражением, думал Крошин. Искоса он поглядывал на темноволосого и переводчика. У них были крайне сосредоточенные лица, и они не выказывали ни малейших признаков нетерпения, просто ждали, ждали… Словно на их глазах вершилось нечто важное. Проникнувшись их настроением, Крошин сделал лицо попроще.


Алексей думал о собаке. Она не виновата, что идёт война. Что несколько часов назад над Баженовкой запылало небо и голубой смерч пронёсся над селением. Он не тронул дома, но то, что осталось от людей, санитары, в том числе и Алексей со Стратоновым, выносили в трупных мешках. Ноша была совсем лёгкой… Пожилой хирург Сотников из первой сортировочной бригады, к которой они были прикреплены, жалея их, пустил вперёд санитаров постарше, бывалых, а им сказал: «Нечего вам там делать, ребятки, будете на подхвате». А потом они и вовсе завернули за угол и неожиданно очутились в лесу И теперь он знает, что где-то рядом лежит и умирает собака. Когда он побежал спасать человека, ей стало хуже. Он знал и не остановился, не повернул в её сторону Как будто собаки не люди. Алёшка, иди, дружок твой пришёл! Вот так, морячок, плати за табачок! Люди мы или нет, Лёшик, милый? Плати за табачок! Должны мы защищать тех, кто нам дорог? Или просто слабее? Плати, морячок, плати за табачок… Голова трещала, перед глазами плыли круги.

Неподалёку в кустах запищал прибор. Алексей подполз к нему на коленках, взял в руки. Животное – боль 9 баллов. Один шаг до болевого шока. Показатели мужчины и ребёнка остались прежними, но их координаты изменились. Ребёнок шёл в сторону животного, мужчина на приличном расстоянии следовал за ним.

Алексей подобрал ранец, вылез из оврага и, спотыкаясь, побежал к собаке.


Показания прибора, которые считывал Алексей, высвечивались на картинке сбоку.

– Как вы считаете, почему воин Алексей Белоусов изменил своё решение? – спросил переводчик.

Крошин и сам хотел бы знать. И всыпать воину Белоусову по первое число. Но нужен был ответ, который их устроил бы, поэтому он уклончиво ответил:

– Да прибор у него барахлит… – И как бы в продолжение своей мысли присовокупил к словам такой же неясный жест. И потом украдкой вытер со лба испарину


Собака оказалась помесью овчарки и обычной дворняги, крупной, не раз щенившейся – у неё были отвисшие соски. Она без сознания лежала на боку и едва дышала, вывалив посиневший язык. Алексей легко определил характер повреждений: сильные ушибы и стреляная рана, из-за которой произошла значительная потеря крови. Кто-то избил собаку и прострелил ей из дробовика ногу.

Действовал он быстро, скудные познания в ветеринарии компенсировал интуитивно и провёл реанимационную терапию на одном дыхании: поставил обезболивающие и поддерживающие уколы, извлёк дробинки, перебинтовал рану на ноге. Индекс боли медленно пополз вниз, но положение по-прежнему оставалось критическим. Стиснув зубы, Алексей достал из ранца мягкий пузырь с предназначенным для самых тяжёлых случаев раствором – о нём говорили с придыханием, как о чудо-препарате – и недрогнувшей рукой поставил собаке капельницу. Цыплёнок тоже хочет жить…

Вдалеке раздался слабый детский голосок:

– Альфа!

Алексей вскочил, пошёл на голос и вскоре наткнулся на мальчика лет восьми в джинсовой курточке, брючках, кроссовках и трикотажной шапочке. Бледное личико его было осунувшимся и измученным. Он еле держался на ногах, и по всему было видно, сильно замёрз.

Увидев Алексея, он тихо заплакал, и пока Алексей нёс его на руках, не сказал ни слова. При виде перебинтованной собаки он немного успокоился.

– Дяденька, спасите Альфу…

– Стараюсь, парень, – спокойно ответил Алексей, осматривая мальчика. Переохлаждение, шок, несколько гематом и ссадин на лице и руках… – Как тебя зовут?

– Антон. Я кушать очень хочу…

Алексей достал из ранца сухой паёк, дал ему сухарь и фляжку с водой.

– Тебя кто-нибудь бил?

– Нет. Альфу били… Папка… Она его укусила… он её железной палкой…

– А ружьё у него есть?

Мальчик сказал испуганным шёпотом:

– Я побежал за Альфой, а он стрелял… Пьяный.

Стрелял вслед ребёнку и собаке. Алексей выругался про себя и взглянул на показания прибора. Раненый мужчина стоял совсем рядом с ними, возможно, прятался в кустах.

– Выходи! – крикнул Алексей.

Кусты зашевелились, из них, хромая и пошатываясь, вышел невзрачный мужичонка с испитой физиономией и дробовиком в руках. Из кармана куртки торчало горлышко бутылки, заткнутое скрученной бумагой.

– Ружьё брось, – сказал Алексей.

– Щас, – возразил мужичок, держась на безопасном расстоянии.

– На кого руками машешь, герой? На пацана и собаку?

Пьяный голос мужичка сделался плаксивым:

– А ты знаешь, что она меня укусила? Ты знаешь, что за такие дела можно вообще убить? Я её кормлю, пою… а она мне – во! Куртку порвала! У меня покус знаешь, какой?

– Иди сюда, покусанный, – поморщившись, сказал Алексей. – Я медбрат, обработаю рану.

– Нет, – твёрдо сказал мужчина. – Антоха, домой!


– Они из селения, подвергшегося нападению, – заметил переводчик.

– Понятно, – тихо сказал Крошин.

Нарезался самогону, устроил дебош с пальбой и благодаря этому остался жив – и сам, и парнишка его. А матери теперь у пацана, наверное, нет… только это пьяное чучело.

Между тем, мужчина с ружьём покачнулся и осел на землю – кровопотеря давала о себе знать. Алексей пулей метнулся к нему, и между ними завязалась короткая борьба за дробовик. Раздался выстрел. К счастью, ствол был задран к небу и никто не пострадал. Мальчик громко заплакал. Больше не церемонясь, Алексей вырвал ружьё и отшвырнул в кусты. Потом подхватил обмякшего мужчину за подмышки и поволок.


Мальчик, закутанный в плащ-палатку, крепко спал, прижавшись к собаке. Когда Алексей заканчивал бинтовать мужичку ногу, собака открыла большие жёлтые глаза и шевельнула ухом.

– Ах ты, моя красавица, – сказал Алексей. – Замёрзла? Потерпи, сейчас запалю костёр.

В эту минуту в нескольких шагах от них раздался сильный треск, будто с темнеющего неба что-то тяжёлое упало на верхушки деревьев и, ломая ветки, рухнуло на землю. Раздался крик, полный боли, и всё стихло. От неожиданности мужичок вскрикнул, а собака дёрнулась всем телом.

– Спокойно, – негромко сказал Алексей и, пригнувшись, подобрался к тёмной массе, лежавшей под деревьями. На поясе у него запищал прибор. Он машинально взглянул на него. Светилась точка с числом 10 – у существа, лежавшего перед ним, был болевой шок.

Это, безусловно, был человек, только очень большой, по пропорциям превосходивший Алексея примерно в полтора раза. Его огромное тело было облачено в чёрный комбинезон со множеством карманов на кнопках. На голове плотно сидел гладкий шлем; везде – на толстой ребристой подошве ботинок, на рукавах, груди, на тонких перчатках – поблёскивали металлизированные прошивки. Они светились в надвигавшихся сумерках, как и лицо с очень светлой кожей. Черты лица были правильными: прямой нос, хорошо очерченный подбородок. Глаза скрывал полупрозрачный щиток. Хотя оружия Алексей с ходу не заметил, принадлежность существа к военной касте не оставляла сомнений. Он тронул рукав, запачканный чем-то тёмным – это оказалась липкая пахучая кровь.

Определитель боли захлёбывался писком. Сев на корточки, Алексей осторожно откинул щиток на шлеме, приподнял тяжёлые татуированные веки, посветил фонариком – зрачки светло-зелёных глаз ещё реагировали. По всем признакам у существа была сломана спина, и он умирал, испытывая жестокие страдания.

Алексей задрал голову, разглядывая тёмные кроны деревьев.

– А-а-а! – раздался сзади торжествующий крик. – Это ж я эту гниду подстрелил! Он на дереве шпионил, а я бац, и попал!


У Крошина сводило скулы. Что за невезуха такая? Именно сейчас, когда всё поставлено на карту, выскакивает из табакерки этот пьяный чёрт, палит куда ни попадя и пробивает границу между мирами. И захочешь, такое не придумаешь. Одни проблемы от этих алкоголиков. Он хотел обратиться к темноволосому, но переводчик остановил его нетерпеливым жестом: не мешайте…

Мужичок, перебинтованный, как только что с полей сражений, продолжал бесноваться, размахивая найденным в кустах ружьём. Смерть шпионам, отойди, братан, надо жахнуть из двух стволов во вражеского недобитка, чтоб уж наверняка, а то вдруг ещё дышит и всё такое.

Вконец разозлённый боец Белоусов поднялся на ноги и ударом в челюсть послал его в нокаут, а дробовик снова зашвырнул подальше.


…У умирающего была толстая вена, хорошо видная на ослепительно-белой коже. Прикинув вес, Алексей ввёл максимально возможную по безопасности дозу морфия и стал ждать. Через несколько минут прибор пискнул в последний раз. Алексей склонился над умершим и закрыл ему глаза.

Надвигалась ночь. В лесу было мрачно и сыро, и вовсю гулял ветер, осыпая с осин последние листья. Кажется, я сейчас упаду, стоя над мёртвым телом, думал Алексей. Зорька ты моя ясная, как же мне без тебя плохо… Где ты? Живая? Вот сейчас возьму и лягу прямо на землю. И буду спать. Но тогда завтра придётся лечить всех от пневмонии – собаку, Антона и папашку его героического… Надо заняться костром, пока опять кто-нибудь не свалился на голову. А с утра будем отсюда выбираться…


Они смотрели, как отблески огня играют на лицах спящих.

– Итак, что вы можете сказать о людях? – спросил переводчик.

Вопрос, как говорится, на засыпку, в двух словах не обскажешь. «Если они поинтересуются, как мы, люди, себя позиционируем, ответьте…»

Крошин хотел перечислить классификационные признаки человека, но от дикого напряжения стал плохо соображать и, всё, кроме homo sapiens sapiens, напрочь вылетело из головы. Он полез во внутренний карман кителя, достал сложенный вчетверо лист бумаги, развернул. «Научная классификация человека» была набросана размашистым почерком, обычной шариковой ручкой.

Крошин встал и протянул листок темноволосому.

– Прошу.

Листок перехватил переводчик и сам передал по адресу. Нарушение субординации. Ничего, главное, как учил Дорохов, не делать резких движений. Крошин осторожно отступил и вернулся на место.

Темноволосый взглянул на листок – переводчик сказал:

– Здесь ошибка, которую со временем можно исправить.

Со временем! Значит, есть надежда, есть… А уж какая там ошибка, потом разберутся, кому положено. Что-то привлекло его внимание. Крошин опустил глаза и увидел, что его большие руки, лежащие на коленях, мелко трясутся.

– Кто вы? – спросил он. – Может, я не то спрашиваю, но вам же нетрудно ответить, правда?

– Нетрудно, – не сразу ответил переводчик. – Те, кого мы знаем и чтим как Зачинателей, оставили после себя обширное наследство, разбросанное по всей Пустоте. Они называли это Великими Опытами. Мы с вами – часть Опытов.

– И эти? – Крошин дёрнул головой. – Наши враги?

– Да. Мы дальше, чем они, но мы все – рядом. Вы очень похожи на моего деда, полковник. Одно лицо. Те же голубые глаза и светлые волосы. Он тоже воин. Только вы, люди с Земли, слишком мелкие. – Недоумение Крошина переводчик приписал неточности перевода. – Невеликие ростом.

Вон оно что. Выходит, на самом деле они намного крупнее, выше? А чтобы поговорить с ним, изменили облик, им такие трансформации не в тягость… Он представил себе пигмеев, играющих в прятки в волосах Антея, и это неожиданно пришедшее видение помогло многое понять и прочувствовать. Зачинатели… В то время были на Земле исполины. Подобные богам или ангелам, эти существа жили гораздо дольше людей. Взглядом они могли даровать или отнять жизнь, умели превращаться в животных, предвидеть будущее. Да что там будущее! Им были открыты все тайны жизни, смерти и судьбы. Они научили людей многим искусствам и ремёслам, и дочери человеческие почитали за счастье рожать от них…

В памяти всплыло озабоченное лицо Дорохова. «Если надо будет встать на колени, Крошин, вставай, не раздумывая, а мы тебя здесь к ордену представим…»

Он встал перед ними навытяжку. Больше не мог сидеть. Не считал это возможным.

– Я понимаю, кто передо мной. Согласившись на эту встречу, вы оказали нам большую честь. Пусть мы невелики ростом. У моего народа непростая история и тяжёлая судьба. Он принимал на себя самые страшные удары, как щитом, закрывая собой других и неся при этом невосполнимые потери. Он страдал от тиранов, исторических экспериментаторов, ворья… Но неизменно к моей истерзанной, но всякий раз поднимавшейся с колен стране были обращены взоры всего мира – к её великой культуре, к её человечности. России всегда не хватало двух вещей – мудрых правителей и удачи. И в этот нелёгкий час к вам, как к старшим братьям, я обращаюсь с требованием веры и с просьбой о любви.

Их красивые лица оставались непроницаемыми.

Если они бросят их и уйдут, на Земле начнётся бойня. На смену одной цивилизации придёт другая. Так уже было, ничто не вечно под луной. Но страшен будет его, полковника Крошина, бесславный конец. Он сорвёт свои погоны и будет бродить по дымящимся руинам – безумный, как король Лир, жалкий, не достойный даже презрения, – объясняя мёртвым, что он не виноват в их гибели, что у него гранаты не той системы…

У Крошина темнело в глазах, а они молчали, его братья по крови.

– Что вы решили? – напрямик спросил он. – У нас есть шанс?

– Вы не безнадёжны. Мы поможем.

Для верности он тихо переспросил:

– Поможете?

– Да, – подтвердил переводчик и кивнул аккуратно причёсанной головой.

Почему так бывает? Крошин ждал этих слов – целая планета ждала, – и всё же оказался не готов. Он Крым и рым прошёл, был дважды ранен, с ним всякое случалось, но чтоб такой позорный ступор на нервной почве… Язык во рту как неродной, как после наркоза, да ещё в самый ответственный момент!

– А когда прекратится вторжение? – кое-как выговорил он. – Вы можете назвать примерную дату?

– Конфликт будет нейтрализован, как только воин Алексей Белоусов проживёт свой тяжёлый день.

Крошин не сразу понял, о чём речь.

– Разве он его ещё не прожил?

– Нет. Иначе нам было бы гораздо труднее изменить его судьбу.

Получается, он вместе с ними побывал в будущем… Сердце бешено колотилось в груди.

– Эти сутки вы проведёте на том самом месте в лесу. Ничего не предпринимайте, просто ждите. Выйдете к костру, а утром поможете воину Алексею Белоусову вывести раненых.

– А не случится ничего незапланированного? Вдруг какой-нибудь сбой? Раздавлю бабочку, и грянет гром?

– Не случится, – сказал переводчик.

Крошин замигал, смаргивая соринку – уж слишком защипало глаза…

Шестое чувство подсказывало, что конец встрече, что его вот-вот телепортируют, положат обратно, где взяли. И от сладостных слёз не успею ответить, к милосердным коленам припав.

– Спасибо, – торопливо пробормотал Крошин. Он забыл спросить о чём-то очень важном, и это не давало ему покоя.

Они почувствовали его замешательство. Удивительное дело, переводчик вопросительно приподнял брови.

– Да?

И Крошин вспомнил. Он вспомнил, как мучительна – до сердечной боли – ночная тьма. И если самое страшное позади, если у них снова есть будущее, то для многих там, на Земле, эта беззвездная мука навсегда останется трагическим предощущением конца мира, солнца, света… всего.

– И мы снова увидим звёзды?

Что-то дрогнуло в мертвенно-бледном лице темноволосого. Он встал и подошёл к стоящему Крошину. Переводчик остался в кресле.

– Конечно, увидите, – сам мягко сказал темноволосый и, чуть поколебавшись, протянул Крошину руку. – Конечно…м…

Полдень, XXI век (декабрь 2011)

Подняться наверх