Читать книгу Лев Толстой в зеркале психологии - Коллектив авторов, Ю. Д. Земенков, Koostaja: Ajakiri New Scientist - Страница 5

– Смысл жизни является внешней целью?

– Он определяется верой. Я верю в учение Христа, и вот в чем моя вера. Я верю, что благо мое возможно на земле только тогда, когда все люди будут исполнять учение Христа. Я верю, что исполнение этого учения возможно легко и радостно.

– Но сделать это чрезвычайно трудно, если нет четкого понимания последствий своих поступков?

– Несчастное, жалкое создание человек со своей потребностью положительных решений, брошенный в этот вечно движущийся, бесконечный океан добра и зла, фактов, соображений и противоречий! Веками бьются и трудятся люди, чтобы отодвинуть к одной стороне благо, к другой неблаго. Проходят века, и где бы, что бы ни прикинул беспристрастный ум на весы доброго и злого, весы не колеблются. На каждой стороне столько же блага, сколько и неблага.

– Что есть «благо» и «неблаго»?

– Если бы только человек выучился не судить и не мыслить резко и положительно и не давать ответы на вопросы, данные ему только для того, чтобы они вечно оставались вопросами! Если бы только он понял, что всякая мысль и ложна, и справедлива! Ложна односторонностью, по невозможности человека обнять всей истины, и справедлива по выражению одной стороны человеческих стремлений.

Люди сделали себе подразделения в этом вечном движущемся, бесконечном, бесконечно-перемешанном хаосе добра и зла, провели воображаемые черты по этому морю и ждут, что море так и разделится. Точно нет миллионов других подразделений совсем другой точки зрения, в другой плоскости! Правда, вырабатываются эти новые подразделения веками, но и веков прошли и пройдут миллионы.

«Цивилизация – благо; варварство – зло; свобода – благо; неволя – зло». Вот это-то воображаемое знание и уничтожает инстинктивные, блаженнейшие первобытные потребности добра в человеческой натуре.

– Кто определит – что свобода, что деспотизм, что цивилизация, что варварство? И где границы одного и другого? И кто видел такое состояние, в котором бы не было добра и зла вместе?

– Один, только один есть у нас непогрешимый руководитель, Всемирный Дух, проникающий в нас всех вместе и в каждого. Тот самый дух, который в дереве велит расти к солнцу, в цветке велит бросить себя к осени и в нас велит бессознательно жаться друг к другу. И этот-то один непогрешимый блаженный голос заглушает шумное, торопливое развитие цивилизации.

– Каждый человек движется в совершенно определенном направлении и отличается индивидуальным стилем жизни, который придает неповторимость человеческой личности. Волен ли он выбирать этот путь?

– Не совсем. У развивающегося, или просто достаточно быстро продвигающегося по социальной лестнице человека, очень мало знакомых равнодушных. Как правило, сфера знакомств разделяется на два противоположных лагеря. У того, кто быстро идет вперед по избранной дороге, имеются враги и страстные поклонники. Многое зависит от их точки зрения.

– И какая же точка зрения правильная?

– Стиль жизни определяется, прежде всего, отношением любой человеческой судьбы к общей истории народов. Важно понять суть этих отношений и их связь с пониманием жизни. Я серьезно интересовался декабристами. Они представлялись мне людьми обнаженной, предельно чуткой совести. Именно веления совести, нравственный поиск вели их одновременно и к социальному протесту, и к потребности личного совершенствования, и к стремлению к общественному благу.

– Поиск – очень сложный процесс, зависящий от многих факторов. Может ли он привести к единому для всех результату?

– Он всегда единый, но проявляться может по-разному. Например, описывая войну, я старался описать поведение человека, а не результаты того или иного сражения. Меня интересовало, что чувствует и как ведет он себя и в бою, и в моменты мирной передышки. Но ничьи поступки не являются единичными, человек всегда опутан сложной сетью связей, формальных и неформальных, реальных и воображаемых. Например, надо в поступках государственного человека различать поступки частного лица, полководца или императора.

– Как соотносятся социальные связи и связь с Богом?

– Связь с обществом противопоставляется связи с Богом. Общество побеждает количеством, Бог – внутренней силой.

– Человек – не отдельная единица в толпе, а звено системы. Для того чтобы система была жизнеспособной, она должна быть сбалансирована. Ваших героев можно разместить на четырех уровнях уравновешивания: индивидуальном (Платон Каратаев), групповом (Анна Каренина – Алексей Вронский), общественном (Наполеон Бонапарт) и экзистенциальном (Бог). Все ли люди включены в систему взаимовлияний?

– Все. Иногда подобному уравновешиванию способствуют общественные катаклизмы, локальные войны и т. п. Например, выжить после самоубийства Анны Карениной Вронскому помогли военные действия на Балканском полуострове, куда он отправился защищать интересы славян.

Толстой говорил и о политическом равновесии: «Действительно, Пьеру удалось завязать с аббатом разговор о политическом равновесии, и аббат, видимо, заинтересованный простодушной горячностью молодого человека, развивал перед ним свою любимую идею.

– Средство — европейское равновесие и droit des gens2, — говорил аббат. — Стоит одному могущественному государству, как Россия, прославленному за варварство, стать бескорыстно во главе союза, имеющего целью равновесие Европы, — и оно спасет мир!

– Как же вы найдете такое равновесие? — начал было Пьер, но в это время подошла Анна Павловна и, строго взглянув на Пьера, спросила итальянца о том, как он переносит здешний климат».

Через некоторое время Пьер поделился с князем Андреем пришедшей к нему мыслью: «По-моему, вечный мир возможен, но я не умею, как это сказать… Но только не политическим равновесием».

– Если я правильно поняла, ни одно действие какого-либо лица не остается без реакции кого-либо из взаимодействующих с ним индивидов или групп. То есть одни люди заставляют других действовать, и сами подвергаются такому же давлению?

– Нужно различать уравновешивание и насилие. Насилие – это совершение вынужденных поступков. Но если человек стремится исполнять открытую им в любви волю Бога, то нет насилия, а есть уравновешивание.

– Значит, противоречий между человеком, уравновешенным на индивидуальном уровне и на экзистенциальном уровне, нет? Или человек в первом случае действует бессознательно, а во втором – осознанно?

– Редко кто может сознательно выбирать свой путь. Кажется, что он скован условиями существования. На самом деле эти условия не принципиальны, они лишь в малой степени могут определять движение жизни. Другое дело – воспитание и влияние общества. Человек, живя в обществе, старается следовать общественным нормам, даже если они не вполне соответствуют истинному его призванию.

Василий Позднышев рассказывал своему попутчику: «Жил я до женитьбы, как живут все, то есть в нашем кругу. Я помещик и кандидат университета и был предводителем. Жил до женитьбы, как все живут, то есть развратно, и, как все люди нашего круга, живя развратно, был уверен, что живу, как надо. Про себя я думал, что я милашка, что я вполне нравственный человек».

– Жизнь отдельного человека неотрывна от социальной среды (исключение – отшельники – только подтверждают правило). И на индивидуальную жизнь наслаиваются, в нее активно внедряются другие жизни, со своими проблемами. Разве в системе норм человека нет места сомнениям?

– Человек не может быть односторонне плохим или хорошим. Все люди – пегие.

– Понятия «общество» и «человечество» идентичны?

– Общество входит в человечество, но для того, чтобы этот вход был эффективным, необходимо перейти от общественных норм к общечеловеческим. А они не только не всегда совпадают, но и часто противоречат друг другу.

Каждый из героев Толстого решал эту проблемы по-своему, и из этого возникала его индивидуальная жизненная драма. «В первую минуту я не узнал его, но как только он заговорил, я тотчас же вспомнил работящего, хорошего мужика, который, как часто бывает, как бы на подбор, подпадал под одно несчастье после другого: то лошадей двух увели, то сгорел, то жена померла».

– Известно, что природа не терпит насилия над собой. Она стремится поправить движение объекта в положительную или отрицательную сторону?

– Скажем так: не стремится способствовать. Например, моя дружба с Дмитрием Дьяковым открыла мне новый взгляд на жизнь, ее цель и отношения. Сущность этого взгляда состояла в убеждении, что назначение человека есть стремление к нравственному усовершенствованию и что усовершенствование это легко, возможно и вечно. Я наслаждался открытием новых мыслей, вытекающих из этого убеждения, и составлением блестящих планов нравственной, деятельной будущности. Но жизнь моя шла все тем же мелочным, запутанным и праздным порядком.

– Может быть, поправки эти имеют кратковременный характер?

– Безусловно. Но они влияют на человека. Затем он может вновь измениться, и опять происходит нечто, что возвращает его к исходным позициям, но уже на другом уровне. Иногда это воздействие бывает настолько сильным, что человек, не выдержав нагрузки, погибает, как это произошло с Анной Карениной.

– Можно сказать, что человеческая жизнь – это колебание человека от решения личностных проблем до осознанного участия в развитии общества, которое происходит на фоне его физиологических, психологических и социальных изменений?

– Это колебание идет по синусоиде, когда на первый план выступает то целостность личности и ее индивидуальные проблемы, то отречение от единичных проблем во имя решения общественных. На самом деле жизнь человеческая человеку не принадлежит, а проявляется через него. Индивидуальную жизнь нельзя выделить из жизни общей. Например, Пьер Безухов из романа «Война и мир» вспоминает о глобусе и каплях на нем как модели человеческой жизни. Одни капли-люди расширяются, а другие сжимаются, но вместе они составляют единое целое, не смешиваясь.

Позднее об этом писал Пьер Тейяр де Шарден: «Как порошок, крупинки которого, как бы их ни сжимали, не вступают в молекулярный контакт, люди всем своим существом, изо всех сил отстраняют и отталкивают друг друга».

– И оно, это целое, бессмертно?

– Человек поверит в свое бессмертие только тогда, когда он поймет, что его жизнь не есть волна, а есть то вечное движение, которое в этой жизни проявляется только волною.

– Как это – волна?

– Неверующие люди думают, что из мертвого вещества выделяется личность, из личности разумное сознание – вершина волны. Поднявшись на вершину, волна (разумное сознание и личность) спускаются туда, откуда они вышли, и уничтожаются. Человек вырос, созрел, умер, и после смерти для него ничего уже быть не может. То, что после него и от него осталось: или потомство, или даже его дела, – не может удовлетворять его. Он жалеет себя, боится прекращения своей жизни. В то же, что эта его жизнь, которая началась здесь на земле, в его теле, и здесь же кончилась, что эта жизнь его самого опять воскреснет, он не может верить.

И вновь созвучие мысли Толстого с Пьером Тейяром де Шарденом: «Мы чувствуем, что через нас проходит волна, которая образовалась не в нас самих. Она пришла к нам издалека, одновременно со светом первых звезд. Она добралась до нас, сотворив все на своем пути. Дух поисков и завоеваний — это постоянная душа эволюции».

– Жизнь человека неотделима от жизни Вселенной?

– Жизнь мгновения и жизнь тысячи лет, жизнь человека и жизни всех, видимых и невидимых, существ мира равны. Мир движется, совершенствуется; задача человека участвовать в этом движении и подчиняться и содействовать ему.

– Это соответствие означает самопожертвование?

– Есть два предела: один тот, чтобы отдать свою жизнь за других людей; второй тот, чтобы жить, не изменяя условий своей жизни. Между этими пределами находятся все люди: одни на степени учеников Христа, оставивших все и пошедших за ним, другие на степени богатого юноши, тотчас же отвернувшегося и ушедшего, когда ему было сказано об изменении жизни.

– Существует ли обратный процесс – не включать себя в человечество, а распространять свое «я» на других?

– Человек склонен распространять свое «я» на окружающих, с которыми он связан теми или иными связями. Например, Василий Позднышев рассказывал: «Ведь ужасно было то, что я признавал за собой несомненное, полное право над ее телом, как будто это было мое тело, и вместе с тем чувствовал, что владеть я этим телом не могу, что оно не мое, и что она может распоряжаться им как хочет, а хочет распорядиться им не так, как я хочу».

Трагедия отторжения чужой личности, воспринимаемой как часть своей, сопровождалась бурной эмоциональной реакцией, приведшей Позднышева к убийству жены. Кстати, нигде в повести Позднышев не называет жену по имени. Даже слуга имеет имя, все имеют: дети, знакомые. Но имени жены нет. Она — часть Позднышева, причем, часть худшая, с его точки зрения, от которой он хотел бы избавиться.

– Так ведет себя животная часть личности?

– Да. Человек имеет свойство не видеть страданий, которые он не хочет видеть. А он не хочет видеть страданий, причиняемых им самим. Его настроение колеблется от удовлетворения потребностей. Например, есть в человеке послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями.

– Животная часть личности ориентируется на себя?

– Безусловно. Часто бывало, говоришь с человеком, и вдруг у него делается ласковое, радостное лицо, и он начинает говорить с вами так, что кажется, он сообщит вам нечто самое радостное для вас: оказывается, он говорит о себе.

– То есть, животная часть личности воспринимает мир не совсем адекватно?

– Она и ведет себя так: проявляется в состоянии гнева, алкогольного опьянения и тому подобное. Эти чувства иногда даже приносят удовольствие.

В рассказе «Люцерн» Толстой так описывает состояние гнева, которое изменяет осознание себя в конкретной ситуации: «Я совсем озлился той кипящей злобой негодования, которую я люблю в себе, возбуждаю даже, когда на меня находит, потому что она успокоительно действует на меня и дает мне хоть на короткое время какую-то необыкновенную гибкость, энергию и силу всех физических и моральных способностей».

В исповеди Позднышева Толстой утверждает, что даже если осознание имеется, рассудок может быть отключен: «Когда люди говорят, что они в припадке бешенства не помнят того, что они делают, — это вздор, неправда. Я все помнил и ни на секунду не переставал помнить. Чем сильнее я разводил сам в себе пары своего бешенства, тем ярче разгорался во мне свет сознания, при котором я знал, что я делаю».

– Для животной части личности нет сложных переживаний?

– Она действует, исходя из представления о собственном благе, чем бы ни заканчивались ее действия. Человеку кажется, что он хочет добра другому, но на самом деле им движет неосознанное стремление причинить боль.

– Может быть, он боится принять себя таким, каков он есть?

– Страх, вызванный невозможностью и нежеланием брать ответственность за свои действия, заставляет человека прятаться за стеной различных ухищрений. Например, Иван Ильич Головин сначала надеялся освободиться от неприятности семейного положения тем самым легким и приличным отношением к жизни, которое выручало его прежде. Он пробовал игнорировать расположение духа жены, продолжал жить по-прежнему легко и приятно: приглашал к себе друзей составлять партию, иногда сам уезжал в клуб или к приятелям. Но жена начала ругать его грубыми словами и упорно продолжала ругать всякий раз, когда он не исполнял ее требований. Очевидно, она твердо решила не переставать до тех пор, пока он не покорится, то есть не будет сидеть дома и не будет так же, как и она, тосковать. Иван Ильич ужаснулся. Он понял, что супружеская жизнь – по крайней мере, с его женой – не содействует всегда приятностям и приличию жизни, а, напротив, часто нарушает их, и что поэтому необходимо оградить себя от этих нарушений. И Иван Ильич стал отыскивать средства для этого. Служба было одно, что импонировало Прасковье Федоровне, и Иван Ильич посредством службы и вытекающих из нее обязанностей стал бороться с женой, выгораживая свой независимый мир.

– Он жил по инерции?

– Инерция – явление негативное, потому что она не дает возможности для развития личности. Например, Никита Серпуховский промотал в жизни состояние в два миллиона и остался должен сто двадцать тысяч. От такого куска всегда остается размах жизни, дающий кредит и возможность почти роскошно прожить еще лет десять. Лет десять прошли, размах кончался, и Никите стало грустно жить. Он начинал уже попивать, то есть хмелеть от вина, чего прежде с ним не бывало. Пить же, собственно, он никогда не начинал и не кончал. Более всего его падение было заметно в беспокойстве взгляда (глаза его начинали бегать) и нетвердости интонаций и движений. Это беспокойство поражало тем, что оно недавно пришло к нему. Он привык всю жизнь никого не бояться, и теперь дошел тяжелыми страданиями до этого страха, столь несвойственного его натуре.

Анализируя причудливость восприятия людьми своей и чужой жизни, Толстой обращается к словам американского экономиста и публициста Генри Джорджа: «В почве и солнечном свете, в растительном и животном царствах, в рудных месторождениях и силах природы, которыми мы только еще начинаем пользоваться, заключаются неисчерпаемые богатства, из которых люди, руководимые разумом, могли бы удовлетворять все свои материальные потребности. В природе нет причин для бедности — даже для бедности горбатого или дряхлого. Ибо человек по природе своей — общественное животное, и если бы не было оскотинивающего влияния хронической нищеты, то семейная любовь и общественное сострадание доставляли бы все необходимое для тех, которые сами не в силах содержать себя».