Читать книгу Молодежь в зоне риска. Социально-культурные основы профилактики пьянства и алкоголизма - Коллектив авторов, Ю. Д. Земенков, Koostaja: Ajakiri New Scientist - Страница 3

Нестабильность, неустойчивость, кризисность социально-экономических отношений часто связывают с состоянием транзитивности, что непосредственно выражается в осуществлении кардинальных перемен как формационного, так и цивилизационного характера. Понятие «транзитивное общество», наряду с другими понятиями, такими как переходное, трансформирующееся, модернизирующееся, применительно к современному этапу социальной жизни используется для того, чтобы особо выделить вступление социума в новую фазу своего развития и обусловленное этим качественное преобразование его различных сфер. Говоря о состоянии транзитивности, как правило, подразумевают ломку старых, не отвечающих требованиям времени социально-экономических устоев, смену политических режимов, кризис ценностно-мировоззренческих оснований человеческого бытия.

Как показывает исторический опыт, транзитивное (переходное) состояние общества всегда является достаточно сложным и противоречивым периодом в жизнедеятельности людей, сопряжено с чередой кризисов и различного рода конфликтами, отличается напряженностью и нестабильностью в системе социальных отношений. В этих условиях наблюдается разбалансированность в системе морально-правового регулирования, ранее признанные духовно-культурные приоритеты и нормы поведения утрачивают свою значимость и регулятивно-воспитательную функцию, отчетливо просматривается падение нравов. Все это говорит о том, что существенному обострению и даже искажению подвергаются сами основы человеческого бытия, наблюдается рост различного рода деформаций морального сознания, что становится «питательной почвой» для распространения в обществе девиантного поведения. Такое усиление негативного воздействия морально-психологических состояний сигнализирует о достаточно высокой степени кризисности жизни людей. И это не может уже быть не замеченным, а обязательно отражается на системе общественных отношений. «Нравственное негодование» масс, по утверждению основоположников марксизма, становится серьезным признаком необходимости кардинальных перемен в ходе истории. «Если нравственное сознание массы объявляет какой-либо экономический факт несправедливым, как в свое время рабство или барщину, то это есть доказательство того, что этот факт сам пережил себя, что появились другие экономические факты, в силу которых он стал невыносимым и несохранимым» [1, т. 21, c. 184].

Однако следует особо подчеркнуть, что состояние транзитивности сопряжено не только с ломкой и крушением старых форм и средств экономической деятельности, потерявших притягательную силу императивов и традиций, но и с зарождением и развертыванием новых, жизнеутверждающих начал в человеческом бытии. В этой связи раскрывается другая, очень важная сторона морального сознания, ориентированная на созидание и стабильность – способность опережающего отражения результатов человеческой деятельности. «В полной мере ориентироваться в действительности человек не может, не представляя себе социальные закономерности, не предвидя цели и динамику грядущих изменений. Поэтому потребность в моральном моделировании социального будущего есть потребность социального настоящего» [2, c. 12]. Нравственность не только помогает человеку мысленно заглянуть в свое будущее, но и, самое главное, открывает в нем самом внутренние источники стремления и движения к моделируемым общественным и индивидуальным образцам. «Нравственность открывает человеку более широкую перспективу, некоторую иную возможность, еще не реализованную потенцию «подлинно человеческого бытия» [3, c. 271]. Данная нереализованная потенция выражается в поиске человеком нравственных идеалов и путей их достижения. А это, в свою очередь, сопряжено с выходом на уровень абсолютных значений, с осмыслением так называемых «высших ценностей» или «вечных проб лем» – счастья, справедливости, свободы, милосердия, любви и др. Не случайно поэтому в условиях транзитивности данные проблемы приобретают особую значимость и повышенный интерес у различных слоев населения.

Для современной Беларуси транзитивность выражается в необходимости совмещения, пересечения между собой (наложения друг на друга) процессов: 1) во всемирном масштабе – перехода от индустриализма, техногенной цивилизации к информационному обществу как новому перспективному направлению социального развития; 2) в региональном масштабе – перехода от советского строя к обретению и упрочению политической суверенности и независимости, от социалистической экономической системы к рыночной системе хозяйствования, от тоталитарного типа государственного устройства к последовательному утверждению демократических принципов в системе социальных отношений.

Конкретно-историческая ситуация, которая возникла в мировом сообществе в связи с его переходом на путь информационного развития, отчетливо показала острые проблемные зоны социально-гуманитарного плана, где постепенно накапливается конфликтный потенциал, который может превратиться в источник серьезной общественной опасности, но в то же время обусловила активный аксиологический поиск: формирование универсальных, отвечающих духу времени духовно-нравственных ценностей гуманистической направленности и переосмысление традиционных национально-культурных ценностей, адаптированных к новым социальным реалиям.

Переход к информационному обществу осуществляется в недрах существующего индустриального общества, и поэтому, естественно, сопровождается резким столкновением нового со старым как в социально-экономическом, политическом, так и в духовно-культурном плане. Согласно «волновой теории» Э. Тоффлера (где используемый образ Третьей волны символизирует вступление человечества на путь информационного развития), происходят «столкновения развивающейся культуры Третьей волны с крепко засевшими, окопавшимися идеями и высокомерными постулатами индустриального общества» [4, с. 465].

Как отмечает Э. Тоффлер, в основе индустриального общества лежит глубокий конфликт между производством и потреблением, который породил «самую жалкую, думающую только о деньгах, коммерциализированную и расчетливую цивилизацию, какой не знала история» [4, с. 85]. Не обошел стороной этот конфликт и внутренний мир человека, по существу способствуя раздвоению личности: «Один и тот же человек, который в качестве производителя воспитывался семьей, школой и начальством на работе так, чтобы ограничивать свои желания, быть дисциплинированным, контролируемым, ограниченным, послушным, т. е. быть игроком своей команды, в то же время, будучи потребителем, приучен к тому, чтобы добиваться немедленного удовлетворения своих желаний, быть скорее жизнелюбивым, чем расчетливым, избегать дисциплины, стремиться к личному удовольствию, – т. е., коротко говоря, быть совершенно другим человеком» [4, с. 87].

Столь безысходное, удручающее положение должно быть, по Тоффлеру, преодолено в ходе формирования цивилизации Третьей волны. Он пишет: «Остальная наша жизнь проходит под знаком наступающей Третьей волны. Если нам удастся сгладить переход от старой, умирающей цивилизации к новой, обретающей форму, если мы сохраним собственную личность и сможем в обстановке усиливающихся кризисов управлять своей жизнью (курсив наш. – О. П.), мы будем в состоянии обнаружить и способствовать установлению нововведений Третьей волны. Ибо, если мы посмотрим вокруг себя, мы найдем под покровом несостоятельности и разрушений первые признаки роста и новые возможности» [4, c. 216].

Таким образом, транзитивность общества, связанная с вступлением на путь информатизации, обусловлена объективным закономерным ходом исторического процесса и, соответственно, носит всеобщий универсальный характер. На наших глазах происходит переоценка ценностей, начинают складываться новые приоритеты и ценностно-нормативные координаты жизнедеятельности человека и общества. Для формирующейся в настоящее время информационной цивилизации весьма актуальным является создание характерной для нее парадигмы, в которой целостно будут представлены ведущие мировоззренческие основания, определяющие параметры сознания и стереотипы поведения, действенные механизмы социальной регуляции. Но в то же время весьма отчетливо высвечиваются и те негативные стороны человеческой природы и жизнедеятельности, которые становятся сдерживающими, тормозящими элементами в поступательном развертывании этого процесса.

Республика Беларусь, являясь членом мирового сообщества и субъектом международных отношений, не может оставаться в стороне от происходящих глобальных трансформаций социально-экономического и духовно-культурного плана, связанных со вступлением на путь информационного развития. За последние годы новые информационные технологии практически лавинообразно обрушились на белорусское общество. В повседневной жизни уже привычными стали компьютеры, мобильная связь, услуги Интернета, новая медицинская техника и технологии и т. д.

На теоретическом уровне ситуацию в современной социальной жизни оценивают как «достаточно реальную картину пограничного состояния современного общества, которое (состояние) образовалось в результате исчерпания ресурсов индустриализма, с одной стороны, и появившимся в связи с прорывом в интеллектуальных технологиях, системах образования, способах коммуникации людей, культур, опыта новых возможностей социального развития – с другой» [5, 63]. При таком рассмотрении отчетливо обнаруживает себя основное противоречие: противоречие между старым и новым, между материально-техническими и духовно-культурными возможностями индустриализма и постиндустриализма. Но особенно остро и болезненно это противоречие проявляется в сфере духовно-нравственных отношений, где, с одной стороны, проявляется стремление к самореализации интеллектуального, творческого потенциала человека, с другой – наблюдается расшатывание национально-культурных традиций, обострение социально-психологической обстановки, явно выраженное падение нравов, рост деструктивных и асоциальных явлений.

Ситуация в социально-нравственной сфере белорусского общества значительно усложняется еще и тем обстоятельством, что в силу целого ряда объективных и субъективных причин пришлось в экстренном порядке решать вопрос о государственном суверенитете Беларуси после распада СССР и, соответственно, начинать делать это не с «чистого листа», а опираясь на советское «наследство», в том числе на тот огромный «багаж» негативных социально-экономических и морально-психологических проблем.

Начальный этап государственного строительства независимой Беларуси, как и других постсоветских республик, совпал с масштабным социально-экономическим кризисом. Попытки выйти из этого кризиса путем возрождения рыночной системы хозяйствования и связанная с этим надежда на то, что рынок все расставит на свои места и нормализует человеческие взаимоотношения, практически не увенчались успехом, а, напротив, способствовали появлению целого ряда новых стихийных, нерегулируемых явлений, криминализации хозяйственной жизни, обострению социально-психологической обстановки. Наряду с этим, осуществляемый на постсоветском пространстве переход к рыночной системе хозяйствования воссоздавал в той или иной мере капиталистическую систему отношений с присущими ей атрибутами отчуждения и самоотчуждения человека и вытекающими отсюда негативными последствиями для духовно-нравственного состояния людей. Сегодня на постсоветском пространстве мы воочию можем наблюдать различного рода проявления деградации человеческой природы, обусловленные действием социально-экономических факторов капиталистической природы.

Взятый Беларусью курс на социально ориентированную экономику, проводимая политика государственного регулирования, освоение и внедрение новых технологий – все это направлено на преодоление негативных последствий «дикого рынка», динамизацию хозяйственной жизни. Все более очевидным становится сегодня понимание того, что введение рыночных механизмов должно быть не стихийным, а цивилизованным процессом. Цивилизованность как ведущая качественная сторона хозяйственной деятельности невозможна без развития духовно-нравственных отношений, способствующих обогащению внутреннего мира человека, а следовательно, и более эффективной и плодотворной реализации его в качестве производительной и созидательной силы.

Следует подчеркнуть, что после распада СССР наиболее остро происходящие перемены ощущались в духовно-нравственной сфере. Несколько поколений людей, воспитанных в советском духе, вынуждены были самостоятельно, практически в одиночку адаптироваться к новым «рыночным» условиям жизни. Как выяснилось в ходе трансформационных процессов, теоретически разработанная и активно пропагандируемая «модель» социалистического общества с присущим ей комплексом преимуществ и достоинств не учитывала происходящих изменений в социальной практике, отдалялась от конкретной жизни трудящихся с их трудностями, проблемами, противоречиями. Со временем все более отчетливо стало выявляться противоречие между идеализированным содержанием общественной морали и реальной нравственной жизнью людей. Это вело, с одной стороны, к девальвации социалистических моральных ценностей (люди перестали им верить и соответственно не руководствовались ими в жизни), с другой – к дестабилизации существующих нравственных отношений (усиливалось смыкание проявлений аморализма с нарушением правовых норм). В общественной практике все чаще приходилось сталкиваться либо с явно выраженным конформистским поведением людей, основу которого составляло формальное усвоение моральных норм, приверженность к стереотипам, пассивность, приспособленчество, либо с отклоняющимся поведением лиц, открыто не принимающих и нарушающих требования социалистической законности и нравственности. Деформации морального сознания выразились в общественном масштабе в распространении иждивенческих настроений, скептицизме в оценках современной действительности, в снижении трудовой и общественно-политической активности, в стремлении лишь к материальному благополучию, ограниченности духовного мира, извлечении нетрудовых доходов, росте пьянства и алкоголизма.

Кризисное состояние социальной системы, которое возникло после распада СССР и социалистического «лагеря», развертывания процессов суверенизации и демократизации, тяжелейшим образом отразилось на морально-психологическом состоянии людей. Если давать общую оценку ситуации в нравственной сфере постсоветского общества, различных его структурных подразделений, то следует сказать, что она была не просто сложная и противоречивая, а чрезвычайно критическая. Причем кризисные проявления не всегда находились на поверхности социальной жизни, чаще всего они содержались во внутреннем мире личности, ее душе. Вполне определенно можно сказать, что сфера доверительных отношений между людьми заметно сузилась до рамок круга общения с родными и близкими. Нечасто можно было наблюдать проявления взаимопомощи, добросердечности, отзывчивости, чуткости. Сочувствие и сострадание как человеческие качества чаще всего были прикрыты «маской» лицемерия. Вообще для межличностных отношений свойственен был достаточно жесткий, а порой и жестокий характер. Такие явления, как эгоизм, конформизм, цинизм, скептицизм, нигилизм стали весьма распространенными, причем в весьма открытых своих проявлениях, независимо от социального, профессионального, образовательно-культурного статуса человека.

В процессе происходящих социальных трансформаций каждый человек по существу оказался один на один со своими жизненными проблемами. Общество как социальный организм стало обладать недостаточным позитивным воздействием на формирование моральных чувств, взглядов, убеждений, так как в нем весьма ослаблены в силу сложившихся обстоятельств социально-моральные механизмы, духовно-культурные связи. Так, в условиях урбанизации и информатизации малоэффективным становится общественное мнение как механизм воздействия на поведение личности. Процесс капитализации заметно снизил силу воздействия трудового коллектива как регулятора профессиональных и межличностных отношений. Рыночная система хозяйствования возродила механизм конкуренции, моральная сторона которого была и остается весьма проблематичной. Несогласованность механизмов социальной и моральной регуляции становится источником опасности как для жизни общества, обеспечивая дестабилизацию его структур и функций, так и для жизнедеятельности человека, приводя, в конце концов, к деградации личности.

Таким образом, становление современной белорусской государственности проходило и проходит в сложной социально-нравственной обстановке. Во-первых, накапливаемый за последние десятилетия «груз» морального негативизма никуда не исчез, он остается и все более разрастается в условиях рыночных отношений. Во-вторых, общественный механизм моральной регуляции продолжает оставаться разбалансированным: социально значимых, общепринятых нравственных ценностей, соответствующих требованиям времени, еще не выработано, а индивидуально-личностный уровень саморегуляции остается весьма разноплановым и разрозненным. В-третьих, воочию можно наблюдать падение нравов, когда утрачивает свою силу устойчивая, привычная система представлений о дозволенном и недозволенном на уровне обыденного сознания, когда ослабевает действие даже такого морально-психологического регулятива, как чувство стыда, и соответственно уже не вызывают осуждения ни проституция, ни порнография, ни сексуальные извращения и т. п. В-четвертых, различного рода деформации морального сознания являются «питательной средой» для возникновения и распространения таких антиобщественных явлений, как пьянство и алкоголизм, наркомания, преступность, торговля людьми, социальное сиротство и др., что наносит откровенный вред социуму.

За последние годы ситуация в системе социально-нравственных отношений серьезно осложнилась и даже обострилась. Причем это является характерным не только для Беларуси, но и для других постсоветских республик. Так, в Российской Федерации на государственном уровне было прямо заявлено о том, что, несмотря на определенные позитивные тенденции социально-экономического развития, «российское общество, включая подрастающее поколение, продолжает находиться в состоянии системного духовно-нравственного кризиса» [6]. О наличии этого кризиса свидетельствуют такие показатели, как наркомания, потребление алкоголя и табака в молодежной среде, количество социальных сирот, уровень абортов среди несовершеннолетних, количество разводов, самоубийства среди детей и др. По данным российских социологов, среди молодежи около 55 % готовы преступить через моральные нормы для того, чтобы добиться личного успеха. Среди несовершеннолетних фиксируется высокий процент сексуальной распущенности: 45,5 % юношей-девятиклассников и 48,2 % девушек-девятиклассниц считают, что сексуальные контакты в их возрасте вполне допустимы [6].

Исследование российскими социологами рейтинга различных социальных проблем показало, что в масштабе страны наиболее важными, по мнению респондентов, наряду с ростом цен (61 %) и безработицей (61 %), являются алкоголизм и наркомания (53 %) и коррупция и бюрократизм (41 %). Если первые проблемы обусловлены прежде всего действием экономических факторов, то последние напрямую связаны с распространением моральных деформаций, деградацией личности. Также весьма тревожным является то, что только 12 % респондентов оценили как важным для себя лично, так и значимым для страны в целом вопрос о состоянии нравственности [7, с. 119].

О достаточно сложной социально-моральной обстановке в украинском обществе может свидетельствовать следующая информация. Социологи с помощью новых подходов попытались воссоздать образ украинского общества, который сформировался в массовом сознании за последние десять лет. Как выяснилось, только 5 % респондентов этот образ соотносят с позитивными характеристиками, а у большей части опрошенных он ассоциируется с различными негативными сторонами. Так, на первое место в 2013 г. вышла такая характеристика общества, как беспорядок (неупорядоченность общественной жизни) – 49,7 %, далее следуют нищета – 35,7 %, разруха – 32,8 %, противостояние – 25 %, тупик – 23 %. Также образ украинского общества воссоздавался в координатах наиболее проявивших себя социальных типов. Отвечая на вопрос: «Наше время – это время…», респонденты определили, что оно является временем воров (40 %), бюрократов (37 %), авантюристов (31 %), приспособленцев (29 %), нищих (25 %), т. е. преимущественно таких социальных типов, поведение которых может вести к расшатыванию общественных устоев. Картина относительно того, как представлено наше время с точки зрения отражения в нем социальных типов, содействующих упрочению общественного порядка, выглядит следующим образом: 38 % респондентов соотносят его с деятельностью политиков, а вот далее идут показатели, которые вызывают серьезную тревогу – только 13 % видят наше время как время тружеников, 10 % – как время избранников судьбы, 5 % – как время талантов, 3 % – как время профессионалов. Также обращает на себя внимание то, что только 8 % респондентов ассоциируют наше время с наличием в обществе моральных авторитетов, что может свидетельствовать о недооценке роли механизмов моральной регуляции в стабилизации общественной жизни [8, с. 33–34].

Об обострении ситуации в духовно-нравственной сфере современного общества свидетельствуют и результаты социологических исследований, проведенных в Беларуси. Социологи отмечают, что более 48,5 % опрошенных молодых людей считают допустимым давать взятку при решении какого-либо вопроса, 31,1 % – вполне могут скрыть доходы от налогообложения, 27,2 % – смогут принять участие в незаконном бизнесе. По мнению 24,3 % опрошенных юношей, вполне допустимо оказать физическое воздействие при решении своих проблем, 20,4 % молодых людей незазорно распространять ложную информацию [9, с. 198–199].

В социальном и личностном плане негативные последствия нестабильности духовно-нравственных отношений, ограниченности и неразвитости духовных потребностей и нравственных чувств, различного рода моральных деформаций наиболее отчетливо проявляются в различного рода социальных девиациях. «Социально-негативное девиантное поведение, – пишет Н. А. Барановский, – можно определить как поведение, которое не соответствует общепринятым моральным, правовым и другим социальным нормам, причиняет вред личности, социальным группам или обществу, а также осуждается общественным мнением и влечет наступление какой-либо социальной ответственности» [10, с. 8]. В условиях социальной транзитивности получают значительное распространение такие девиации, как пьянство и алкоголизм, наркомания, проституция, преступность, торговля людьми, социальное сиротство и др., что воочию наблюдается в настоящее время на постсоветском пространстве.

Наряду с социальными детерминантами, обусловившими существование и распространение различного рода девиаций, на современном этапе достаточно влиятельными являются причины личностного плана: а) высокая степень распространенности асоциального образа жизни; б) неразвитость социальных и духовных потребностей; в) устойчивое присутствие в психологии и образе жизни значительной части населения жизненных ценностей и социальных позиций индивидуалистического, эгоистического, материально-потребительского, корыстного, конформистского, властно-пренебрежительного, агрессивно-насильственного и социально безответственного характера. Комплексное взаимодействие «социальных и личностных причин порождает в современном белорусском обществе массовую социокультурную аномию (противоречивость и конфликтность нравственных, правовых и других социальных норм, их несоблюдение, пробельность и т. п.), а также высокую степень деструктивности в системе межличностных, групповых и социально-институциональных отношений» [11, с. 466–467].

Согласно статистическим данным, в Беларуси за период с 1990 по 2010 год отмечается устойчивая тенденция увеличения потребления спиртных напитков, в том числе пьянства и алкоголизма. Так, если уровень потребления абсолютного алкоголя на душу населения в 1990 г. составлял 5,7 л, то в 2000 г. – 8,8 л, а в 2009 г. – 12 л. Потребление водки, пива и шампанского увеличилось в 1,4 раза, а плодово-ягодного вина – в 180 раз [10, с. 14]. Результаты социологических исследований показывают, что абсолютное большинство населения рассматривает употребление спиртных напитков как вполне приемлемую, культурно и нравственно допустимую традицию бытового повседневного образа жизни. Установлено, что среди молодежи 18–29 лет употребление спиртных напитков распространено в наибольшей степени (так считают 84 % респондентов), учащихся и студентов (83 %) [11, с. 454–455].

Угрожающие масштабы приобретает такое социальное зло, как наркомания. Результаты социсследования свидетельствуют о том, что среди потребителей наркотиков и других токсических веществ большинство составляют молодые люди в возрасте 16–24 года (74 %), подростков до 18 лет – 12 %. Среди молодежи по данным соцопросов пробовали или употребляют наркотики 9 %, а еще 6 % – токсические вещества. Среди потребителей наркотиков и других токсических веществ преобладают следующие социально-профессиональные группы: учащиеся ПТУ – 22 %, учащиеся техникума, колледжа – 17 %, школьники – 15 %, рабочие промышленности, строительства, транспорта – 13 %, студенты вузов – 8 %, безработные – 6 % [10, c. 15].

Необходимо также отметить, что в молодежной среде происходят существенные изменения по отношению к девиантному поведению. В частности, «происходит процесс превращения социальных девиаций в субкультурную норму поведения. Наглядным примером служит употребление алкогольных напитков, изменение отношения юношества к сексуальным связям. По данным опроса, спиртное употребляют 71,8 % подростков, личный сексуальный опыт имеют 42,7 % несовершеннолетних… Почти у каждого пятого (19,5 %) респондентов среди друзей есть наркоманы, у 14,3 % – среди одноклассников и однокурсников, что существенно увеличивает риск наркоматизации молодежи. Причем в окружении респондентов, уже употребляющих наркотики, доля таких знакомых возрастает до 88,3 %» [12, с. 58]. Как видим, в условиях социальной транзитивности особой зоной риска является сознание молодых людей, которое в силу своих возрастных особенностей может легко попадать под влияние различных факторов, в том числе и представляющих серьезную опасность.

Особое место в структуре социальной девиантности занимает феномен пьянства. Злоупотребление спиртными напитками является само по себе весьма опасным явлением, ведущим в индивидуальном плане к моральной неустойчивости, распущенности и, в конце концов, к деградации личности, в общественном плане – к обострению и разрыву связей и взаимодействий между людьми и социальными институтами. А также пьянство, как показывает практика, является своеобразным «катализатором» появления и распространения других асоциальных явлений. Его пагубное, разрушающее воздействие на физическое и моральное здоровье человека и состояние общественных отношений напрямую проявляется в такой девиации, как алкоголизм. Как свидетельствует статистика, зачастую различного рода преступления были совершены в состоянии алкогольного опьянения. Пьянство является по существу постоянным спутником бродяжничества, проституции. И появление социального сиротства в значительной степени обусловлено также распространением бытового пьянства и алкоголизма. А уже в наркомании и токсикомании по их социально-психологическим и медико-физиологическим основаниям отчетливо обнаруживается их теснейшая связь со злоупотреблением спиртными напитками.

Исторический опыт свидетельствует, что употребление алкогольных напитков и злоупотребление ими, выраженные в таком социальном явлении, как пьянство и алкоголизм, существовали испокон веков. Это было обусловлено прежде всего следующими основаниями: 1) социально-антропологического, 2) социально-психологического, 3) социально-экономического характера.

Социально-антропологические основания употребления алкоголя и злоупотребления им связаны непосредственно с физиологическими потребностями человеческого организма, вернее, с их чрезмерным, а порой и извращенным удовлетворением. Как отмечает в этой связи выдающийся немецкий философ И. Кант: «Для возбуждения или сдерживания воображения имеется физическое средство – употребление дурманящих веществ, некоторые из них в виде яда ослабляют жизненную силу…, другие усиливают ее, по крайней мере, повышают ее чувствительность (каковы хмельные напитки, вина, пиво или их спиртной экстракт – водка), но все же они противоестественны и искусственны. Тот, кто принимает их в таком чрезмерном количестве, что на некоторое время лишается способности упорядочивать свои чувственные представления по законам опыта, называется пьяным или одурманенным; произвольно или преднамеренно приводить себя в такое состояние – значит одурманивать себя. Однако все эти средства должны как будто служить для того, чтобы человек мог забыть ту тяжесть, которая, кажется, с самого начала заключена в его жизни вообще» [13, т. 6, с. 404–405]. Алкоголь по своим биологическим и химическим свойствам оказывает влияние на физиолого-психическую природу человека, постепенно ослабляя и разрушая ее. «Беззаботность, а вместе с ней и неосторожность, которые вызывает опьянение, – это обманчивое чувство подъема жизненной силы; в опьянении человек не чувствует трудностей жизни, с преодолением которых постоянно имеет дело природа (в этом и состоит здоровье), и счастлив в своей слабости, ибо природа в нем действительно стремится постепенно возродить его жизнь путем постепенного подъема его сил» [13, т. 6, c. 406].

С социально-психологической точки зрения алкоголь выступает в качестве своего рода коммуникативного средства для поддержания общения, налаживания контактов между людьми, соблюдения традиционных межличностных связей в случаях его разумного потребления. При этом, как подчеркивает Кант, имеет значение и вид алкогольного напитка. «Всякое тихое одурманивание, т. е. такое, которое не вносит оживления в общество и не содействует обмену мыслями, имеет в себе нечто позорное; таково опьянение опиумом и водкой. Вино и пиво, из которых первое только возбуждает, а второе только питательно и подобно пище сытно, не мешает общительности; все же между ними разница: пиво более располагает к мечтательной замкнутости и часто ведет к грубости, а пирушка с вином возбуждает шумное веселье и остроумные разговоры» [13, т. 6, c. 405–406]. Напротив, алкоголь становится источником обострения бытовой обстановки, выяснения отношений между людьми, проявления явно выраженной антипатии и враждебности при его злоупотреблении. В этой связи Кант отмечает: «Невоздержанность в употреблении [алкогольных] напитков в компании, доходящая до одурения, несомненно, есть невежливость не только по отношению к обществу, в котором находится пьющий, но и по отношению к самому себе, если он встает из-за стола шатаясь, по крайней мере идет нетвердым шагом, или только заговаривается. Но можно многое сказать для смягчения о таком проступке, так как границу самообладания очень легко не заметить и переступить; ведь хозяин желает, чтобы благодаря этому акту общительности гость вставал из-за стола вполне удовлетворенный» [13, т. 6, c. 406].

В основе социально-экономических детерминант распространения пьянства и алкоголизма лежит прежде всего проблема получения прибыли от ведения хозяйственной деятельности, и, соответственно, наиболее откровенный и разрушительный характер это явление получает в условиях капиталистического способа производства. Об этом весьма убедительно в свое время писал К. Маркс, раскрывая внутренние, невидимые «пружины» действия капиталистических экономических процессов. Среди наиболее распространенных предметов потребления в условиях буржуазного общества, по его мнению, наряду с хлопком и картофелем, называется и водка, хотя она, «если ее употреблять в качестве пищевого продукта, является, по общему признанию, отравой». Отвечая на вопрос: почему хлопок, картофель и водка являются краеугольным камнем буржуазного общества, – Маркс раскрывает не только экономические причины, но и социальные последствия такого порядка вещей:

«Потому, что их производство требует наименьшего труда, и они имеют, вследствие этого, наименьшую цену. А почему минимум цены обусловливает максимум потребления? Уж не вследствие ли абсолютной, внутренне присущей этим предметам полезности, их полезности в смысле способности наилучшим образом удовлетворять потребности рабочего как человека, а не человека как рабочего? Нет, это происходит потому, что в обществе, основанном на нищете, самые нищенские продукты имеют роковое преимущество служить для потребления самых широких масс» [14, т. 3, с 28].

Следовательно, водка в экономическом плане выступает, с одной стороны, как весьма дешевый продукт, не требующий на свое производства больших материальных затрат, с другой – как средство для выжимания максимальной прибыли при ее производстве и продаже. В социальном плане это выливается в обогащение одних слоев населения и обнищание других, что по логике вещей должно вести к обострению социальной обстановки, но в силу специфики водки как одного из популярных и распространенных одурманивающих средств дает, как правило, противоположный эффект – может способствовать снижению остроты социальных конфликтов за счет ложного представления о безмятежности под воздействием алкогольного дурмана, а также за счет ловкого манипулирования массовым сознанием со стороны власть предержащих и социально-имущественных слоев.

В условиях транзитивного общества феномен пьянства и алкоголизма не только получает реальные возможности для своего распространения, но и выступает в качестве одного из основных дестабилизирующих факторов, который, на первый взгляд, может казаться незаметным и безобидным, но и по своей скрытой разрушительной силе способен нанести значительный урон социальной системе в целом.

Исторически случилось так, что водка, рост масштабов ее производства и потребления по существу «взорвали» достаточно размеренный ход жизни в средневековом обществе, расшатали его вполне устойчивые консервативные устои. Как пишет в этой связи В. В. Похлебкин: «Одной из заметных особенностей водки как продукта и товара было то, что она разлагающе воздействовала на старое, пронизанное древними традициями, замкнутое общество средних веков. Она разрушала одним ударом как социальные, так и старые культурные, нравственные, идеологические табу. В этом отношении водка подействовала как атомный взрыв в патриархальной устойчивой тишине. Вот почему последствия появления водки особенно легко различимы в социальной и культурной областях, причем все они отражаются в документах эпохи – от юридических актов до художественной литературы» [15]. Об этом свидетельствуют как количественный рост пьянства, его весьма заметное распространение в городской среде, использование водки для порабощения коренных северных народов, создание особых питейных заведений, так и существенные изменения идейно-нравственного и социально-имущественного характера в системе общественных отношений. В этой связи следует сказать:

во-первых, о «появлении нового типа «предерзостных» людей, свободных от пут средневековой морали и традиций. Эти люди быстро пополняли собой новый социальный слой городского люмпен-пролетариата, или, по терминологии того времени, «посадской голытьбы», всегда полуголодной, злобной, жестокой, циничной, не связанной никакими нормами толпы, энергию которой можно было направить по любому руслу за… ведро водки». Во-вторых, чрезмерное потребление водки явилось причиной роста нищенских слоев в городах «Нищенство рекрутировалось, с одной стороны, из членов семей разорившихся «питухов» всех сословий, и с другой – из менее активной части спившейся «посадской голытьбы». Именно резкий скачок в численности нищенства, в контрастной диспропорции к обычному процессу, порождаемому естественными экономическими факторами – неурожаями, классовой дифференциацией и т. п., указывает на то, что в появлении нищенства приняла участие на сей раз водка, причем не только прямое, но и косвенное (например, резкое увеличение числа городских пожаров и полное выгорание некоторых городов и сел)» [15].

На современном этапе, когда отчетливо наблюдается ситуация социальной транзитивности, феномен пьянства и алкоголизма, исподволь проявляя свой негативный социально-психологический потенциал, постепенно расшатывая общественные устои, могут стать тем незаметным, но по существу решающим рычагом, приводящим к дестабилизации и разрушению социальной системы. Это обусловлено прежде всего природой капиталистической системы хозяйствования, которая резко обнажает социально-классовые, социально-имущественные противоречия, и в их ряду чрезвычайно неприглядным, опасным и пагубным для жизни и здоровья человека выступает алкоголь во всевозможных его разновидностях.

В духовно-нравственном отношении развитие капиталистической общественно-экономической формации сопряжено с падением нравов, деградацией человеческой сущности. Сама природа капитализма с его важнейшими атрибутами: частной собственностью, деньгами, эксплуатацией, конкуренцией и т. п. – подавляет и извращает собственно человеческое в человеке, способствует превращению человека в средство, инструмент, вещь, дегуманизирует взаимоотношения между людьми. «Собственность – природное, бездушное начало, противостоящее человеческому, духовному началу, – возводится благодаря этому на трон, и, в конечном счете, чтобы завершить это отчуждение, деньги – отчужденная, пустая абстракция собственности, – делаются властелином мира. Человек перестал быть рабом человека и стал рабом вещи; извращение человеческих отношений завершено; рабство современного торгашеского мира – усовершенствованная, законченная, универсальная продажность» [14, т. 1, с. 604–605]. Наглядным подтверждением этому может служить и то, что зачастую используется бутылка водки в качестве свое образной расчетной единицы в осуществлении определенных товарно-денежных отно шений, и то, что чрезмерно пьющий человек становится по существу рабом бутылки водки, попадает в особую форму рабской зависимости – алкогольную.

Таким образом, в современном мире, наряду с масштабными трансформациями, связанными с распространением новейших информационных технологий, происходит угрожающее наращивание кризисных явлений в социальной жизни. Череда кризисов экономического, политического, экологического характера негативным образом сказывается на морально-психологическом состоянии людей, на процессе духовно-культурного развития человека и общества. Причем масштабы и темпы распространения моральных деформаций, бездуховности и нецивилизованности в человеческих взаимоотношениях катастрофически нарастают, что позволяет говорить о наличии затяжного духовного кризиса как такового. Негативные последствия нестабильности общественных отношений, ограниченности и неразвитости духовных потребностей и нравственных чувств людей, различного рода моральных деформаций наиболее отчетливо проявляются в различных социальных девиациях. В условиях социальной транзитивности получают значительное распространение такие девиации, как пьянство и алкоголизм, наркомания, проституция, преступность, торговля людьми, социальное сиротство и др. Все это убедительно свидетельствует о наличии кризисных явлений в социально-нравственной сфере современного белорусского общества и, соответственно, такое положение дел необходимо оценивать как серьезную внутреннюю угрозу национальной безопасности, которая носит скрытый характер, но по своей разрушительной силе может привести к весьма тяжелым социальным последствиям.