Читать книгу Внешняя политика России в условиях глобальной неопределенности. Монография - Коллектив авторов - Страница 3

А.Н. Костин

Исследование особенностей глобального развития в последней трети прошлого века было тесно связано с работами, выполненными в рамках теории практики глобального моделирования. Его возникновение и наибольшая популярность приходится на 70-80-е годы XX в. С ними связывают и формирование современной концепции кризиса цивилизации. В первых глобальных моделях особый акцент делался на экологической проблематике, поскольку экологический кризис выявил многие структурные изъяны и социальные проблемы индустриального развития. Недоверие широкой общественности к прогнозам, разработанным правительственными и коммерческими институтами, способствовало созданию различных клубов и независимых исследовательских групп. В ряду подобных организаций важное место занял Римский клуб, созданный в 1968 г. и явившийся инициатором глобального моделирования. Уже первые исследования, подготовленные под эгидой этой организации, получили значительный резонанс и определили направления научного поиска возможностей решения глобальных проблем на целые десятилетия. Первые два доклада, подготовленные для Римского клуба, по существу стали классикой математического моделирования глобальных процессов[16].

В первых «моделях мира» Дж. Форрестера, в его книге «Мировая динамика» (1970) и в первом докладе Римскому клубу «Пределы роста» (1972), подготовленном под руководством Д. Медоуза, человечество было представлено как единое и не расчлененное на части целое. С помощью модели WORLD-3 Медоуз и его коллеги анализировали возможные пути глобального развития с 1900 по 2100 г. Этот анализ показал, что в рамках модели, при сохранении отраженных в ней тенденций развития общества, кризис на рассматриваемом промежутке времени неизбежен. Он обусловлен истощением невозобновляемых ограниченных ресурсов и, как следствие, резким падением промышленного производства, инвестиций в сельское хозяйство. Уменьшение производства продуктов питания и ухудшение медицинского обслуживания приводят к росту смертности и сокращению численности народонаселения планеты. Впоследствии обнаружилось, что с изменением основных параметров модели меняются лишь время наступления и причины кризиса (нехватка продуктов питания, загрязнение среды). Этот кризис объясняется противоречием между ограниченностью земных ресурсов, конечностью пригодных к сельскохозяйственной обработке площадей и все растущими темпами потребления увеличивающегося населения. Рост капитала требует все более широкого использования невозобновляемых природных ресурсов. Все это вместе с ростом населения, промышленного и сельскохозяйственного производства приводит к кризису: быстрому загрязнению среды обитания, возрастанию смертности, истощению природных ресурсов и упадку производства. Доклад «Пределы роста» никогда не замышлялся как пророчество. Его целью было предупредить о том, что может случиться, если в политику не будут внесены коррективы, опровергающие сделанные ранее экстраполяции. Критики доклада обычно отмечали, что современный мир весьма неоднороден и рассмотрение его в качестве единого целого является чрезмерным допущением. Концепция пределов роста для человечества в 1970-е годы получила широкий резонанс и активно обсуждалась на разных уровнях на протяжении целого десятилетия. Между тем постановка вопроса о пределах роста имеет свою историю. Наиболее яркими примерами в этом отношении служат работы французских просветителей Ш. Монтескье («Персидские письма», 1721), Ж. Л. Кондорсе («Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума», 1795) и английского экономиста Т. Мальтуса («Опыт о законе народонаселения», 1798). Однако в XX в. так активно и в таких масштабах представление о пределах роста впервые обсуждалось в связи с работами Дж. Форрестера и Д. Медоуза.

Во втором докладе Римскому клубу М. Месаровича и Э. Пестеля («Человечество на перепутье», 1974) основное внимание акцентировалось на изучении мира как системы взаимосвязанных регионов с присущими им особенностями развития. В результате компьютерного расчета всевозможных вариантов с новой глобальной моделью авторы доклада, в отличие от выводов группы Медоуза, пришли к выводу о возможности глобального коллапса в первой половине XXI в. Они утверждали, что при существующих тенденциях мирового развития неизбежна серия региональных катастроф. Группа Медоуза видела выход из сложившейся кризисной ситуации в переходе от роста к «глобальному равновесию». М. Месарович и Э. Пестель предложили стратегию выживания, соответствующую установке на обеспечение «органического роста». В докладе содержалось серьезное предупреждение о возможности крупных финансовых издержек и человеческих жертв в том случае, если не принять незамедлительные меры и не решить существующие мировые проблемы. Развернувшиеся дискуссии вокруг первых «моделей мира» послужили толчком для развития глобального моделирования как нового направления исследований будущего человечества.

Наряду с компьютерными глобальными моделями широкое распространение получили исследования, в основу которых был положен не столько количественный, сколько качественный анализ перспектив развития человечества. Такие модели глобального развития определялись во многом мировоззренческой позицией, с которой их авторы расматривали основные тенденции развития человечества. Они исходили из принципа регионализации и критерия учета научно-технических, социоэкономических, политических и культурных изменений, оказывающих влияние на направленность развития человеческой цивилизации. Отечественные ученые уже в 1970-е годы подключились к исследованиям по глобальному моделированию. Эти исследования велись в Институте системного анализа (в то время ВНИИСИ – ВНИИ системных исследований) под руководством академика Д. М. Гвишиани, в Вычислительном центре АН СССР под руководством академика И. Н. Моисеева. Первоначально были исследованы возможности управления глобальными социально-экономическими процессами (в рамках предложенных моделей). Была показана высокая чувствительность глобальных моделей к исходным гипотезам, базовой статистической информации. Отсюда следовал вывод, что возможности применения математических методов управления и оптимизации имеют ограниченное практическое применение для такого рода макромоделей. Дальнейшее развитие глобального моделирования в нашей стране пошло по пути совершенствования инструментария компьютерной поддержки принятия решений для подобного рода плохо формализуемых социально-экономических процессов. Под руководством академика И. И. Моисеева была создана модель «Ядерная зима». Коллектив сотрудников института системного анализа (Д. М. Гвишиани – руководитель, И. И. Лапин, В. А. Геловани, В. Б. Бритков, С. В. Дубовский, Л. В. Третьяков, В. В. Юрченко и др.) в 1984 г. подготовил исследовательский доклад «На пороге третьего тысячелетия (Глобальные проблемы и процессы развития СССР)». В докладе были представлены результаты компьютерного моделирования мирового развития на период 1980–2000 гг. Итоги исследований показывали, что в Советском Союзе существуют сложные проблемы даже при подборе наиболее благоприятных предположений и «сценариев».

В следующие десятилетия продолжаются глобальные исследования и гуманитарными методами. Так, по инициативе Международного фонда социально-экономических и политических исследований («Горбачев-фонд») был выполнен проект «XXI век – век глобальных вызовов и ответов». Проект разбит на ряд подпроектов: «Философия гуманистического глобализма», «Диалог культур в глобальном мире»; «Экологический кризис – главный вызов цивилизации»; «Глобальная экономика – вызов для национальных экономик»; «Политика и власть в глобализирующемся мире»; «Глобальная безопасность»; «Россия в формирующейся системе». Дальнейшее развертывание тенденций глобализации и возникновение движения антиглобалистов способствовали целевой переориентации глобального моделирования: если ранее оно помогало выявлять глобальные проблемы и вносить их в политическую повестку дня, то в начале XXI в. обострение политических, экономических, экологических и иных процессов ставит перед ним сложные и нередко весьма конкретные задачи.

Авторы доклада " Пределы роста. Тридцать лет спустя" пишут: "Привычка всегда жизнерадостно улыбаться, свойственная многим плохо информированным людям (особенно мировым лидерам), говорит о том что для них все эти вопросы бессмысленны – в их понимании пределов вообще не существует. В то же время многие из тех, кто информирован хорошо, буквально заражены глубоким цинизмом и прячут его под маской жизнерадостности. Они вам скажут, что сейчас есть серьёзные проблемы, что на горизонте их ещё больше и они ещё страшнее, поэтому нет никакого смысла пытаться их решить"[17]. Подобные ответы, по мнению исследователей, как правило основаны на мысленных моделях. "Истины же не знает никто"– подчеркивают авторы, поскольку мир сталкивается не с заранее предопределенным будущим, а с возможностью выбора.

Основные выводы долгосрочных глобальных прогнозов и моделей последних десятилетий XX века можно резюмировать следующим образом: существуют сомнения, что человечеству удастся пережить XXI столетие, если сохранятся наблюдаемые тенденции развития; не исключено, что глобальная катастрофа может начаться к середине столетия, если не будут предприняты эффективные меры. Основаниями для подобных выводов явились в том числе следующие обобщения, которые во многом работают и сейчас.

Во-первых, рост населения идет и будет продолжаться в обозримом будущем такими темпами, при которых предполагается удвоение народонаселения земного шара во второй половине XXI в.; даже при относительном снижении наблюдаемых тенденций масштабы катастрофических последствий будут возрастать. Во-вторых, становится опасно наращивать производство и потребление энергии масштабами и темпами второй половины XX в., когда каждые несколько лет наблюдалось удвоение производства и потребления энергии. Ущербна прежняя энергетическая модель на основе тепловой энергетики, поскольку, удвоение производства энергии за счет сжигания нефти, угля и газа приводит к многократному загрязнению окружающей среды. Нежелательно решение энергетических проблем и на основе атомной энергетики, поскольку с увеличением числа атомных электростанций возрастает вероятность атомной катастрофы – снизится уровень безопасности и увеличится число радиоактивных отходов, оптимальные пути утилизации которых пока окончательно не найдены. Что же касается альтернативных источников энергии, то они пока составляют небольшое число процентов от мирового топливно-энергетического баланса. В целом трудность решения энергетической проблемы заключается еще и в том, что независимо от источников энергии, даже если удастся открыть секрет управляемой термоядерной реакции, нарастание производства энергии наблюдаемыми темпами уже через несколько десятилетий приведет к тепловому загрязнению природной среды. Фактически предстоит квотирование производства энергии по странам и регионам, что представляется весьма сложным делом. В-третьих, возможны катастрофические последствия развития транспорта. Транспортная модель XX в. опасна для планеты, так как используемое топливо неэффективно и антиэкологично, а кроме того, есть не только экологические, но и антропологические и гуманитарные границы транспортной системы. Ведь последняя представляет собой своего рода молох. В 2006 году в дорожных авариях в США погибло 43443 человека. Предполагается, что к 2020 г. гибель в автокатастрофах займет третье место среди главнейших причин смертности в мире, оставив позади СПИД и войны, её будут опережать только сердечно-сосудистые заболевания и депрессия[18]. Ежегодно только на автотранспорте примерно четверть миллиона человек гибнет, около 2,5 млн. получают различные увечья.

В-четвертых, вызывает тревогу сохранение в XXI в. мирового торгового баланса предшествующего века. Это связано прежде всего с долгом развивающихся стран: теоретически вполне можно представить, как он поднимется. Но в этом случае возрастет вероятность финансовой катастрофы, которая может разразиться на мировой сцене. В-пятых, вызывает беспокойство современное состояния здравоохранения в мире. В этой связи вспоминают, что при переходе от традиционного сельского к современному городскому образу жизни происходит переход от «естественного отбора» (т. е. выживания сильнейших «особей») к искусственному, при котором жизнь дается по усмотрению родителей и поддерживается средствами медицины. Это происходит независимо от жизнеспособности индивида, причем увеличивается вероятность воспроизводства нездорового потомства. На это накладывается множество социальных и экономических факторов и тенденций[19], конечным итогом которых является стремительно растущая пропорция физически и психически неполноценных людей, бесплодных или способных производить лишь ущербное потомство. В связи с этим создается угроза самому генофонду человеческого вида, поскольку деградация не может происходить бесконечно. В результате научно-технического прогресса генофонд человека как вида Homo sapiens оказался под угрозой «порчи и поломки» с непредсказуемыми, а может быть, даже катастрофическими последствиями. Этому также способствует резкое увеличение нервно-психических стрессовых нагрузок на организм человека.

В-шестых, продолжение загрязнения окружающей среды масштабами и темпами конца XX в. приведет через несколько десятилетий к ее необратимой деградации. Это связано в том числе с крайне низким коэффициентом полезного действия традиционных технологий, приближающимся к 5 % полезной продукции, что способствовало порождению дефицита ресурсов, нарастающему накоплению отходов, загрязнению окружающей среды. Происходят колоссальные изменения в атмосфере, водных объектах, почвах, в растительном и животном мире, связанные с хозяйственной деятельностью человека, которые оказывают неблагоприятное воздействие на экономику и здоровье людей и других организмов. Экспоненциальный рост экономики и населения за время цивилизации привел к изменениям во всех природных средах. Последние сто лет оказались временем самого интенсивного роста, когда многие показатели превысили все уровни, достигнутые цивилизацией за предшествующий период. Огромные изменения произошли на поверхности суши, превысившие изменения, происходившие во время последнего максимума оледенения 18 тыс. лет назад: в результате хозяйственной экспансии на 63 % поверхности суши Земли уничтожены естественные экосистемы, которые заменены антропогенными системами. Площадь лесов за время существования цивилизации сократилась наполовину. Происходит направленное изменение концентрации газов в атмосфере, в том числе в ней появились газы, которых там ранее практически не было – хлорфторуглероды (фреоны). Наблюдается физическая, химическая и биологическая деградация почв. Идет массовое исчезновение видов организмов. Исчезновение видов – естественная часть эволюционного процесса, но это малозаметное явление, так как в естественных условиях в год исчезает 1-10 видов. Ныне, как считают биологи, его темпы ускорились до 1000 видов в год. Таким образом, те ресурсы, которые считались возобновляемыми, перестали быть таковыми. Вырубая тропические леса, загрязняя Мировой океан и природную среду в целом, люди приближают цивилизацию к катастрофе, возрастает число так называемых "болезней цивилизации".

В-седьмых, наблюдаемая деградация культуры не может продолжаться неопределенно долго, поэтому данный процесс завершится либо ренессансом культуры, либо ее коллапсом. В-восьмых, возрастание роли теневого элемента, преступности, которая стала интернациональной и структурированной, обзавелась новейшими достижениями науки и техники, сформировала мощнейшие каналы политического влияния, является питательной средой для международного терроризма и угрожает безопасности цивилизации. В-девятых, происходит снижение роли и влияния нынешних универсальных международных организаций, распалась прежняя модель международной системы, наблюдается эрозия международного права.

Данные констатации остро ставят задачу изменения нынешних тенденций развития цивилизации, причем изменений не в конечном счете, а за ближайшие несколько десятилетий, поскольку запас времени невелик. В этой связи многие возлагают надежды на внедрение альтернативной модели цивилизации, в которой будут отсутствовать подобные негативные тенденции. Однако внедрить такую модель за обозримый период времени крайне трудно, так как слишком велика инерционность нынешней цивилизационной системы. Другие, соглашаясь с мнением первых, полагают, что решить проблемы можно с открытием границ нашей планеты путем крупномасштабного выхода в космос. Однако в наши дни это выглядит нереально. Таким образом, на основе анализа крупномасштабных глобальных исследований и реального положения вещей делается вывод о том, что человеческая цивилизация находится в кризисе, стоит перед выбором пути дальнейшего развития.

В современной науке не существует общепринятого толкования термина «цивилизация». В понятие «цивилизация» в зависимости от задач исследования или употребления вкладывают различное содержание: это и качественное состояние общества или государства (группы государств), отражающее уровень развития материальной и духовной культуры, и развитость политической структуры, и степень технологичности общества, и уровень воспитанности, усвоения правил этикета, и т. д. Это во многом объясняется тем, что в самой теории цивилизаций существуют два основных направления. Первое направление так называемого стадиального развития цивилизации, когда ее рассматривают как единый процесс прогрессивного развития человечества, с выделением определенных стадий, или этапов, первым из которых считается появление состояния цивилизованности после распада первобытно-общинного общества. Второе направление – развития в форме локальных цивилизаций, исторически сложившихся больших общностей людей, отличающихся от других особенностями своего культурного развития, проживающих на обширной территории в какой-либо части планеты. На протяжении истории человечества множество цивилизаций рождалось, расцветало, трансформировалось и умирало. Очень важен контекст употребления этого понятия. Например, О. Шпенглер в книге «Закат Европы» словом «цивилизация» обозначал также завершающий период развития культуры. Сам термин «цивилизация» появился задолго до возникновения первых теорий о цивилизациях, еще в античности[20].

Содержание понятия «мировая цивилизация» трактуется по-разному и в значительной степени зависит от мировоззренческой, гносеологической и аксиологической ориентации исследователя: одни обозначают им всю сумму позитивных достижений человечества; другие определяют им прогрессивное поступательное развитие мира; третьи фиксируют нормативное понимание определенного передового социального порядка (чаще всего западного). Дискуссия о существовании мировой цивилизации занимает важное место в общественной науке. Среди различных точек зрения фиксируются диаметрально противоположные подходы, или полюсы: понимание мировой цивилизации либо как реальности, либо как идеального нормативного конструкта. Существует и точка зрения, отрицающая существование мировой цивилизации (А. Тойнби, С. Хантингтон и др.).

Актуализация этого понятия неразрывно связана с обострением глобальных проблем, с усилением процессов глобализации во всех областях человеческой деятельности. В аспекте глобальных исследований термин «мировая цивилизация» носит собирательный характер и обозначает все многообразие культур современного мира, все страны и народы в условиях развития глобальных средств информации, коммуникации, обмена, возросшей мощи оружия массового поражения и нарастающей реальной, в том числе отрицательной экологической и в целом планетарной взаимосвязи и взаимозависимости всех частей мирового сообщества, что предопределяет в этом контексте появление общей судьбы.

На протяжении всей истории цивилизации развитие всегда было многовекторным. Направленность, содержание и ритмика экономических, социальных и политических процессов не являются линейными[21]. Их относительно спокойное течение может прерываться качественными скачкообразными переходами, катастрофическими потрясениями. Представления, пронизанные всякого рода ожиданиями катастроф в такие периоды успешно внедряются в общественное сознание. Начало третьего тысячелетия сопровождается нарастанием количества локальных, региональных и международных катастроф в разных сферах. Особенность последних пяти десятилетий состоит в том, что такого рода беспокойства высказывают весьма авторитетные в мире ученые, исследователи и общественные деятели. Возрастающее количество чрезвычайных ситуаций, вызванных землетрясениями, извержениями вулканов, технологическими авариями, социальными и политическими катаклизмами значительно усиливают интерес общественности к исследованию такого явления, как катастрофы. Оно превратилось в весьма обширный объект изучения естественных[22] и общественных наук. Вместе с тем один из выводов социологии катастроф, основателем которой стал П. Сорокин, состоит в том, что катастрофы не являются исключительным злом: наряду с их разрушительными и вредными действиями они играют также конструктивную положительную роль в истории культуры и творческой деятельности человека. "Для человечества катастрофы имеют великое обучающее значение»[23]. Однако обострившиеся глобальные проблемы по-новому поставили вопрос о настоящем и будущем человеческой цивилизация и сделали весьма спорным всеобщность вывода о возможности учиться на катастрофах.

Серьезные социологические исследования катастрофических явлений были проведены в 1960-1970-х годах в США (Э. Карантелли, X Фритц, А. Бартон, Р. Дайне), а затем получили распространение в Германии (В. Домбровски), Италии (Дж. Пелланди), Англии (Б. Рафаэль), Голландии (У. Розентал), в нашей стране (А. И. Пригожин, Б. Н. Порфирьев и др.). Классификацию катастроф исследователи осуществляли по разным основаниям. Например, по объектам катастрофического развития и степени его социальности нередко выделяются следующие типы катастроф: природные (землетрясения, извержения вулканов, засухи), экологические (гибель тех или иных видов экосистем), технологические (аварии самолетов, поездов, космических кораблей, взрывы нефтепроводов), социальные (войны, революции, контрреволюции, распад государств), личностные (смерть близких людей, крах мировоззренческой ориентации, убийства). По масштабам действия различают локальные, региональные, страновые, международные, глобальные катастрофы. Есть и другие классификации.

Говоря о состоянии цивилизации, необходимо различать понятия «кризис», «катастрофа» и «коллапс». Кризис означает переломный момент, решительный исход, т. е. острое состояние, но отнюдь не катастрофу. Коллапс (от лат. collapsus) – ослабленный, одряхлевший. В немедицинском понимании означает замедленность процессов, нулевой рост, т. е. неблагоприятные последствия кризиса. Катастрофа – это внезапное бедствие, переворот, событие, влекущее за собой тяжелые последствия, крайне неблагоприятные, обычно неуправляемые и непредотвратимые события.

По причинно-следственной структуре различают три типа кризисов: экзогенный, эндогенный и эндо-экзогенный. Экзогенный (от гр. ехо – вне, снаружи) кризис обусловлен преимущественно спонтанными изменениями среды, к которым система успевает приспособиться. Эндогенный (от гр. endon – внутри) кризис обусловленный преимущественно внутренней программой развития организма. Эндо-экзогенный кризис обусловлен изменениями в среде вследствие собственной активности системы. К кризисам этого типа относятся все антропогенные кризисы. Они нередко приводят к качественным перестройкам, поскольку система вынуждена адаптироваться к негативным последствиям собственной деятельности. Такая система либо разрушается, либо сохраняется за счет совершенствования антиэнтропийных механизмов. Коренные преобразования научно-технического социально-экономического, политического или информационно-культурного плана нередко приводят к кризисным обострениям.

Концепция кризиса мировой цивилизации сформировалась как результат осмысления того переломного состояния цивилизации, которое необходимо изменить для обеспечения выживания человечества. Среди наиболее часто встречающихся трактовок кризиса цивилизации учеными различных методологических ориентаций можно выделить два самостоятельных направления. Первое сводит кризис цивилизации к крушению евро-американской (или западной) индустриальной модели политического, социально-экономического и научного развития. При этом кризис цивилизации ставится в тесную связь с обострением глобальных проблем. Одним из приверженцев данного направления является японский исследователь К. Мушакодзи. Второе направление ставит в центр своего внимания исследование сдвигов структуры научного знания, призывает к пересмотру научной парадигмы неклассической науки, на основе которой человечество изобрело путь экстенсивного индустриального развития прежде всего за счет совершенствования технических потенциалов и расширения масштабов эксплуатации невосполнимых природных ресурсов[24].

В истории цивилизации существовали такие фундаментальные теории, как ньютоновская механика, специальная теория относительности, релятивистская квантовая теория поля, на основании которых строилась вся наука – классическая и неклассическая, и более или менее полно описывалась вся реальность – природная и социальная. В современных условиях, считают сторонники данного подхода, рождается новая наука, которую иногда называют постнеклассической. Ее последователи считают, что в ряде аспектов картезианско-ньютоновско-бэконовская парадигма устарела и уже не может служить верным ориентиром для практики человека. Сторонники постнеклассической науки ищут пути формирования новой парадигмы, следование которой позволит человечеству создать гармонию с природой и построить целостное мировое сообщество. Обращается внимание на то, что большинство окружающих нас процессов и явлений является открытыми, нелинейными и необратимыми. Мир предстает как эволюция нелинейных систем, он многомерен, многовариантен; существует множество путей саморазвития и нет жесткого детерминизма, железной предопределенности и замкнутости. Открытые нелинейные системы не управляются командно-административными методами, так как необходимо учитывать структурирование, происходящее по законам самих этих систем. Принимая во внимание новейшие научные достижения, сторонники такого подхода считают, что должна претерпеть изменение и современная научная картина мира. В основание последней следует положить принципы нелинейности, синергетики и самоорганизации, которые являются универсальными и могут быть применены при исследовании любых материальных систем. При таком подходе к кризису цивилизации весьма важным для понимания механизма выхода из кризиса является осмысление этих принципов. Значительный вклад в его разработку внесли работы И. Пригожина, И. Стенгерса, некоторых отечественных исследователей.

Следует отметить, что развитие теории синергетики разрушает многие привычные представления и учит по-новому видеть окружающий мир. Следует учитывать в том числе следующие положения, вытекающие из теории самоорганизации.

Во-первых, сложноорганизованным системам нельзя навязывать пути их развития. Важно понять, как способствовать их собственным тенденциям развития, как выводить системы на эти пути. В контексте глобальных проблем необходимо осознать законы совместной жизни природы и человечества, их коэволюции. Во – вторых, синергетика дает своеобразную трактовку того, почему хаос может выступать в качестве созидающего начала, конструктивного механизма эволюции, и как из хаоса имманентно может развиваться новая организация. Через хаос осуществляется связь разных уровней организации. В период медленного, эволюционного, "нормального" развития связь между разными уровнями организации очень мала. В период хаоса эта связь усиливается, способствуя тем самым созданию нового качества. В соответствующие моменты неустойчивости малые воздействия (возмущения) могут разрастаться в макроструктуры. Отсюда следует, что усилия и действия отдельного человека небезразличны для глобальных процессов и не всегда рассеиваются и нивелируются в глобальной социальной сфере. В особых состояниях социальной среды – состояниях неустойчивости – действия отдельного человека могут влиять на макросоциальные процессы. Доказательство тому – опыт нашей страны последних десятилетий, когда сравнительно малые, точечные воздействия в разных элементах политической и социальной систем оказались способными изменить всю геополитическую структуру в мире. В-третьих, согласно синергетике, для сложных систем существует, как правило, несколько альтернативных путей развития. Неединственность эволюционного пути, отсутствие жесткой предопределенности несколько сужают основу для эсхатологизма и глобального пессимизма. Надежда зиждется на возможности выбора путей дальнейшего развития, т. е. коэволюции человека и природы. Эволюционный процесс проходит разные стадии, и существуют своеобразные точки бифуркации, на которых предстоит и возможен выбор.

В-четвертых, синергетика открывает новые принципы суперпозиции, т. е. сборки сложного эволюционного целого из частей, построению сложных развивающихся структур из простых. Объединение структур не сводится к их простому сложению. Целое уже не равно сумме частей, оно не больше и не меньше ее. Целое качественно иное. В то же время появляется новый принцип согласования частей в целое, установление общего темпа развития входящих в целое частей, т. е. сосуществование структур разного возраста в одном темпо-мире. Понимание общих принципов организации целого имеет большое значение для выработки правильных подходов к построению сложных социальных и геополитических целостностей.

В-пятых, синергетика дает знания о том, как надлежащим образом оперировать сложными системами и как эффективно управлять ими. Здесь очень важна не сила, а правильная топологическая конфигурация, т. е. архитектура воздействия на сложную систему. Малые, но правильно организованные резонансные воздействия на сложную систему могут быть чрезвычайно эффективными. В-шестых, синергетика раскрывает закономерности и условия протекания быстрых лавинообразных процессов и процессов нелинейно самостимулирующего роста. При этом очень важно понять, как можно стимулировать такого рода процессы в открытых нелинейных средах (ими являются почти все среды, с которыми мы имеем дело, – экономические, социальные, политические, экологические и др.) и каким образом избежать вероятного распада сложных структур вблизи максимального развития.

Понятие кризиса мировой цивилизации имеет под собой серьезные основания, фиксируя потребность разрешения ряда ключевых проблемных ситуаций: биоэволюция и техноэволюция человечества разошлись между собой настолько, что возникла непосредственная угроза сохранению не только природы, но и «социальной жизни». И дело не в одном лишь «экологическом вызове», а в кризисе, охватившем все стороны и сферы человеческого существования: экономику, политику, культуру, антропологические характеристики индивида и т. д. Существующие модели хозяйственной деятельности в их исторически сложившемся виде не способны разрешить проблему массовой нищеты, поляризации богатых и бедных стран и целых регионов мира, грозящих «взрывом» цивилизации изнутри и ее гибелью.

Сложившаяся в развитых регионах и более-менее эффективная в рамках национального государства демократическая форма жизнеустройства и регуляции социальных отношений вряд ли способна в нынешних условиях стать основанием единения и целостности мира, преодолеть его разобщенность и взаимное недоверие. Существующие «миры» культур и цивилизаций, законно отстаивающие свою идентичность и самобытность, настолько расходятся и различаются в восприятии и понимании общечеловеческих ценностей (тех же «простых норм нравственности и справедливости»), что на ряду с религиозными столкновениями и былыми мировыми войнами обострились конфликты и столкновения национально-этнического происхождения и характера, не менее ожесточенные и разрушительные. Кроме того, нарастает сила «антиглобалистских» движений. Проведенные исследования и имеющиеся интерпретации позволяют говорить о кризисе цивилизации в самых различных аспектах. Кризис мировой цивилизации предстает ныне как особый тип кризиса, имеющего планетарный охват. Западная модель индустриального развития, распространяясь по планете, придает глобальному процессу характер ветвящегося кризиса. Решение одной проблемы приводит к появлению нескольких новых. Каждый выход из одного кризиса достигается за счет обострения другого. Например, научно-техническая революция смягчила экономические кризисы, но резко усилила экологический.

Кризис цивилизации в философском плане – это сложная научноаналитическая категория, характеризующая сущность нового качества различных современных процессов бытия и сознания. В политико-социальном плане категория «кризис цивилизации» означает переход к качественно новому состоянию общества, для которого свойственно обострение всего комплекса противоречий природно-технического и антропосоциального плана – от взаимоотношений с природой до отчуждения культуры. Это состояние в глобальной политической сфере прояляется в форме кризиса политических институтов на разных уровнях и в целом в нарастании неуправляемой сложности сферы планетарной политики. В гносеологическом аспекте исследование кризиса цивилизации сопрягается с такими общетеоретическими проблемами, как первая глобальная революция, постнеклассическая наука и новая парадигма мировой политики и международных отношений. Кризис мировой цивилизации носит одновременно глобальный и парадигмальный характер. Глобальный, поскольку он охватывает всю планету, все основные сферы и стороны человеческой жизнедеятельности, что фиксируется и подтверждается общепринятыми сейчас понятиями «глобальные вызовы», «глобальные проблемы». Парадигмальный – потому что человечество переживает кризис оснований, базовых ценностей всего мироустройства, затрагивает все существующие цивилизационные модели и в условиях глобализации демонстрирует недостаточность всех выработанных им ценностных и рациональных форм жизнеустройства. Поэтому не случайно конец XX и начало XXI веков стали периодом кризиса всех основных политических идеологий: консерватизма, либерализма, социализма.

Капиталистическое мировое хозяйство в течение более чем 400 лет показывало эффективность в разрешении своих краткосрочных и среднесрочных проблем. Более того, оно и сейчас демонстрирует способность сделать в настоящем и ближайшем будущем еще больше. Но сами эти решения проблем создали такие изменения в его глубинной структуре, которые со временем устранят эту способность делать постоянные и необходимые приспособления. Система устраняет свои степени свободы. Именно поэтому среди примеров эффективности капиталистической цивилизации, как считают сторонники мир-системного подхода, повсюду видны признаки нездоровья и культурного пессимизма. Это отражает и бесчисленное множество антисистемных движений, которые набирают силу и нередко выходят из-под контроля[25].

Одни из самых важных измерений в этих глобальных изменениях – социально-антропологические. Общая их характеристика – это индивидуализация. Причем наряду с отделением индивида от социальных групп происходит дезинтеграция макросоциальных групп, слоев и классов, формирование их не только благодаря заданности социальным экономическим и культурным статусом, происхождением, но и все больше по принципу добровольности, ассоциативности. Подобные процессы имеют место прежде всего в индустриально развитых странах, но в силу универсального возрастания неустойчивости, динамизма социально-групповых связей приобретают в той или иной мере глобальный характер. Для последствий глобализации характерно нарастание противоречивости всех процессов. Каждая реально действующая тенденция наталкивается на контртенденцию, и вся глобально-социальная целостность приобретает все больше вид хаоса, нагромождения самых разных тенденций, принципов, начал и т. д. Подобная противоречивость, взаимосвязанная с дифференциацией социальных субъектов, становится все большей внутри каждого общества, а социальное поведение людей все менее опосредовано макроэкономическими факторами и социетальными культурными эталонами[26].

Это приводит в том числе и к изменениям антропосоциальных характеристик военных и политических конфликтов. Одной из особенностей, например, современного насилия является его демонстративность и все меньшее стремление соблюсти видимость легитимности, пристойности. Все чаще опасности подвергается уже не четко определенный круг лиц. Конфликты, напряженность, противоречия и ненависть на межгосударственном и внутригосударственном уровнях существовали давно, но здесь просматривается определенная тенденция. Статистика свидетельствует о том, что в Первую мировую войну 80 % убитых были военнослужащими, во вторую – 50 %, а к началу 1990-х годов почти из 30 млн жертв послевоенных конфликтов 80 % – гражданские лица, преимущественно дети и женщины[27].

Во всех нестабильных регионах и странах столкновения военных и гражданских лиц становятся преобладающим способом не только захвата, но и осуществления власти. Сейчас вооруженные люди, как правило, побеждают безоружных и очень редко – других вооруженных. Феномен нового боевика и подъем агрессивности в мире иногда объясняют рядом причин. Во-первых, технической и материальной независимостью боевика благодаря распространению, миниатюризации все более разрушительных видов вооружений, свободному передвижению военной техники и экспертов на современном рынке людей и оружия. Во-вторых, социокультурной эмансипацией боевика, поскольку традиционно воин содержался определенным сообществом, следовал его мифам и ритуалам, религиозным установкам и воспитанию, но разложение сообществ, их нравов, обычаев, иерархий и дисциплины приводит к тому, что он ускользает из-под любого внутреннего и внешнего контроля. Для него винтовка обеспечивает власть, и он редко удерживается от соблазна ее захвата и использования. Отсюда вера в милитаризацию (арабский социализм) и милитаризация веры (интегризм). В-третьих, тоталитарным индивидуализмом. Уже давно существует образ потерянного солдата, обойденного добытой в бою славой. Но сейчас в распоряжении не признающего законов и разуверившегося боевика имеются новые средства: он может не только подчинить и уничтожить большое число людей в любой части планеты, но и обеспечить себе материальное благополучие (например, участвуя в спецоперациях и наркобизнесе).

Весьма противоречиво в этой связи реальное значение западной парадигмы прав человека. Становится очевидным, что она обусловлена определенной стадией общественного и антропологического развития. Их отторжение – следствие процессов «гниения» традиционного и переходного обществ и вызываемых ими конфликтов, возникающих на основе непреодолимых глобальных ограничений для прежней модели модернизации. В России такого рода конфликты представлены в наиболее полном виде.

Непонимание, недооценка новой социально-политической топологии мира представляют собой важный источник грубейших просчетов и ошибок. Кроме того, происходят унификация определенных правил игры (несовпадающих с понятием справедливости, гуманности и т. п.), повсеместная информатизация, обеспечение «прозрачности» экономического пространства, глобализация финансовой сферы, установление мировой коммуникационной сети и т. п. Интернационализация же производственных и торговых трансакций в значительной мере связана с внутри региональными процессами, а также с феноменом ТНК. Очевидно, что выиграет тот, кто лучше подготовлен к этим изменениям.

Все отчетливее проявляется еще одна особенность. Вместе с признанной системой выборных органов власти параллельно ей все активнее действует многоярусная сеть полулегитимной и «теневой» власти, подотчетной гораздо более узкому кругу лиц и организаций. Серьезно разнясь по своим возможностям и уровню влияния, они в совокупности формируют все более ощутимую систему контроля над обществом[28]. Усиление процесса глобализации происходит в условиях, когда в мире весьма остро стоит проблема борьбы с бедностью, которая может «взорвать» не только Юг, но и повлиять на благополучие Севера. Экономическая мафия, терроризм, возрастание и объединение международных криминальных организаций принимают планетарный охват. К началу нового тысячелетия международная организованная преступность приобрела новые черты: преступная деятельность стала носить более широкий и глобальный характер; усилились международные связи как между самими преступными организациями, так и между преступными организациями и другими группами; возможности и мощь международных криминальных организаций выросли настолько, что они могут угрожать стабильности государств, подрывать демократические и экономические институты.

По оценкам Всемирного банка, в последнее десятилетие среднегодовые темпы прироста численности бедных в мире равнялись 2 %. К началу века бедные составляли треть человечества, причем в городах они часто образуют большинство населения, что создает серьезную угрозу для политических режимов многих стран. В возрастном отношении бедность становится все более молодой, часто превращается в резервную армию мафии и терроризма. Весьма острые политические противоречия и напряженность в развивающихся странах порождаются растущей нехваткой некоторых редких ресурсов, особенно питьевой воды и нефти. В различных регионах мира растет число этнических, религиозных и националистических конфликтов.

Геополитическая ситуация в этом контексте характеризуется рядом противоречий, обострение которых угрожает будущему планеты. К ним следует отнести в том числе противоречия: между бедными и богатыми обществами; между мирами, в которых доминируют различные религиозные конфессии (например, мусульманский мир и Запад); между традиционными и нетрадиционными (конформистскими и неконформистскими) обществами; между эгалитарными обществами и обществами, в которых царит неравенство; между светскими и религиозными государствами; между ведущими развитыми странами и всеми остальными и т. д. Увеличение потенциала противоречивости и конфликтности приводит к растущей политической и социальной нестабильности в мире. Для поглощения бедности необходимо, чтобы ускорение экономического роста сопровождалось более равномерным распределением его результатов. Между тем все происходит таким образом, что результатами все более «открытого роста» пользуются богатые слои населения и преуспевающие предприятия, все дальше удаляющиеся от основной массы населения. Беднеющее население все более не имеет другого выбора, кроме развития «теневого сектора», которое сочетается с расширением организованной преступности и усилением господства мафии. Проявления индивидуального насилия или терроризма нередко выражают акты отчаяния весьма многочисленных групп населения.

Менее развитые страны втягиваются в мирохозяйственные связи по весьма жестким правилам игры. Им отводится в значительной степени роль поставщиков сырья и производителей экотехнологичных товаров. Такая кооперация осложняет возможности их самостоятельного и эффективного развития, загоняет в состояние постоянно воспроизводящейся слаборазвитости, усиливает социальное расслоение. В этих условиях стихийный механизм саморегуляции глобальных тенденций необходимо дополнить их эффективной корректировкой как на национальном уровне, так и на международном, на уровне глобальных государственных и негосударственных взаимодействий. Предотвращение негативных и особенно, катастрофических вариантов развития событий должно стать целью политических стратегий как для национальных государств, так и для институтов, функционально претендующих на способность к глобальному управлению.

Сейчас многие развивающиеся страны выбирают для себя различные модели контролируемого государством капитализма, что становится еще более актуальным в период экономического кризиса. Власть в этом зарождающемся мировом порядке имеет своим источником владение ресурсами (энергетическими, товарными, благоприятным географическим положением), а не только знание или другие нематериальные факторы производства. В результате торговые правила и нормы будут меняться и соответствовать возникающему порядку, который называют «ресурсным национализмом». Можно зафиксировать несколько основных тенденций, которые будут определять характер мировой политики в кризисный период[29].

Одной из самых очевидных тенденций является снижение роли США и тесно связанный с этим кризис глобального управления. Проявления этого кризиса различны. В частности, можно прогнозировать замораживание процесса делегирования отдельных составляющих национальной власти на верхние интеграционные уровни, будь – то органы ЕС, НАТО или, скажем, АСЕАН или МЕРКОСУР. И хотя возможности США оказывать воздействие на международную систему в собственных интересах сократятся ещё больше, представляется все же, что ситуация будет далека от последствий аполярности (apolarity), описанных в апокалиптических тонах Н. Фергюссоном в 2004 году[30]. Ближайшие события не изменят статус США как крупнейшего, хотя и сильно ослабленного, финансового и политического центра. Но глобальные претензии Вашингтона будут все сильнее разделяться между традиционными (ЕС, Япония, Китай, Россия) и новыми (Индия, Южная Америка) центрами притяжений экономических ресурсов. Понижение уровня планетарных возможностей США активизирует процессы реформирования ООН (прежде всего Совета Безопасности), а также изменение формата глобальных экономических союзов (G5, G20 и др.).

Следующая тенденция заключается в изменении масштаба политических процессов. В частности, в ближайшие годы наиболее востребованными станут региональные интеграционные стратегии. Для подавляющего большинства государств необходимым условием антикризисных действий будет примат решения локальных задач над глобальными усилиями. Те же самые мировые консультационные альянсы больше сфокусируются на региональных вопросах, ограничиваясь лишь констатацией глобальных проблем. Все больше усилий будет сосредоточено в области внутренней политики. На внешнеполитическом направлении также сократится «длина» международной активности. Первостепенные действия будут осуществляться в рамках децентрализованных парадигм, предполагающих конструирование или реформирование региональных объединений, способствующих эффективному решению точечных проблем.

Важная тенденция состоит в экономизации политического пространства. В отличие от предыдущих трансформаций наступающие изменения имеют ярко выраженные особенности, определяемые макроэкономическим контекстом. Кризисные процессы непосредственно влияют на содержания и направления геополитических взаимодействий на международной арене, приобретающих в последнее время экономический «поисково-спасательный» характер. В политический диалог в обязательном порядке входит экономическая составляющая, а геополитические интересы все чаще отождествляются с планами по спасению национальных экономик. Преимущество актуальности экономических вопросов над политическими будет особенно заметно по мере углубления возможно новой волны мировой рецессии. Внешняя политика, договоры, коалиции станут более практичными, направленными во многом на решение экономических задач. Приоритетные сферы: энергетика, маршруты поставок природных ресурсов, протекционистские действия. Реализация долгосрочных и неосязаемых проектов будет перенесена на будущее.

Ещё одна существенная тенденция связана с изменением статуса наднациональных акторов в современной (поствестфальской) системе международных отношений. Возрастет роль мировых финансовых институтов (МВФ, Всемирный банк, Парижский клуб, ВТО, ЕБРР и т. д.). Однако эта тенденция неоднозначна и потенциально конфликтна. С одной стороны, их кредитные механизмы станут более востребованными. С другой – процедуры финансового регулирования и выдачи займов станут менее прозрачными. Укрепление транснациональных финансовых элит, стоящих за этими институтами, будет способствовать снижению уровня публичности не только в мире «больших денег», но и (по мере влияния таких элит на политические процессы) на уровне глобальной политики. Кроме того, дискуссии о степени зависимости от мировых финансовых институтов (проще говоря, брать или не брать в долг) расколет национальные элиты многих стран. Отсюда – возможный рост политической нестабильности и социальных волнений.

Наконец, необходимо указать на весьма важную тенденцию, которая является наиболее опасным вариантом развития событий. Это – геополитическая дестабилизация мировой периферии как последствие экономического и в целом цивилизационного кризиса. Аналитики прогнозируют неизбежность ещё одной волны кризиса, которая больнее всего ударит по странам третьего мира. Всемирный банк в одном своем специальном докладе «Сопротивляясь течению: как развивающиеся страны справятся с глобальным кризисом»[31] представил следующие прогнозы. В течение ближайшего времени в мире увеличиться число бедных на 46 млн. человек, а голодающих людей (не способных обеспечить физиологический минимум питания) – на 44 млн. Эти цифры вызвали большую тревогу у экспертов. В случае осуществления такого сценария все достижения целого десятилетия в области борьбы с бедностью окажутся полностью обесцененными. Прогноз указывает на скорую люмпенизацию планеты, последствия которой могут напрямую затронуть международные отношения. Обеднение населения резко усиливает социальные и политические волнения всех форм. Нельзя исключать, что массовые волнения спровоцируют смену внутренних режимов. Последствия этого, в свою очередь могут выйти в сферу международной политики[32].

Выделенные тенденции заставляют искать ответы на ряд очевидных вопросов. Например, означает ли понижение экономического и политического уровня влияния США наступления долгожданной эры полновесной многополярности, о неизбежности или желательности которой говорят более 20 лет? Подразумевается, что многополярный мир уравновешивает влияние центров силы, стабилизирует политическое пространство и гарантирует безопасность, превращая планету в макиавеллевский «Город солнца». Сравнительно недавно в российской политологии закрепляются тезисы о неоднозначных последствиях и рисках мультиполярности[33]. Отчасти эти опасения справедливы. В частности, надо обратить внимание на глобальный контекст, изначальные условия из которых непосредственно появляется многополярность. В ближайшее время скорее всего, начнется трансформация существующей структуры, питательной средой для которой станет современная нестабильная ситуация.

Особенности взаимозависимости ведущих экономик мира в условиях глобализации таковы, что ослабление одной подразумевает такие же перспективы для остальных. Поэтому девальвация экономической мощи

США уже потянула вниз за собой национальные экономики целых регионов, не говоря об отдельных странах. Тем не менее, Америка потеряет в пропорциональном отношении меньше, чем другие центры силы. Благодаря самому высокому даже среди развитых стран уровню интернационализации национальной экономической системы США имеют наилучшие шансы по сравнению с большинством других ведущих держав (возможно, за исключением КНР) для выхода из кризиса[34]. Политическое могущество США сокращается и сократится ещё больше, но другие возможно станут ещё слабее. Тем не менее, Вашингтон уже не сможет использовать прежние механизмы односторонних действий и будет вынужден разработать новую стратегию преобразования институциональных механизмов коллективного влияния на развитие мировых процессов. Однако на это необходимо не только время, но и значительные ресурсы.

В итоге формируется мировая структура, которую можно описать как весьма ослабленную однополярную систему с сохраняющейся устойчивой тенденцией к регионально – экономической и политической дифференциации мира. Внутри такой системы вероятны деструктивные импульсы, способствующие дальнейшему ужесточению конкурентных стратегий. Предпочтительной идеологической основой станет экономический и политический постреализм, направляющий страны по векторам геополитической конкуренции и идентифицируя их как рациональных, эгоистичных агентов, борющихся за ресурсы и их эффективное распределение в соответствии с национальными интересами. Можно предположить, что в условиях экономических неудач обостряться гуманитарные проблемы, связанные в первую очередь с распределением энергии, воды и продовольствия. В этих условиях могут проявиться тенденции решить такие вопросы «другими способами». Параллельно решается важная задача: вектор массовых волнений отвлекается в сторону внешнеполитических амбиций, включая различного рода реваншизм. В частности нельзя исключать, что в геополитическом поле у многих государств – жертв кризиса просто начнут «сдавать нервы». Наиболее подвержена таким сценариям милитаризованная Азия, с ее ядерным оружием. В потенциально опасной зоне находятся и республики СНГ.

Если указанные факторы перестанут быть латентными, в политике большинства стран возрастет роль военной составляющей. С высокой долей вероятности можно предсказать интенсификацию гонки вооружений. Экономический и политический постреализм уступят место различным «теориям хаоса», оправдывающим агрессивные действия государства во враждебном окружении[35].

Два десятилетия назад академик Н.Н. Моисеев предупреждал, что политические последствия экологического кризиса, кризиса всей современной цивилизации куда глубже, чем это может представить общественность. Если же состояние «устойчивого развития» понимать не в том примитивном смысле, как его "понимают политики и экономисты", а как иное словесное выражение, движение к эпохе ноосферы и реализацию принципа коэволюции, то надо признать, что человечеству предстоит долгий путь, наполненный трагедиями планетарного масштаба.[36] С точки зрения реальностей сегодняшнего дня такое прочтение представляется особенно актуальным. По аналогии с номенклатурой, принятой в точных науках, можно назвать теорию выдающегося российского ученого «М-Трактовкой» концепции «устойчивого развития». Приходится констатировать, что пока мировое сообщество прошло минимальную часть «долгого пути» от основополагающего конгресса по окружающей среде и развитию в Рио де Жанейро (1992) до реализации стратегии устойчивого развития цивилизации. Между тем, современные исследования продолжают подтверждать вероятность разрушительного исхода планетарного развития по модели экономической глобализации. В этом вопросе в последнее время наблюдаются как минимум две тревожные тенденции. Первая из них связана с тем, что в периоды экономических кризисов экологическая тематика всегда отступает на задний план, уступая место дискуссиям о необходимости возобновления экономического роста. Концепции такого рода, проповедуемые, например, МВФ и Всемирным банком связаны скорее с разрушением природной среды, а не с ритуально декларируемым «устойчивым развитием» в его ограниченном понимании. Более того, правительства зачастую отдают себе отчет в этом и прибегают к давлению на научно-исследовательские сообщества, занятые в области экологической прогностики. Темы защиты окружающей среды, особенно указывающие на опасности разрушения региональных экосистем, намеренно табуируются. Например, не так давно гражданское общество США сделало достоянием общественности факты цензуры по отношению к соответствующим исследованиям Федерального агентства по защите окружающей среды.[37] Если подобная практика имеет место в США, есть все основания предполагать аналогичные действия правительств в других индустриальных странах и, в не меньшей степени, в государствах «второго» и «третьего» мира, проходящих разные стадии технологической модернизации. Вторая тенденция отражает ослабление регулирующей роли государства в целом, а также перераспределение природоохранных компетенций в пользу транс – и субнациональных акторов. Такие организации намного сложнее привлечь к экологической ответственности, что связано как с мигрирующими производствами, так и с юридической «неуловимостью» реальных собственников, замаскированных за длинными списками номинальных владельцев. Связь экологической тематики с политическим развитием мировой системы очевидна. Прогностические модели неумолимо свидетельствуют о том, что в ближайшие десятилетия определяющее значение в истории общества будут играть его взаимоотношения с окружающей средой.[38] Именно они окажутся инициаторами разнообразных конфликтов, поскольку человечество подошло к «порогу допустимого», и разные цивилизации будут по-разному воспринимать природные ограничения и искать пути дальнейшего развития в условиях острейшей конкуренции. Кроме того, экономическая детерминанта экологического кризиса дополняется и усиливается другой – идеологической и политической.[39] В этом смысле экологические проблемы сопутствуют странам, придерживающимся рекомендаций МВФ и Всемирного банка, распространяющих идейно-политические установки моделей роста «любой ценой». Хорошо иллюстрирует взаимосвязь политического, социального, экологического и демографического факторов следующий пример. В условиях кризиса и нарастающего глобализационного неравенства бедные развивающиеся страны не ограничивают рост населения, рассчитывая на «демографические дивиденды в будущем». Последствия же могут быть противоположными. Перечислим лишь некоторые из них: эволюция возрастной структуры (демографический фактор), непропорциональная урбанизация, ухудшение качества окружающей среды (социологический, экологический факторы), подрыв социальной стабильности и массовая вертикальная миграция из «третьего» в «первый» мир (социологический, политический факторы) и, как следствие, – рост национализма и популизма в странах «первого мира» (политический фактор). Таким образом, сохраняется многовариантность развития мировой системы, которая пока имеет немного шансов быть охарактеризованной как «посткризисная». Финансово-экономический кризис 2008–2009 годов запустил процессы генерации и взаимной индукции новых кризисов, охватывающих большинство сфер общественных отношений. Нельзя исключать возможность переформатирования всей международно-политической системы на основе суммарных последствий «неизвестного множества» кризисов на разных уровнях глобальной политики. Теснейшая взаимозависимость кризисов и порождаемых ими рисков в глобальном сообществе является очевидной. Нужно, однако, помнить, что в истории человечества кризисы всегда были не только «исходом» всего устаревшего, но и эпохой новых возможностей.