Читать книгу Черта (сборник) - Коллектив авторов, Ю. Д. Земенков, Koostaja: Ajakiri New Scientist - Страница 2

История Российской империи началась 22 октября (2 ноября) 1721 года, когда Петр I принял корону Императора Всероссийского. Ни на тот момент, ни в последующие пятьдесят лет еврейских общин на территории Российского государства практически не было. Исключение составляли некоторые прибалтийские земли, а также Смоленск и его окрестности. Пребывание евреев в России ограничивалось еще со времен Ивана IV Грозного, который отождествлял иудаизм с ересями, исходящими из Европы, и воспринимал его как угрозу русскому православию. Самому Петру, как он отмечал в письме Абраму Веселовскому[2], было «совершенно безразлично, крещен ли человек или обрезан, чтобы он только знал свое дело и отличался порядочностью», но порвать с укоренившейся к его времени среди «московитов» традицией ограничений первый российский император не решился.

Наследники Петра не только не облегчили евреям постоянное пребывание в империи, но, напротив, еще более этому препятствовали. Его вдова Екатерина в 1727 году повелела всех евреев из России изгнать. А поскольку указ выполнялся без должного рвения, императрица Елизавета Петровна в 1742 году уже в гораздо более жесткой форме потребовала немедленной высылки из страны лиц иудейского вероисповедания. На замечание Сената, что подобная мера может принести убыток и местной торговле, и государству в целом, она дала свой известный ответ: «От врагов Христовых интересной прибыли иметь не желаю».

Одновременно с ужесточением ограничений, касающихся пребывания евреев в России, на территории ее западного соседа – Речи Посполитой – происходил обратный процесс. С XIV века польские короли начали привлекать в свое государство евреев и немцев для развития городов, и ко второй половине XVIII века плотность еврейского населения в некоторых областях Польши и Литвы – например, в районе Вильно, в Брест-Литовске, а также в ближайших к России Витебске и Могилеве – превышала 30 %.

Нельзя сказать, что после Ивана Грозного евреев в России не было вовсе. Несмотря на существовавшие запреты, польские, литовские и прусские евреи, конечно же, иногда частным порядком проникали на территорию, подвластную самодержавным монархам, но создавать здесь новые постоянные общины они не могли. Таким образом, граница между Россией и польско-литовским государством на протяжении нескольких веков была фактической чертой, на которой переселение европейских евреев на восток прекращалось.

К концу XVIII столетия польско-литовское государство вошло в полосу глубокого политического кризиса, из которого ему уже не суждено было выйти. Разраставшимся конфликтом между шляхетскими партиями и польским королем поспешили воспользоваться давние конкуренты Польши – Пруссия, Австрия и Россия. В сентябре 1772 года, после успешных боевых действий на польской территории, главы трех монархий ратифицировали конвенцию о разделе Речи Посполитой. В результате этого первого раздела к Российской империи отошла, помимо некоторых прибалтийских земель, значительная территория Белоруссии с городами Мстиславль, Могилев, Витебск и Полоцк.

Разделы Речи Посполитой пришлись на период правления в России Екатерины II. Эта талантливая, умная и весьма образованная для своей эпохи императрица живо интересовалась новациями в развитии европейской культуры, в том числе идеями европейских просветителей. Она читала их книги об управлении государством и даже вступала с ними в личную переписку, размышляя, очевидно, о том, как применить идеи просветительства на практике. Приняв от Польши новые владения, Екатерина постаралась убедить местное население в том, что под российской короной его положение не изменится к худшему. 16 августа 1772 года было издано обращение к жителям Белоруссии, известное как «Плакат»[3], в котором заявлялось, что и «еврейские общества… будут оставлены и сохранены при всех тех свободах, коими они нынче в рассуждении закона и имуществ своих пользуются». Этим документом впервые было официально признано право евреев на проживание в России.

В последовавшие годы Речь Посполитая подверглась еще двум разделам. По их результатам в 1793 году России достались восточное Полесье, Подолия и Волынь с городами Минском, Житомиром и Каменец-Подольским. А в 1795 году Россия присоединила оставшиеся литовские, белорусские и украинские земли.

Однако не только бывшие польские земли составили впоследствии территорию внутри черты оседлости. В 70-е и в начале 80-х годов XVIII века Россия отвоевала у Турции обширные пространства северного Причерноморья и Крым. В южных, степных районах евреи в тот период еще не селились, но, когда в 1794 году на месте гавани Хаджибей был основан город Одесса, притягательность этого региона для еврейских негоциантов, в том числе из Австрии, многократно возросла. И ко второй половине XIX века Одесса превратилась в крупнейший по численности еврейского населения город Российской империи.

Итак, начиная с 1783 года под крыло Российской империи перешли Крым и Таманский полуостров, имевшие давнюю связь с еврейской историей. В Крыму первые еврейские поселения появились не позднее I века н. э., поэтому неудивительно, что уже во времена Древнерусского государства евреи Крыма имели тесные контакты со своими единоверцами в Киеве и в других городах Руси. Ко времени, когда Екатерина Великая дала соизволение евреям селиться на территории империи, в Крыму уже проживали евреи-караимы и евреи-крымчаки.

В XIX веке империя продолжала расширяться на запад: в начале 1812 года фельдмаршал Кутузов вынудил Турцию отказаться от прав на Бессарабию, приобретя для России, кроме прочего, и бессарабских евреев, а в 1815 году, по решению Венского конгресса, очертившего новые европейские границы после Наполеоновских войн, Россия присоединила бóльшую часть бывшего герцогства Варшавского. Эта область, получившая наименование Царство Польское, сохранила значительную самостоятельность, и жизнь местных евреев до 60-х годов XIX века регулировалась особыми законами, издаваемыми местной администрацией.

В Прибалтике положение еврейского населения было особым. Лифляндия стала частью России в год образования империи, и поселение евреев в Риге с тех пор ограничивалось имперским законодательством, однако присутствие их здесь практически никогда не прерывалось. Также еврейские общины существовали и в Курляндии.

В целом можно утверждать, что к началу XIX века география европейской части Российской империи сформировалась. Несмотря на то что в последующие годы империя активно расширялась на юг и восток, включив со временем территории, где проживали грузинские, горские и бухарские евреи, именно европейские ашкеназы[4] стали фактором, обусловившим появление в России так называемого «еврейского вопроса», одним из атрибутов которого стала черта оседлости.

Императрицу Екатерину II гораздо меньше, чем ее предшественников, беспокоила опасность влияния иудаизма на православие. Так, например, еще до первого раздела Польши она негласно поддержала проект заселения Новороссии еврейскими колонистами из Европы, запретив спрашивать у поселенцев о их вероисповедании, дабы формально не нарушать закон Елизаветы, лишавший евреев возможности селиться на территории империи. После первого же раздела она и вовсе, как уже было сказано, поспешила успокоить еврейское население приобретенных областей, убедив его в неприкосновенности прежних прав в новом государстве.

Дальнейшие изменения положения евреев оказались связаны с нововведениями Екатерины II, которая пыталась упорядочить социальную структуру российского общества. С этой целью в 1770-е годы она разделила все население империи на сословия и установила обязательную приписку каждого подданного к определенному месту проживания. В соответствии с идеями, почерпнутыми Екатериной у французских просветителей, итогом этой реформы должно было стать привлечение части социальных кругов к управлению на местах, а также развитие торговли и промышленности. Однако в условиях самодержавного правления, от которого Екатерина не была готова отказаться, сословное деление способствовало прежде всего социальному разобщению российского общества и в дальнейшем препятствовало формированию национального и гражданского самосознания.

Впрочем, к евреям эта сторона проблемы еще долгие годы не имела прямого отношения. Определение их правового статуса в рамках сословной реформы излагалось в изданном в 1775 году акте «Учреждения для управления губерний Всероссийской империи» и в некоторых положениях «Жалованной грамоты городам» 1785 года. Согласно этим документам, евреи присоединенных при разделе Польши областей причислялись к городским сословиям купцов и мещан, как наиболее соответствующим их традиционным занятиям. Таким образом, евреи новых белорусских губерний были фактически уравнены в правах с христианами, относившимися к тем же сословиям, и сохраняли при этом свою традиционную общинную автономию – кагалы и раввинские суды. Теперь евреи-мещане могли избирать и избираться в структуры городского самоуправления, а еврейские купцы – беспрепятственно торговать на внутреннем рынке империи.

Христианское население Белоруссии и внутренних губерний далеко не всегда было готово принять столь радикальные не только для российских условий, но и для просвещенной Европы изменения социального статуса евреев. Жители бывших польских городов роптали на то, что теперь их судьба могла зависеть от решений, принятых евреями – членами магистратов. Русские купцы выражали недовольство присутствием евреев, торговавших в Москве и Смоленске.

При этом справедливо будет заметить, что вплоть до середины XIX века проблема еврейского населения находилась, в общем, на периферии интересов самодержавного государства и обращение к ней было чаще всего прецедентным. Именно следствием одного из таких прецедентов, связанного с проявлением недовольства московских купцов, и стало ограничение евреев в праве свободного перемещения по российской территории. Иными словами – возникновение черты оседлости.

В начале 1790 года представители московского купечества и городской голова М.П. Губин[5] подали прошение на имя московского главнокомандующего П.Д. Еропкина[6] с просьбой оградить их от конкуренции со стороны белорусских евреев. Характерно, что свою просьбу они аргументировали не религиозными мотивами, а обвинением в нечестности, с которой евреи якобы вели торговлю, из-за чего, по их мнению, вся торговля могла прийти в упадок. Они утверждали, что приписываться к купеческому сословию в Москве евреи не имеют права, а если делают это, то с нарушением закона. Они также обвиняли евреев в торговле контрабандным товаром, нарушении правил торговли и в порче монет. Особое негодование вызывала у московских купцов деятельность некоего Ноты Хаимова, который, набрав в Москве кредитов и товаров, скрылся с ними за границу, приведя тем самым к разорению многих московских кредиторов.

Завершалось прошение просьбой «…изыскав всех ныне находящихся здесь в Москве жидов, не только производимую ими незаконную розничную по домам торговлю пресечь, но чтоб они за запретительными узаконениями здесь и в жительстве более не оставались…». В качестве дополнительного аргумента московские купцы заявляли, что будто бы в порядочных странах евреев не терпят, а значит, и в Москве их быть не должно.

Даже части этих обвинений было достаточно, чтобы власти обратили на них внимание. И действительно, после подачи записки немедленно последовал запрос губернской администрации о численности евреев, проживающих в Москве, и об обстоятельствах включения их в купеческое сословие.

Со стороны еврейских купцов – что вполне естественно – немедленно последовала реакция, выразившаяся в подаче ответной петиции. В ней утверждалось, что евреи не нарушали установленных правил торговли, поскольку у них есть собственный закон, не дающий возможности жульничать и опирающийся на известные всем десять заповедей. А если среди евреев, как среди всех прочих народов, и встречаются бесчестные люди, то они порицаемы еврейским обществом так же, как любым другим. По поводу намека на то, что «в приличных странах» евреев не терпят, был приведен пример Голландии, где участие евреев в экономической жизни, наоборот, лишь способствовало процветанию страны. Кроме этого, еврейские купцы, в свою очередь, осуждали московское купечество за использование в отношении них оскорбительного слова «жиды» вместо «евреи», употреблявшегося государственными чиновниками. Фактически эта ответная петиция была первым в российской истории случаем обвинения в неполиткорректности – задолго до того, как само это слово вошло в обиход.

Поставить точку в возникшем споре выпало президенту Коммерц-коллегии графу Воронцову, который, собрав и изучив всю известную полемику по данному вопросу, представил Совету при Высочайшем дворе[7] свою итоговую записку. В ней он, используя все изданные до той поры указы о евреях, резюмировал, что для допущения их во внутренние губернии прямых оснований не существует. Записка эта, как было принято в те времена, касалась не только законов, но также и содержала общие соображения о полезности рассматриваемых мер и нравственности. Именно эти «высшие соображения», опирающиеся на доводы москвичей и белорусского дворянства о «безнравственности» евреев, давали основания для вывода о вредности их допущения в Россию.

В своем заключении Воронцов хотя и признал верность заявления еврейских купцов о том, что в Голландии их присутствие способствовало процветанию, все же добавил, что «такие евреи, какие известны под названием польских, прусских и немецких жидов, из числа которых состоят все живущие в Белоруссии и выезжающие из Польши и Кенигсберга, совсем другого роду и производят торги свои, так сказать, как цыганы – со лжею и обманом, который и есть единое их упражнение, чтоб простой народ проводить». Из этой цитаты видно, как искреннее стремление высшего чиновника разрешить практическую проблему, будучи отягощенным распространенными предрассудками, приводило его к далеко идущим и отнюдь не всегда справедливым выводам.

Записка Воронцова стала ключевым документом, послужившим основанием для именного указа, который был подписан Екатериной II 23 декабря 1791 года. Суть его можно обнаружить в выписке из протокола упомянутого выше Совета при Высочайшем дворе: «…по существующим здесь законам… не имеют евреи никакого права записываться в купечество во внутренние российские города и порты; да что и от допущения их к тому не усматривается никакой пользы; что могут они, однако ж, на основании изданных законов пользоваться правом гражданства и мещанства в Белоруссии, и что сие право можно бы еще с пользою распространить и на наместничества Екатеринославское и Таврическое».

Таким образом, в декабре 1791 года из-за конфликта с московскими конкурентами еврейские купцы потеряли право свободного перемещения по территории Российской империи и возможность приписываться к гильдиям во внутренних губерниях, которое они имели с момента первого раздела Польши в 1772 году. Исключение предусматривалось для Екатеринославского наместничества и Таврической области, то есть для тех регионов Новороссии, в которых еврейская колонизация до тех пор поощрялась. Для выезда по коммерческим или судебным надобностям в столичные города евреям необходимо было теперь получать в канцелярии местного губернатора особое разрешение, которое выдавалось, как правило, на срок не более одного года.

Указ 1791 года стал актом, возвращавшим традицию недопущения евреев во внутренние регионы России, существовавшую до присоединения к империи белорусских областей. Традиция эта пересекалась с общей системой правовых запретов на свободное перемещение горожан с места на место, начало которой было положено еще Соборным уложением 1649 года[8]. И даже в эпоху Екатерины II местные власти все еще не привыкли к тому, что какая-то группа горожан (а именно купцы) получила, согласно пунктам Городового положения 1785 года, право свободного перемещения по стране. Вполне естественно, что в отношении еврейских купцов это недоумение, с учетом распространенных предрассудков, должно было проявиться в первую очередь.

Неестественным же было другое: в дальнейшем, когда в европейских странах отношение к евреям стало меняться в сторону постепенного признания их гражданских прав, в России упорно продолжали относиться к ним, как к чуждым «инородцам».

В эпоху Павла I проблема экономической конкуренции евреев с христианами подкрепилась идеей имперских чиновников о необходимости постепенного «нравственного исправления» иудеев для превращения их в «полезных» подданных российского самодержца. Центральной задачей такого «исправления» должна была стать культурная ассимиляция еврейского населения, которая, в перспективе, позволила бы им интегрироваться также и в правовое поле империи.

В совокупности эти две проблемы стали сутью так называемого «еврейского вопроса», решать который власть посчитала удобным в пределах тех областей, где евреи проживали до присоединения к России. Это обстоятельство создавало предпосылку для того, чтобы носивший частный характер закон 1791 года стал краеугольным камнем целой системы, обросшей в течение XIX века многочисленными правилами, положениями и высочайшими указами.

В течение почти 130 лет границы территории, в пределах которой евреям было дозволено жить, неоднократно варьировались. Им периодически запрещалось селиться в некоторых городах – например, в Киеве, Ялте и Николаеве. А в 40-е годы XIX века из черты оседлости была исключена пятидесятиверстная приграничная полоса.

Внутри самой Черты евреи стали объектом разного рода социальных экспериментов, целью которых было их превращение в «полезных» подданных русского монарха, в том числе и через смену веры. Из таких экспериментов можно вспомнить, например, внедрение системы казенного еврейского образования, учреждение добровольного Общества израильских христиан[9] и введение института кантонистов, когда на военную службу стали забирать мальчиков, достигших двенадцатилетнего возраста.

С 60-х годов XIX века восточная граница Черты стала для евреев проницаемой. Некоторые категории еврейского населения, признанные наконец правительством «полезными», получили право проживания во внутренних губерниях, что привело к появлению в крупных российских городах еврейских общин. Однако эта мера коснулась лишь относительно небольшого числа евреев, в то время как более пяти миллионов остальных продолжали к началу XX века жить на бывших польских землях.

Фактическое упразднение черты оседлости произошло в 1915 году, во время Первой мировой войны, когда признанных потенциальными коллаборантами[10] евреев начали отселять из прифронтовой полосы во внутренние губернии страны. В результате этих депортаций еврейское население крупных российских городов во внутренних губерниях в период с 1915 по 1917 годы значительно возросло. Однако формально Черта так и не была отменена российскими монархами – законное право свободного перемещения по стране евреи получили лишь в результате Февральской революции, поставившей финальную точку в истории русского самодержавия. Постановление Временного правительства, о котором пойдет речь в конце этой книги, – «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений» – признало евреев, как и всех других жителей страны, не подданными, но гражданами и отменило любые ограничения «в правах водворения, жительства и передвижения». Так, лишь с падением Российской империи ушла в прошлое и сама Черта, и все законы, ограничивавшие права российских евреев на протяжении 126 лет. И это закономерно, поскольку подобные ограничения являлись естественным проявлением внутренней политики государства, неспособного к адекватному восприятию изменений, происходящих в мире. А главное, к признанию факта, что именно гражданские права и свободы постепенно становятся краеугольным камнем в той системе ценностей, которая в дальнейшем будет определять ход человеческой истории.

Илья Владимирович Баркусский

кандидат исторических наук, заведующий кафедрой еврейской истории и этнографии Академии им. Маймонида. Научный сотрудник московского Музея истории евреев России.

Екатерина II в дорожном костюме. Гравюра начала ХХ века с портрета XVIII века, предположительно сделанного художником Михаилом Шибановым в 1787 году, во время путешествия императрицы в Крым

Черта еврейской оседлости в России в 1835–1917 годах

Белорусские евреи в конце XVIII века