Читать книгу Клуб домового (сборник) - Коллектив авторов - Страница 5

– Олеська, спать пора! – бабка грозно постучала в дверь. – Кончай зенки в книгу пялить, а то завтра аки русалка подмороженая будешь ползать.

Я вздохнула – грубиянка всё-таки моя бабушка. С сожалением закрыла книгу, провела любовно кончиками пальцев по золотому тиснению: «С. Гэмджи. Жизнеописание народов Средиземья. Перевод М. Буслаева». Вот почему у нас ничего героического не происходит? Ни тебе драконов в золотых пещерах, ни армии гномов, ни королей в изгнании.

Я потянулась и постучала по трубе, прося печь сделать потише – очень уж сегодня душно. Погасила свет и растянулась на хрусткой простыне – хорошо!

– Кх-кх! – неделикатное покашливание в темноте.

Я дёрнула одеяло до подбородка, хотя домовому-то фиолетово, одета я, или нет.

– Сидор, ну чего тебе опять?

– Сонет сочинил. Тебе первой поведаю, сударушка.

– А не надобно ль тебе по своим делам? – очень уж не хотелось мне слушать очередные вирши. – Корову подоить, полы подмести, ну или что там ещё домовые должны?

– Никому я ничего не должен, – пробурчал Сидор. – Тем паче у двух ведьм на попечении.

– Но-но, полегче! – от возмущения сон как рукой сняло, и я подскочила в кровати, злобно шипя в темноту. – Бабка может и ведьма, а меня либо волшебницей зови, либо вообще никак!

– То, что ты во ВШИВо учишься на заочном, не делает тебя волшебницей, – съязвил Сидор. – Диплом получи вначале, потом указывай.

Я разозлилась:

– Получу, не сомневайся. И свалю из этой глуши. От вас подальше.

– Ага, – голос домового задрожал. – Вот завтра и начнёшь, ежели справишься.

– Никак письмо пришло? – удивилась я.

– Не ведаю, – буркнул Сидор. – Банник говорит, Гусей-Лебедей видал на почте.

Мы помолчали. Было слышно, как Сидор шуршит в темноте бумагами.

– Будешь сонет слушать? – сделал ещё одну попытку домовой.

– Нет, Сидор, извини.

– Как пожелаете, юная волшебница, – обиделся он и, прежде чем исчезнуть, бросил: – Яга урождённая.

Язва всё-таки наш домовой, хоть и поэт. Эх, Сидор! Нечисть какая, весь сон сбил! Крикнуть, что ли, Ваське, чтоб Баюн ко мне заглянул. Нет, не буду бабулю беспокоить. Ей ещё на печи устраиваться, нос в потолок втыкать, ногу костяную поперёк избы протягивать.

Когда я спустилась утром в горницу, бабули не было. Придётся самой хозяйничать, негоже харчевне без снеди простаивать. Я расстелила на большом столе скатерть-самобранку и зачитала сегодняшнее меню. Скатерть даже не поморщилась. Я наклонилась ниже и громко повторила заказ. Проклятая салфетка не реагировала. То ли меня не признаёт, к бабуле привыкши, то ли поизносилась совсем.

– На тряпки пущу, – пригрозила я.

Через мгновение на столе оказался огромный горшок пшенки.

– И то хлеб! – вздохнула я, и сейчас же рядом с горшком появился каравай белого хлеба.

Тёплый дух свежей выпечки поплыл по горнице.

– То-то же, ветошь несчастная!

Цветочные узоры по краю скатерти сложились в слово: «Хамка». Я усмехнулась – волшебная утварь, а туда же – ругается.

Вдруг у меня за спиной с грохотом распахнулась дверь. На пороге стоял богатырь. Он стянул шлем с копны немытых, нестриженых волос и пробасил:

– Здрава будь, Олесенька.

Я пригляделась:

– Дядя Добрыня! Вернулся! – повисла на нём, и мы трижды расцеловались в обе щеки.

– Ополоснуться б мне с дороги, – сказал Добрыня, усаживаясь за стол и подвигая к себе горшок с кашей. – Негоже пред князем аки чумичка являться.

В подполе гневно хлопнул крышкой Сидор. Ишь ты, «чумичка» ему не понравился. А не подслушивай!

– Сейчас, дядя Добрыня, баню истоплю.

– Принесла б ты, дочка, – облизывая ложку, сказал Добрыня, – капустки квашеной. Дюже у Яги капустка знатная.

– Бегу, дядя Добрыня! – я схватила миску и потянула кольцо на двери в подпол, открыла и уже на нижних ступеньках услыхала:

– И грибков прихвати! И огурчиков солёных!

В подполе темно и холодно. Я зажгла ведьмин огонь и в его голубоватом свечении увидала домового, который, примостившись на краю бочки, поедал капусту.

– Опять ты за своё, Сидор, – укорила я его, – кризис жанра?

– Я бездарность, – простонал домовой. Капуста длинными нитями свисала с его усов, и сок орошал густой мех на груди.

– Да брось ты, – я осторожно обошла компашку мелких упырей, развалившихся прямо на земляном полу, – тебе надо встряхнуться, развеяться.

Сидор испустил горестный вздох и захрустел капустой.

Меня вдруг осенило:

– Тебе надо устроить творческий вечер!

Домовой перестал жевать и уставился на меня жёлтыми глазами.

– Ты подготовишь свои лучшие творения, позовём русалок из лесу – они поэзию любят. Я приду, бабуля…

Договорить я не успела, потому что Сидор бросился на меня с прытью разъярённой кошки.

– Да не благодари, – я с трудом оторвала от себя цепкие ручки домового, едва успевая уворачиваться от его поцелуев.

Вот никому не пожелаю лобзаний с домовым, измазанным соком кислой капусты!

Уже поднимаясь, я вспомнила:

– Сидор, ты не знаешь, где бабушка?

– На почту ушла, – бросил домовой. Он достал свиток, гусиное перо и увлечённо крапал очередные стихи.

Надо бы ему «вечное» перо подарить, а то у него постоянные конфликты с гусями-лебедями. Они из-за этого к нам на двор не летят, приходится на почту самим ходить.

– Благодарствую, – сказал Добрыня, размашисто утирая усы, – Бабушке поклонись. Где она?

– На почту ушла.

– Плохо дело, – нахмурился Добрыня, – у меня один товарищ на печке, тьфу, Велесовы усы мне в бок, оговорился! Товарищ на почте тридцать лет и три года просидел.

Хорошо, что постояльцев сейчас мало – упырь чужеземный, так он раньше вечерней зари в люди не выходит, да Лихо, а его, как известно, будить совсем не следует.

Посему я решила приготовить обед.

Открыв дверь в кладовую, я увидала пацанёнка. Он сидел на полу, дожёвывал вяленый окорок и беспечно играл золотым яблоком. Во бабуля даёт! Уж, почитай, лет триста как мяса не ест, а по старой привычке так и норовит ребёночка, без присмотра брошенного, домой притащить.

– Чужое брать негоже, – строго произнесла я и, забрав драгоценный фрукт, положила в карман. – Кыш отсюда, ёшкины метёлки!

Мальчишечка зыркнул исподлобья, сунул недоеденный окорок под мышку и поплёлся за мной в горницу.

Покуда я стряпала, вернулся Добрыня. Распаренный и сомлевший, опростал жбан квасу и потребовал добавки.

Холодный, запотевший глиняный кувшин ненароком выскользнул из моих рук и разбился на тьму-тьмущую осколков.

– Чтой-то ты, дочка, сама не своя, – посочувствовал богатырь. – Али приключилось что?

– Весточку я жду, дядя Добрыня, – пожаловалась я, глядя, как маленькие коргоруши, похожие на чёрных кошек, хвостами заметают черепки. – Ни о чем думать не могу, всё из рук валится. А можно я с тобой на почту поеду? Да и мальчонку гусям-лебедям сдать надобно. Пущай возвернут его нерадивым родителям.

Мальчонка, собравшийся стащить мочёное яблоко, услыхав о себе, так и замер с протянутой рукой.

– Пошто нет? Бешеной собаке семь вёрст не крюк.

Возле почты собралась добрая половина обитателей Заморочного леса. Леший, Боровик, пара русалок с Мёртвого озера, Болотник с Непутёвых болот, тётки Лихорадки. Всех и не перечислишь. Даже домовой из города приволокся, хотя у них своё отделение имеется.

– Мир вам, добрые лю… – начал было Добрыня, но осёкся и глянул на меня через плечо. – Давай-ка ты, дочка. Несподручно мне.

Я слезла с лошади, сняла мальчонку и, найдя в толпе бабушку, пробралась к ней.

– С утренней зорьки стою, – пожаловалась бабуля, – а они, нечисть этакая, не открывають, корреспонденцию не выдають!

– Ты из-за моего письма тут? – растрогалась я.

– Заказала я у Али Бабы заморской снадобье чудодейное, из плавника левиафана сотворённое, а как забирать, так и твое письмецо подоспело, – пояснила бабушка, – дай думаю, обоих зайцев разом поймаю. Ан нет, – она погрозила кулаком в сторону почты, – не дають!

– Я туточки седьмую зорьку встречаю, – вмешался Верлиока, внимательно слушавший нашу беседу. Он покосился своим единственным глазом на мальчонку и тот проворно шмыгнул мне за спину.

– Какое там, – проскрипел лесной дядька, которого я, обознавшись, приняла за мшистый пень, – полных две луны с места не схожу!

Мальчонка со страху вцепился мне в юбку, да так, что чуть не осрамил, едва не стянувши. Я взяла его за руку и подвела к богатырю: «Дядя Добрыня, присмотри». И решительно направилась к почте.

Ступени в землянку деревянные и скользкие, а дверь заперта. Нас этим не испугаешь! Даром ли я в волшебной школе обучаюсь? Простенькое заклятие приоткрыло дверь. Я протиснулась внутрь. Бр-р! Как темно и холодно! А по земляным стенам бледная плесень-паутина чуть светится.

– Пошто от дела лытаешь? – грозно сдвинув брови, спросила я залежного покойника.

– Не велено, – мертвяк пожал острыми плечами и вытянул бледные тощие руки на столе. Рядом громоздилась гора свитков. На полу запечатанные коробы и туески.

– Кем?

Покойник молча указал пальцем в пол.

– Блюдце есть? – спросила я.

– Аккуратнее, – он вытащил из-под стола золотую тарелку, – личное.

Золотое яблоко катилось ровно, изображение было чёткое: Чернобог смотрел на меня из-под кустистых бровей и усы его недобро топорщились.

Из землянки я выбралась, озадаченно почёсывая затылок.

– Ну что там? – кинулись ко мне обитатели леса.

– С самим говорила, – ответила я, пряча в карман золотое яблоко. – Жертву требует.

Глаза лесной нечисти оборотились в сторону богатыря с мальчишкой. Кто-то утёр слюни и плотоядно причмокнул.

Богатырь положил ладонь на рукоять меча и заслонил собою мальчонку.

– Но-но, – крикнула я, – никакого произвола!

– Ты, Олеся, слова умные знаешь, – Верлиока шагнул ко мне, опираясь на суковатую палку, – рассуди, что нам делать, коли без жертвы не можно?

Я осмотрела толпу передо мной. Народ у нас в Заморочье хороший. Неживой, но хороший. Без нужды души не загубят.

– Думай, Олеся. Ежели ничего путного не решишь, не обессудь – мальчонку заберём. Испокон веков и не нами, так заведено.

Я лихорадочно соображала. И только через мгновение поняла, что одна из тёток-лихорадок стоит у меня за спиной. Ёшкины метёлки! Подумать спокойно не дадут.

Нечисть речная, лесная, болотная глядела на меня в ожидании. Гуси-лебеди паслись неподалёку.

Тут взгляд мой упал на птицу Феникс, которая неторопливо ковыряла когтистой лапой землю. Чисто курица!

– Пущай Феникс принесёт себя в жертву, – воскликнула я, – всё одно из пепла возродится.

Верлиока одобрительно крякнул.

Феникс пыталась отнекиваться, дескать у неё опосля самосожжения голова болит и память теряется, но всем миром уговорили. Во имя общего дела, пообещав пропустить без очереди.

На жертвенном валуне, аккурат посередь священного круга, расправив крылья и гордо подняв голову, Феникс замерла. Яркие искорки побежали по оперению. По крыльям, по кончику великолепного хвоста замелькали, заструились огненные змейки. Их становилось всё больше, всё ярче разгоралось золотое сияние. И вот уже вся она, охваченная пламенем, скрылась. Многие закрыли глаза, а кое-кто, заскулив, отвернулся – непереносим такой свет для нашей братии.

Огненный столб взметнулся выше ели, туда до этого только крылатые качели долетали, и разом погас, оставив горсть серого пепла на камне.

За нашими спинами раздался зловещий скрип открываемой двери. Все оглянулись и бросились получать посылки и письма, согласно занятой очереди.

Я подошла к камню и легонько подула на верхушку пепельной пирамиды. Из неё показалась крошечная головка неоперившегося птенца. Малыш раскидал пепел, отряхнулся и на моих глазах начал обрастать перьями. И вот уже на камне восседала не какая-то там курица, а Феникс. Она поглядела на меня золотым глазом и спросила:

– Как пройти в библиотеку?

Да, с памятью и впрямь проблемы.

Я смотрела, как стая гусей поднимается над лесом, унося на сильных крыльях ребёнка.

– Прощай, Иванушка! – помахала я рукой небесам.

– Николкой его кличуть, Василия сынок, – бабуля подошла ко мне сзади. – Я его вчерась погостить к нам позвала, да сказать тебе запамятовала.

Мы простились с Добрыней, погрузились в бабулину ступу и отправились домой.

Вечер опустил на землю дымчатое покрывало, дуб шелестел листвой. Домовой Сидор с дворовым Фёдором встречали закат на завалинке.

– Получила своё письмо? – окликнул меня Сидор.

Ёшкины метёлки! Как я могла забыть!

Бережно сжимая свиток, я поднялась к себе на чердак, уселась на лежанку, привалилась спиной к тёплой печной трубе и развернула письмо из Высшей Школы Искусства Волшебства. Да, это было моё первое практическое задание. И его надо выполнить.

Но я подумаю об этом завтра. Если наступит завтра. Завтра не умрёт никогда. Ёшкины метёлки! Что-то острое уткнулось мне в бок. Я пошарила и вытащила из-под одеяла книгу «Мировое чтиво. Сборник сказаний окаянных чужеземцев». Опять кот Васька без спросу читал – никак в учёные метит!