Читать книгу Цыганская песня: от «Яра» до Парижа - Коллектив авторов, Ю. Д. Земенков, Koostaja: Ajakiri New Scientist - Страница 4

«Едва ли есть русский, который бы мог равнодушно слышать цыган», – написал полтора столетия назад известный собиратель фольклора И. В. Киреевский.

С этим трудно поспорить. Цыганское искусство, как никакое другое, созвучно именно нашему характеру. В «старушке» Европе цыгане никогда не были особенно популярны. Исключение составляют лишь балканские страны. В России же во времена оные бытовала даже шутливая присказка: «Русский человек умирает два раза: за родину и когда слушает цыган».

О происхождении цыганского народа этнографы спорят не одну сотню лет. Сегодня большинство ученых полагают, что родина кочевого племени – Индия. В пользу этой версии говорит тот факт, что в языке хинди (на котором говорит большинство индусов) и цыганских диалектах немало общих слов.

В России «рома» (как называют себя сами кочевники) появились в эпоху Петра I. По крайней мере, имеются исторические свидетельства об участии «певчих цыган» в монарших увеселениях. В 1733 году Анна Иоанновна разрешила цыганам селиться в окрестностях Петербурга.

Городские цыгане. Старинная гравюра

Считается, что моду на цыган ввели фавориты Екатерины Вели кой братья Григорий и Алексей Орловы. «Выходом из табора “русские” цыганские пляски всецело обязаны графам Орловым, которые, по преданию, в 1740 году при постройке Ледяного дома выписывали попарно из каждой губернии «поющих, красивых, пляшущих»… Из Алексинского уезда Тульской губернии было выписано несколько пар цыган, которые по окончании церемонии и торжественных процессий обосновались за Нарвской заставой, где своими веселыми налетами в кабачки (в которых кутила и играла в карты аристократия того времени) создавали веселое настроение, – за что обычно получали “на водку”.

Позже цыган стали приглашать на ассамблеи в знатные дома, где появляться в ободранных таборных костюмах было уже неудобно. Тут на помощь пришли опять те же братья Орловы – они изобрели специальные костюмы для цыган, которые как псевдонациональные сохранились до сих пор: мужчины стали носить казакины ярких тонов, женщины, кроме национальных юбок и кофт, начали надевать монисты, шали и всевозможные побрякушки. Если теперь таборная цыганка тратит на свою юбку не менее 10 метров материала, то такой расточительностью она всецело обязана традициям прошлого…» — утверждал музыкальный критик Р. Блюменау[1].

Законодатель моды на цыганское пение граф Алексей Орлов

Известный краевед М. И. Пыляев в книге «Старая Москва» сообщал: «Чесменский герой, граф Орлов… слышал в Молдавии капеллы лаутаров (кочевых цыган). Выйдя в отставку в 1774 году и поселившись в Москве, он выписал из Молдавии одну из подобных капелл, главою которой был цыган Иван Трофимович Соколов. Цыган поселили в имении графа и записали крепостными деревни Пушкино, что в тридцати километрах от Москвы по Ярославской дороге». Долгое время озвученная Пыляевым и многократно повторенная другими исследователями байка о покупке «графом Алеханом» бессарабских хористов кочевала по книжным страницам. Однако не так давно историк Николай Бессонов поставил сей факт под сомнение. Дескать, русские имена и фамилии хористов никак не вяжутся с их молдавским происхождением. Исследователь выдвинул версию, согласно которой труппу Орлова составляли представители сложившейся к тому времени этногруппы «русска рома», то есть обрусевшие цыгане.

Руководителем хора был Иван Трофимович Соколов, а самой известной солисткой – певица Степанида (Стеша) Солдатова. Коллектив нельзя было назвать «домашним оркестром» для избранных. Напротив, хор выступал на балах, в собраниях, на званых вечерах.

Вскоре мода на цыган распространилась из белокаменной на берега Невы, где тамошние вельможи Потемкин и Безбородко обзавелись своими труппами. Как написал Г. Данилевский в романе «Княжна Тараканова», граф Орлов скончался от рака под пение своего хора. Умирая, он так кричал и ругался от боли, что наследники, желая соблюсти благопристойность, приказали музыкантам играть и петь как можно громче. Предчувствуя скорый уход, барин дал своим любимцам вольную. В 1807 году управление хором перешло от Ивана Соколова к его племяннику Илье. В «Записках» С. П. Жихарева находим рассказ о выступлении легендарного хоревода летом 1806 года на гуляниях в Сокольниках: «…После скачки перед беседкою графа Орлова пели и плясали цыгане… Среди них выделялся полный молодой мужчина в белом кафтане с золотыми позументами…Он как будто и не плясал, а так просто, стоя на месте, пошевеливал плечами, повертывал в руках шляпу, изредка пригикивая и притопывая по временам ногою, а между тем выходит прекрасно: ловко, живо и благородно…»

Другой скетч о популярном артисте находим на страницах «Северной пчелы»: «…Хоревод, знаменитый Илья – весь пламя, молния, а не человек. Он запевает, аккомпанирует на гитаре, бьет в такт ногами, приплясывает, дрожит, воспламеняет, жжет словами и припевами. В нем демон, в нем беснующаяся мелодия… Смотря на него и слушая его, чувствуете, что все нервы в вас трепещут, а в сердце кипит что-то невыразимое».

Зарисовку про Илюшку-цыгана оставил в 1831 году и А. С. Пушкин:

Пели цыгане русские песни, порой сами их сочиняя. Но пели по-другому, на особый манер, изменяя мелодику, темп, подчас меняя по-своему текст, вставляя в него цыганские слова, отчего песня представала для слушателей в абсолютно новом свете.

«Что увлекает в этом пении и пляске – это резкие неожиданные переходы от самого нежного пианиссимо к самому разгульному гвалту, – писал Д. А. Ровинский. – Выйдет, например, знаменитый Илья Соколов на середину с гитарой в руках, мазнет раз-два по струнам, да запоет какая-нибудь Стеша или Саша с такою негою, таким чистым, грудным голосом, – так все жилки переберет в вас. Тихо, едва слышным, томным голосом, замирает она на последней ноте… И вдруг, на ту же ноту, разом обрывается весь табор с гиком, гамом, точно вся стройка над вами рушится…»

Об одном из последних выступлений легендарного хоревода «Северная пчела» сообщала: «…Илья Соколов – блистательный остаток веселой старины. Ему теперь 68 лет от роду, а он пляшет как 18-летний юноша и своим напевом одушевляет и хор свой, и публику. Он точно знаменитость в своем роде!»

В день смерти Ильи Соколова 30 марта 1848 года московские цыгане объявили траур на Садовой и в Грузинах.