Читать книгу Гуманитарное знание в структуре высшего образования - Коллектив авторов, Ю. Д. Земенков, Koostaja: Ajakiri New Scientist - Страница 6

Философия как наука и учебная дисциплина является обязательным компонентом в высшей школе современной России, выступает основой формирования мировоззрения и сознания каждого военного профессионала. «Любовь к мудрости» не приходит сама по себе, ей нужно учиться всю жизнь. Изучая окружающий мир, познавая себя, человек изменяется через труд, понятия, суждения, умозаключения, ошибки и неудачи. За последние годы трижды менялись требования Гособрстандарта по структуре и дидактическим единицам курса философии, внося «определенную неопределенность» как по форме, так и по содержанию его изучения.

Сегодня не так часто можно увидеть человека, читающего книгу (тем более философского содержания) в транспорте, на отдыхе. Молодежь предпочитает иные источники информации (электронные носители, интернет), забывая известную мудрость, что всякое новое – хорошо забытое старое. Свободный доступ к информации, восприятие истины на веру, без осознанного труда, целенаправленное зомбироание сознания нового поколения, поверхностное знание объективной реальности, основанные на трафаретах, клише, массовой поликультуре порождают бездуховность, равнодушие.

В свое время учителя прививали любовь к литературе, учили читать с карандашом, выделяя наиболее значимые места, а затем переносить избранное в личный архив – «Выписки из прочитанной литературы». Периодически обращаясь к записям, мы воскрешали в памяти не только сюжет литературного произведения, но и оценивали его по- новому.

В духовном мире человека есть такие сферы, где сходятся горизонты философии, искусства, морали и других форм общественного сознания. Органичной и глубокой является взаимосвязь искусства и литературы с философией, особенно поэтического творчества с философской проблематикой. В определенном смысле можно сказать, что именно поэзия ближе всего стоит к философии [3: 52–84].

В субъективных переживаниях писателя (лирического героя) находят отражение общезначимые мотивы – движения души, глубины мысли, полеты воображения. Великие литераторы поднимали свое лирическое «я», свою художественную совесть до уровня общечеловеческих переживаний, чувствований, стремлений, выражая мироощущение той или иной эпохи, нации, народа, профессии. Глубоко личное, часто интимное, становилось общезначимым, единичное-общим, мимолетное – вечным (запечатленным на века). «Лирическое произведение, – пишет Шеллинг, – вообще есть изображение бесконечного или общего в особенном». Бытие «всякой лирической поэзии есть изображение бесконечного в конечном, но коль скоро она движется, лишь в порядке последовательности, то благодаря этому возникает противоположность бесконечного и конечного, как бы внутреннее начало жизни и движения» [10: 346]. Здесь важен диалектический момент живой ткани художественного произведения, хотя Шеллинг, как объективный идеалист, и отдает приоритет общему. В действительности общее кристаллизуется лишь во множестве единичных событий, отдельных явлений. Общее существует лишь в отдельном, через отдельное. Всякое отдельное есть (так или иначе) общее. Такова структура любой реальности, объективной и субъективной, в том числе художественной, такова и структура познания.

Художественный образ всегда есть обобщение, проникновение в суть жизненных явлений, в глубины человеческой души. Литература, как и искусство вообще, – это мышление в образах. Поэзия – наиболее гибкий и тонкий инструмент литературно-художественного мышления; поэтическая мысль поднимается к таким высотам, которые соизмеримы с философскими обобщениями. Но дело не только в «астрономических» высотах. «Стихи, – пишет В. Солоухин, – есть высшая форма организации человеческой речи» [9: 9]. Поэтический образ отличается большой емкостью, многомерностью связей, опосредствований, ассоциаций. В этом качестве он способен отразить и выразить через призму человеческих эмоций, чувств, переживаний, мечтаний вечные философские вопросы, нравственно-эстетические ценности, смысл бытия и познания, борьбы за идеалы справедливости и прогресса. Философия в своих лучших произведениях сродни поэтическим взлетам, поскольку она по природе своей обращена к человеку – его мировоззрению, к системе основных ценностей, извечных проблем, программ поведения и т. п. Не случайно многие философские произведения, особенно в античную эпоху, писались в поэтической форме.

Призыв к объединению поэзии с философией был очень сильным в немецком романтизме конца XVIII – начала XIX веков. Поэзия, не говоря уже о литературе вообще, по-своему пережила всю философскую проблематику: системой своих образов, языком художественных средств.

С кибернетической течки зрения, насыщенность поэтического образа представляет собой сжатие информации. Один из ярких представителен раннего немецкого романтизма В.-Г. Вакенродер писал: «Сгущение чувств есть сущность всякой поэзии; она расчленяет соединенное, крепко соединяет расчлененное. В тесных границах бьются более высокие, более бурные волны» [5: 175]. Эти «более высокие» волны – философский подтекст, диалектика бытия, познания, человеческой души, закодированная в структуре художественного образа, полет поэтического воображения, достигающий горизонтов, где сходятся мироощущение и мировоззрение человека, его чувства и разум, поэтика и логика. Поэтический язык способен оказывать обратное индуцирующее воздействие на человеческую мысль, на весь арсенал философских представлений. «Словесный язык, призванный быть знаком и выражением мыслей, иногда, подобно зеркалу, отбрасывает в наш разум новые мысли и направляет и подчиняет себе повороты рассудка» [5: 175].

В России программа объединения поэзии с философией была принята в 20-х годах XIX века группой поэтов-любомудров. Наиболее ярким представителем этого литературно-философского течения был Д.В. Веневитинов. Он писал, обосновывая свои взгляды на соотношение философии и поэзии: «Первое чувство никогда не творит и не может творить, потому что оно всегда представляет сомнение, Чувство только порождает мысль, которая развивается в борьбе и тогда уже, снова обратившись в чувство, является в произведении. И по тому истинные поэты всех народов, всех веков были глубокими мыслителями, были философами и, так сказать, венцом просвещения…» [6: 212]. Философская рефлексия является необходимым элементом поэтического творчества. Поэт и мыслитель представлены здесь в одном лице. Этот союз дает нам высокую поэзию и философию, в которой слышится биение человеческого сердца.

Философская мысль в русской литературе имеет глубокие корни и богатые традиции. Она берет свое начало в торжественных одах М.В. Ломоносова, в стихах Г.Р. Державина. Высокие образцы лирики находим в стихах Баратынского, Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Фета, Бунина, Блока, Брюсова, Есенина. Русская Муза передала свою философскую эстафету советским поэтам. Наиболее ярко выражены философские мотивы в стихах П. Антокольского, С. Кирсанова, Л. Мартынова, Н. Заболоцкого, О. Щипачева, В. Федорова, Р. Гамзатова, Д. Кугультинова, К. Кулиева, Э. Межелайтиса. В. Шефнера, Е. Винокурова, С. Орлова и других поэтов.

Следует отметить, что в наш информационно-кибернетический, интеллектуальный век и муза становится все более рефлексивной, размышляющей, иногда порывисто-экспансивной, как у Андрея Вознесенского. «Поэзия по природе своей стремится к бесконечности, ставит максимальные задачи, – пишет В. Огнев. – В мире растущей сложности само существование поэзии поставлено под сомнение. Поэзия должна или сдаться на милость победителя – сухому расчету и холодной логике точных сведений о мире, или развить в себе новые мышцы, сделать отчаянную попытку отстоять свое место под солнцем, найдя в самой специфике искусства неиспользованные преимущества. В этом и смысл тяжбы «физиков» и «лириков». Выдерживает соперничество только поэзия, проникающая в существенные, стороны, бытия, лирика прозрения, открытий, анализа. Мир много раз описывали, называли, истолковывали, обживали, приспосабливали к текущим потребностям» [8: 283]. Но мир неисчерпаем для поэзии так же, как и для науки. Нужны новые образы, неиспытанные еще художественные средства, поэтические открытия. Это новое рождается на путях сближения литературного творчества с философским миропониманием. Современная эпоха – время великих синтезов – требует по только интеграции паук, союза философии и науки, она опять (отрицание отрицания) сводит вместе горизонты поэтического и философского мышления. Так неожиданно раскрываются новые грани идеи о союзе философии и науки: ведь это особые формы общественного сознания, и данный принцип применим к анализу соотношения, скажем, философии и искусства (литературы в том числе), науки и искусства на современном этапе их развития.

У литературы свои законы. Общезначимое, социально и культурно ценное проявляется в конкретной, индивидуально-заостренной, персонифицированной форме. Однако здесь пролегают едва уловимые границы, отделяющие индивидуальность от индивидуализма, субъективность от субъективизма, внутреннюю свободу от духовной распущенности, здоровый скепсис от скептицизма, обращенность переживаний на себя от эгоизма, поиски новых форм от формализма и т. п. Гегель следующим образом характеризовал литературное произведение: «Всякое подлинное художественное произведение искусства представляет по себе бесконечный организм; оно отличается богатством содержания и раскрывает это содержание в соответствующем проявлении; оно представляет сосредоточенное единство, но не в виде такой формы и целесообразности, которая абстрактно подчиняет себе все раздельное, а в виде чего-то

единичного, с той живою самостоятельностью, в которую замыкается целое без видимого намерения закруглиться в совершенной форме. Литературное произведение преисполнено материей действительности, не находясь в зависимости от этого содержания и его наличности, ни от какой-нибудь жизненной сферы, но оно свободно творит из себя, чтобы оформить понятие вещи в его подлинном проявлении и примиряюще согласовать внешне существующее с его внутренним принципом» [7: 190]. Структура литературного произведения является весьма сложной. Для адекватного понимания творчества необходима глубокая философская рефлексия, а также соответствующая теоретико-литературная и эстетическая подготовленность, куда входит развитый эстетический вкус.

При оценке художественного произведения нельзя впадать в буквализм, переводя его на язык строгих понятий и логически выверенных суждений и силлогизмов. Хотя литература, даже самая ультрасовременная, отнюдь не иррациональна, мы должны помнить, что язык логизированной науки и язык искусства имеют свою специфику, без которой стирались бы грани между соответствующими формами общественного сознания. Соотношение художественного, в данном случае литературного, образа и понятия подчиняется своеобразному принципу дополнительности, обобщенному аналогу физического принципа дополнительности. Суть последнего в том, что в одной приборной ситуации нельзя наблюдать все свойства элементарных частиц. Только абстрактный синтез дает возможность представить корпускулярно-волновой дуализм как целостный диалектически противоречивый феномен. Точно так же мы не можем «склеить» механическим путем литературный образ и концептуальную модель данной ситуации.

Мировая поэзия как наиболее важная для нас часть литературы – при всем разнообразии эпох, народов, жанров, художественных средств и стилей, поисков и находок – внутренне едина. «Это значит, – отмечала поэтесса А. Адалис, – что и в древних стихах Катулла или Проперция, в русских – Пушкина и Лермонтова, Тютчева и Блока, Бунина, Есенина, Маяковского, в шотландских – Роберта Бернса, в немецких – Гете и Гейне, в индийских песнопениях Тагора… живет и глубоко дышит нечто единое, называемое настоящей поэзией» [1: 10–11]. Поэзия едина и в своем качестве относительно замкнута, но она существует не сама по себе, а в контексте той или иной эпохи, человеческой культуры в целом, живет и дышит тогда, когда к ее роднику припадает благодарный и взыскательный читатель. «У каждого произведения не один, а два творца: автор и читатель. Истинная поэтичность – это свойство произведения словесности, превращающее его в личную, внутреннюю собственность читателя. Такое стихотворение или рассказ, песня или поэма не принадлежат уже больше тому, кто их породил: воспринимающий переносит их на себя, будто одно из воспоминаний своей собственной жизни» [1: 22–23]. Понятие однозначно, одномерно: поэтический образ – бесконечномерная (амбивалентная) структура, которая рождается каждый раз заново в соображении отзывчивого читателя. Какие душевные струны зазвучат в ответ на голос великого или просто хорошего поэта?