Родники и камни (сборник)

Оглавление

Коллектив авторов. Родники и камни (сборник)

Борис Хазанов (Мюнхен)

Тоска по многословию

К северу от будущего: Хайдеггер и Целан

Смысл и оправдание литературы[1]

Набросок о красоте прозы

Театр сумасшедших: маркиз де Сад

Жабры и лёгкие языка

Ветер изгнания

Париж и всё на свете

Творцы

Помни о будущем. Набросок прозы о прозе

Vita somnium breve (Жизнь – краткий сон)

Родники и камни

Владимир Порудоминский (Кёльн)

Грустный солдат. Мечта

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Борис Ванталов (Санкт-Петербург)

Письма в никуда

Владимир Загреба (Париж)

Параллелепипед

Валерий Даниленко (Иркутск)

Мысли из дневника

Андрей Высокосов (Москва)

Счастье и закат Владимира Смоленского

Эдуард Шульман (Москва)

Друзья и соперники

Часть первая

Часть вторая

Виталий Амурский (Париж)

Необузданные мысли

Александр Белый (Москва)

Искушение гранатом

Борис Марковский (Корбах)

Черное солнце Мандельштама (Заметки о поэзии, дневниковые записи)

«И реквиема медь…» (Из записных книжек)

Отрывок из книги

Карамзина спрашивали, откуда у него такой дивный слог. Из камина, сказал он. «Напишу, и в огонь, напишу снова – и снова в огонь». С именем автора «Бедной Лизы» школа приучила нас связывать представление о чувствительной, слезливой словесности. Но если вы раскроете сейчас эту повесть, вам бросится в глаза её лаконизм.

«Повести покойного Ивана Петровича Белкина», собственно, не повести, а новеллы. Двухтомный роман «Дубровский» занимает, странно сказать, от 60 до 70 страниц отнюдь не убористой печати. И даже «Мёртвые Души», с которыми в русскую литературу пришёл совершенно другой темп повествования, книга, производящая впечатление огромного, просторного сочинения, – на самом деле совсем невелика.

.....

Сказанное выше может убеждать или не убеждать; похоже, что все попытки оправдать литературу недостаточны, – и не в этом ли, в силу какого-то хитрого парадокса, скрыто её конечное оправдание? Однако вопрос «зачем» фатально смыкается с вопросом «для кого». Кто такие наши воображаемые читатели, есть ли у нас вообще читатели. Поистине скандальная тема нашего времени. Оставим её в стороне: о плачевной участи литературы, вытесненной на обочину в массовом телевизионном обществе, сказано достаточно.

Будем говорить «о высоком». (В конце концов эпохи, когда серьёзная литература предназначалась для ничтожного меньшинства, – правило, а не исключение.) Знаменитая фраза Флобера из письма к м-ль Леруайе де Шантпи от 18 марта 1857 г. о том, что писатель в своём произведении подобен Богу в природе, он везде присутствует, но его нигде не видно, – фраза эта не могла не всплыть в нашем разговоре. Для автора «Госпожи Бовари» это формула объективной, безличной прозы. Можно предложить другое сравнение: романист по отношению к своим героям – то же, что игрок над шахматной доской. Он распоряжается фигурами, а они, в свою очередь, диктуют ему свою волю, ибо живут и двигаются по собственным правилам; таковы законы искусства, которыми писатель не может пренебречь.

.....