Читать книгу Слова, упавшие в воду: современная поэзия Гуанси (сборник) - Коллектив авторов, Ю. Д. Земенков, Koostaja: Ajakiri New Scientist - Страница 4

Я сбрил усы,

стрелка показала 70 кг,

когда я встал на весы.

Вес мой не изменился,

а ведь усы полностью сбриты!

Широко раскрытыми глазами

разглядываю своё широкое лицо.

Как оказалось, столь важный предмет

ничего не весит.

Получив гонорар,

я встал на весы –

и опять стрелка на 70 кг.

Получается, мое благосостояние нельзя взвесить.

Когда я влюблён,

нельзя взвесить мою нежность,

после ссоры

мой гнев как пушинка.

Если кто-то умирает,

моя скорбь неизмерима.

Заснув,

я владею несметными богатствами,

в окружении красавиц,

или когда демоны выпивают всю мою кровь,

я просыпаюсь вдруг среди ночи и встаю на весы,

их стрелка неизменно на 70 кг.

Однажды я продал душу,

и стрелка рванулась вниз.

Кто сказал, что душа весит всего 21 грамм?

На самом деле её чистый вес – 70 килограммов.

По выходным я увеличиваю кошачью порцию,

и в праздники я увеличиваю кошачью порцию,

питомцы, кивая головами и размахивая хвостами,

выглядят сытыми и довольными.

В дни рождения увеличиваю им порцию,

и в памятные дни увеличиваю им порцию,

а они только и делают, что притворяются милыми,

никогда не узнают,

за что им накладываю больше.

Никто никогда не видел себя после смерти,

но вы ведь понимаете,

что после смерти вы словно стоите в очереди,

руки прижаты к бёдрам, грудь выпячена, живот втянут

и взгляд устремлён прямо перед собой.

После смерти вы словно пьяный –

лицо побагровело, шея вздулась, всё тело налито свинцом,

а грудь заполнена спёртым гневом.

После смерти вы выглядите сосредоточенным –

брови сдвинуты, зубы стиснуты,

вы безразличны к окружающему шуму.

После смерти вы словно спите крепко-крепко,

без хлопот и забот погрузившись в страну грёз,

одна нога мёрзнет, высунутая из-под одеяла.

Каким вы являетесь в жизни,

таким и будете после смерти,

следует лишь надеть новую одежду

и закрыть глаза.

Сначала я разглядел колючую проволоку,

и по позвоночнику прополз холодок,

потом увидел комнату, пол которой устлан срезанными волосами,

и мне стало не хватать воздуха.

Обувь казнённых свалена грудой,

её не успели унести,

спортплощадка заставлена коробками из-под еды,

целая витрина очков,

каждая вещь хранит тепло убитых.

Мои шаги всё глуше и глуше,

не осмеливаюсь смотреть на стены,

с этих стен на меня взирают

полные ужаса глаза истерзанных людей.

Даже если я весь обращусь в сострадание,

всё равно останусь чем-то перед ними виноватым.

Семь часов –

время моей утренней пробежки,

я прохожу в парк через боковые ворота,

а выхожу через главные.

Около восьми

я миную банк,

и так каждый день.

У дверей встала машина инкассаторов,

троица в бронежилетах,

подняв автоматы, смотрят по сторонам.

Я прохожу под дулами,

и, чтобы продемонстрировать,

что не намерен грабить,

нарочно не смотрю в их сторону.

С детства я знаю,

что деньги надлежит зарабатывать трудом,

что недопустимо грабить и воровать,

потому что в руках у полицейских – автоматы,

и если вдруг

они случайно нажмут на курок,

то я, вероятно, попаду в сегодняшние газеты

и буду причислен

к разбойникам.

В этом не то чтобы не имеется смысла,

просто из предосторожности

палец полицейского лежит на курке,

и всякий прохожий заслуживает подозрения,

любой, кто ведёт себя странно,

может представлять опасность.

Если так продолжается долгое время,

начинаешь сам себя подозревать:

а вдруг под ногами окажется арбузная корка

или человек чихнёт?

Любое неловкое движение –

и кто сможет тогда поручиться, что курок

не сдвинется на миллиметр?

Каждый день я намереваюсь пройти в обход,

но обходного пути не существует,

и мне остаётся сосредоточенно пробираться мимо,

надеясь на их профессиональную добродетель

и на то, что автоматы не заряжены.