Читать книгу Труды по россиеведению. Выпуск 3 - Коллектив авторов, Ю. Д. Земенков, Koostaja: Ajakiri New Scientist - Страница 1

Настоящий выпуск «Трудов по россиеведению» строится вокруг двух блоков проблем:

– свобода и реформаторство в России – история и современные перспективы;

– Отечественная война 1941–1945 гг. как историческое явление и «место памяти» советского и постсоветского обществ.

Нам представляется, что именно эти проблемы формируют «повестку дня» России 2010-х. Являясь основой социальной идентификации, они не только консолидируют, но и разделяют: это своеобразные линии размежевания/раскола российского общества.

В материалах сборника акцентируется связь тем свободы и войны/ памяти, на первый взгляд, весьма друг от друга далеких. Самоопределяясь в их отношении, российское общество формирует собственные перспективы: будет ли оно конституироваться на принципах личной ответственности и правового регулирования или «уложится» в рамки традиционной формулы «самодержавие – православие – советскость/народность» и соответствием ей станет измерять собственную стабильность/успешность.

Разговор о свободе требует предварительного пояснения. Свобода/несвобода – вовсе не абстрактные категории. Говоря о социальной свободе, мы имеем в виду расширение зоны личной ответственности, обеспеченной правом. При этом речь идет о всех сферах жизни общества – экономике, политике, культуре и т.д. Свобода – это не вольница, а правовой порядок, где социальная жизнь регулируется правом (а не через иные формы – религиозные или властно-насильнические), установлено правовое равенство (все являются равными правосубъектами) и правовая однородность (действует одна для всех правовая система). Залог свободы – наличие свободы выбора. Организация общественной жизни на началах свободы предполагает достаточный уровень экономического развития.

Социальная несвобода, в нашем представлении, это расширение табуизированной зоны, где действует система автоматических табу/запретов, обеспеченная произволом. Несвобода – всегда насилие (одного над всеми или всех над одним), т.е. отрицание договора/компромисса как принципа социального регулирования, а значит, и разнообразия общественных интересов; всегда неравенство («держатели» несвободы приобретают преимущества в разных социальных сферах, распределение/иерархия которых в любой момент могут быть поставлены под сомнение и пересмотрены); всегда ограничение выбора, отказ от личной ответственности и нейтрализация правовых норм (Конституция в несвободном обществе не работает – ей нечего обеспечивать, так как не действует правопорядок; «управляют» правом в своих интересах те, кто обладает социальными преимуществами); всегда упрощение (социальное, управленческое, культурное, антропологическое и т.п.) – вплоть до элементаризации; всегда тяготение к закрытости – закрытому типу отношений, институтов и проч.

При этом в условиях несвободы можно чувствовать себя вполне комфортно: здесь сняты темы индивидуальной инициативы и ответственности, но действенны формы коллективного взаимодействия и защиты, а порядок достигается почти автоматическим, как в армии или тюрьме, следованием нормам господства/подчинения, общего жизненного распорядка (показательно, что одна из определяющих черт советского человека – ожидание установки «сверху»). Свобода же, связанная с постоянным, подчас сложным выбором, рождает чувства страха и неуверенности. Движение от несвободы к свободе – глубокий преобразующий процесс, который не ограничивается созданием институтов, подготовкой судей, изданием юридических текстов, оснащением судов и полиции современными техническими средствами. Это прежде всего сложная культурно-ментальная перестройка.

В настоящем выпуске «Трудов по россиеведению» делается попытка рассмотреть тему свободы в России ретроспективно, причем как в историософском, так и в конкретно-историческом отношениях. В работах Ю.С. Пивоварова и В.П. Булдакова прошлое выступает своеобразной призмой для анализа современной российской жизни, «исходной площадкой» для обсуждения социальных перспектив. Их дополняют материалы рубрики «Наследие – наследникам», посвященные проблеме конституционализма в пореформенной России. Современная ситуация в стране придает этой «ретроспекции» неожиданно острую актуальность.

История освоения Россией темы свободы – это рассказ о том, как формируется современное, т.е. построенное на началах свободы и взаимной ответственности, общество. Вариантов такого рассказа, как показывают материалы выпуска, может быть множество. Весьма перспективным представляется изучение истории понятия «свобода» («воля»/«вольность») – скажем, в политико-правовом дискурсе XVII–XVIII вв. (см. статью А.Б. Каменского). Такого рода исследования вносят определенность в общий разговор о России: проблема категорий/языка, на котором мы говорим, – это проблема адекватности/качества разговора. В работах В.В. Лапкина, С.В. Беспалова, В. Дённингхауса тема свободы конкретизируется через анализ «механизмов» великих реформ конца XIX – начала XX в. Из тех вопросов, которые поднимают авторы, особое значение имеют, на наш взгляд, следующие: об ответственности элит – инициаторов преобразований и характере адаптации к ним массового человека (в данном случае – российского крестьянина; отсюда такое внимание к аграрной реформе); о росте в обществе в ответ на эмансипационную «перестройку» потенциала несвободы и возможностях его компенсации/сдерживания; о критериях оценки прошлых реформ каждой новой современностью (иначе говоря, об основаниях различения «неудачников» и «героев» в истории страны).

О последнем вопросе скажем несколько слов. Эпоха трех последних царствований – не только ее люди, но и тенденции, в ней действовавшие, – имеет едва ли не самую устойчивую в нашей истории репутацию неудачной. Реформы/перемены рубежа XIX–XX вв. дискредитировала революция. Почти все ХХ столетие взгляд на то время формировали «победители» (те, кто воспользовался «неудачей»), а также те, кто числил (и числит) себя среди пострадавших от «исторического поражения». «Победители» и «пострадавшие» выносят эпохе обвинительный вердикт, одинаково оценивая ее в «перспективе» конца. Позднеимперское реформаторство не признано «нашим» (подходящим/адекватным данному типу социума и потому результативным) типом преобразований; мы по-прежнему ищем «великих реформаторов»/«героев» в начале XVIII или в середине ХХ в. Правда, современные исследователи уже не только объясняют, оперируя фактами, как эпоха шла к гибели, но и пытаются понять, каким образом она эволюционировала и с чем не справилась, на чем надломилась. Однако освободиться от убеждения в предопределенности (исторической закономерности) неудачи не могут. Здесь, как мне кажется, работает наш опыт – концентрированный, страшный, навязчивый опыт несвободы, сформировавший русского человека XX–XXI вв.

Собственно, в конце XIX – начале XX в. решалось, на каких основаниях будет строиться массовое общество в России. История становления советского общества – это история того, как исключить свободу практически из всех сфер человеческих отношений, задавить архаикой те культурно-ментальные вызовы, которые принесла с собой современность. Бульшую часть ХХ столетия русско-советский человек прожил в условиях несвободы (хотя, конечно, и в советской системе присутствовали какие-то элементы выбора, какие-то альтернативы). Это отучило его от личной ответственности, самоуправления и самоорганизации (в смысле не только социальном, но и индивидуальном – даже по отношению к самому себе). По своим доминирующим культурно-ментальным параметрам постсоветский человек – человек несвободный. Это проявляется не только в равнодушии к проблеме политических прав и их реализации. Для нашего массового человека, к примеру, «нормативным» является государство как распределяющая («дающая», «кормящая»), контролирующая и «поучающая» (воспитательная) инстанция. Ему крайне дискомфортно в условиях «ухода» такого государства, сворачивания им социальных обязательств – он чувствует себя одиноким, брошенным, «лишенцем». Здесь разгадка крайне противоречивых, необъяснимых с точки зрения обычной логики его отношений с современным государством.

Несмотря на давление опыта несвободы, во второй половине ХХ в. наше общество накопило массовый эмансипационный потенциал. Отчасти он реализовался в перестройку и, как бы ее ни оценивать, был ею подпитан. Этот потенциал неизбежно будет искать возможности для дальнейшей реализации. Иначе говоря, наше общество попытается освоить имеющиеся свободы и нарастить их объем. Это, в свою очередь, потребует выработки в отношении него более сложных управленческих решений. Однако в целом современная Россия – формально свободная страна, которую «держит» память недавнего рабства. Сейчас именно это – главный барьер на пути появления в ней массового свободного человека, субъекта социальных преобразований/развития, и свободного общества.

Русский опыт несвободы так или иначе анализируется во многих материалах выпуска. Это главная тема рубрики «Взгляд со стороны», в которой рассматриваются современные зарубежные исследования по истории сталинского СССР (рефераты О.В. Большаковой). По существу об этом же материалы семинара Центра россиеведения, «героем» которого стал В.И. Ленин. Как интеллектуал, он оставил значительное теоретическое наследие, о котором на семинаре говорил наш гость – венгерский профессор Т. Краус, но с социально-политической точки зрения явился «псевдонимом» темы несвободы в России. Ленин – творец, персонификатор главного социального «проекта» ХХ в., в котором человек был избавлен и от личной ответственности, и от личных прав.

И этот же «проект» оставил по себе воспоминания, составляющие предмет национальной гордости постсоветского человека. Главное такое воспоминание – Великая Отечественная война, изучению образов которой посвящен специальный раздел выпуска. Повторю, мы видим непосредственную связь Великой войны с темой российской свободы. Она дала советскому человеку ощущение стояния за национальные интересы, ценой которого была его жизнь. Не случайно именно тогда в советском обществе возродилась тема свободы, связавшая его с предреволюционной Россией, всей русской историей и новым, современным миром. Отечественная, несмотря на ужасы, горе, насилие, жертвы, и Победа – опыт обретения свободы советским человеком, давший толчок процессу раскрепощения советского общества. В современной России как-то не принято рассматривать войну с этой точки зрения, что указывает на качество нашего социального порядка.

И, наконец, в материалах выпуска присутствует «внешний», сопоставительный контекст. Парадоксально, но недавний опыт свободы, открытия СССР/России миру имел следствием приступ культурно-ментального «замыкания» россиян в (и на) себе, своего рода отрицание ими внешней перспективы. В этой ситуации адекватный сопоставительный анализ России с современным (тем, что и задает основные параметры современности) миром представляется особенно важным. Тема «Россия и Европа» связывает работы, помещенные в рубриках «Современная Россия» и «Рецензии».

Завершает выпуск «Трудов по россиеведению» «Публицистическая мозаика», построенная на тех же темах, что и основные его материалы. Главным в «избранных местах» современной публицистики является для нас не обсуждение отношений власти и общества, а вопрос о качестве современного порядка: насколько он терпим к проявлениям и росткам свободы, способен ли выдержать испытание разными точками зрения, «нагрузку» разнообразием, множественностью, плюральностью и эволюционировать в эмансипационном направлении. Собственно, это вопрос о будущем – о том, какими быть нам и стране в ближайшее время.

И.И. Глебова